Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

от работы и махал руками, чтобы согреться. В этой невеселой комнате я поняла истинное значение его жизненного правила: нигде не чувствовать себя одиноким. Куда бы Фучик ни попадал, он умел создавать необходимую ему обстановку, в отличие от меня, которая скорее подчинялась ей.

Тогда, осенью, Фучика необычайно возмутило известие о том, что нацистский министр пропаганды Геббельс пригласил чешскую интеллигенцию на службу третьей империи. В сентябре 1940 г. Геббельс вызвал в Берлин несколько десятков чешских журналистов, художников, композиторов, принял их и сделал предложение, которое затем было опубликовано. Юлек не мог молча пройти мимо такой подлости. Он передал через Светлу Амортову, которая приходила на квартиру Ветенглов к Юлеку в качестве связной от товарища Уркса – члена первого подпольного ЦК партии, что напишет ответ от имени патриотической чешской интеллигенции. Фучик был настолько разгневан, что после знакомства с речью Геббельса начал тут же писать ему ответ: «Мы, чешские музыканты, артисты, писатели, инженеры, мы, чьи уста насильно сомкнула ваша цензура, чьи руки скованы вашим террором, мы, чьи товарищи испытывают нечеловеческие страдания в ваших тюрьмах и концентрационных лагерях, мы, чешская интеллигенция, отвечаем вам, министр Геббельс! Никогда – слышите вы? – никогда мы не изменим революционной борьбе чешского народа, никогда не пойдем к вам на службу, никогда не будем служить силам мрака и порабощения!»

Вся статья была страстной защитой абсолютного большинства чешской интеллигенции, которая осталась со своим народом, была верна ему и выступала против оккупантов.

Юлек писал, а я читала. Как я любила эти минуты! Временами он поднимал голову от рукописи и говорил: «Густина!» При этом глядел на меня так, словно извинялся за та, что уделяет своей работе больше внимания, чем мне, приехавшей в гости. Иногда он говорил: «Я хотел бы тебе прочитать отрывок». Я внимательно слушала. Впервые за время его журналистской деятельности он мог писать совершенно откровенно, не опасаясь, что в его работу вторгнется цензура и исказит ее. Он хотел бы видеть физиономии гестаповцев, когда к ним в руки попадет его статья, направленная против третьей империи. Фучик писал свой ответ Геббельсу с необычайным подъемом:

«Полтора года вы стараетесь террором поставить нас на колени перед фашистской свастикой. И после полутора лет такого беснования даже вы, изолгавшийся министр нацистской пропаганды, должны признать, что вам это не удалось, что мы все еще сопротивляемся. Да, с этим мы согласны, и мы гордимся этим. Но если вы, жалкий лжец, воображаете, что у нас, чешской интеллигенции, меньше гордости и характера, чем у чешского народа, из которого мы вырастаем, если вы полагаете, что мы позволим вам запугать или сманить себя, что мы отречемся от народа и пойдем вместе с вашим гестапо против народа, то вот вам наш ответ: «Нет, нет, никогда!»»

Статья была напечатана нелегально.

* * *

Настал день нашей разлуки. Я составила перечень книг, которые должна была изъять из нашей библиотеки и отнести Гиргалу. Насколько я помню, речь шла главным образом’ о произведениях Неруды. Юлек начинал делать наброски к задуманному очерку о Неруде. Мне предстояло также передать Юлеку известие о положении нашей квартиры в Дейвицах и выполнить много других поручений: переслать Юлеку теплое пальто, находившееся в Хотимерже; достать без продовольственных карточек хоть немного мяса и сала для Ветенглов. Наконец, и это самое важное, договориться о нашем будущем свидании. Мы решили, что Юлек пошлет в Хотимерж поздравление. После чего я приеду в Прагу и через Гиргала узнаю, куда идти.

Я распрощалась с Ветенглами. Путь к ним мне уже был заказан, хотя в Праге я собиралась пробыть еще несколько дней. Юлек опять остался наедине со своими книгами и с белкой;

Дорога моя лежала в Дейвице, в нашу квартиру. Боковые улицы в эти дополуденные часы были почти безлюдными. Но менее чем через полчаса я очутилась на оживленной Вацлавской площади, откуда уже могла ехать в Дейвице на трамвае.

Я поднялась на лифте на седьмой этаж, едва успела сделать несколько шагов, как вдруг приоткрылась дверь соседней квартиры. Ярмила Гола выглянула и молча кивнула мне. Я вошла, она тихонько притворила дверь. За время оккупации многое изменилось. Раньше, приходя к соседке, я свободно звонила, она отворяла дверь и громко отвечала на мое приветствие. Теперь все выглядело иначе.

– Вы знаете, что у вас 14 суток находились гестаповцы? – спросила меня Гола, когда мы вошли в комнату, где нас никто не мог слышать.

– Как же они попали в квартиру, когда у них не было ключа? Единственный ключ был у вас, для уборщицы, – притворилась я удивленной, словно ничего не знала.

– Вот именно, – сказала Гола. – Пришел ко мне дворник с двумя гестаповцами в штатском и попросил ключ от вашей квартиры. Пришлось отдать. Ведь дворник предлагал гестаповцам в крайнем случае взломать дверь. Когда шпики вошли к вам в квартиру, я мигом собралась и поехала в клуб работников искусств, где оставила для Юлы записку, предупреждавшую о случившемся. Дворник носил гестаповцам еду из ресторана. Они ждали и надеялись, что Юла придет. Допытывались у меня, где он, а я отвечала, что мало знаю Фучика. Ведь не могла же я им сказать, что предупредила его об опасности! А вы, Густа, не говорите дворникам, что знаете о посещении гестапо. А где Юла?

– Не знаю, – пожала плечами я.

Мы распрощались. Я на цыпочках вышла на площадку и открыла дверь нашей квартиры: паркет в обеих комнатах был затоптан, словно по нему прошел целый полк солдат. Покрывало на диване загрязнено, будто на нем спали, не снимая сапог. Многие книги в шкафах стояли не на своих местах.

Я отправилась к дворнику узнать, что произошло в нашей квартире? Дворничиха мне сказала: «Разве вы не знаете, что у вас ночевало гестапо?» Я спросила: «Где они взяли ключ?» – «У Голых», – ответила дворничиха. «Как же они узнали, что наш ключ у Голых?» – «Узнал мой муж от пани, что у вас убирает». Пришел дворник. На мой вопрос, почему он рассказал о нашем ключе, дворник возмутился: «Что же вы думаете, из-за вашего ключа я подведу себя под арест?» Я попросила вернуть мне ключ, но он ответил: «Господа из гестапо забрали его и приказали вам прийти за ним в гестапо». Я ответила, что господа из гестапо не знают, где я нахожусь. «А еще поручили вам передать, – добавил дворник, – что если вы и впредь будете брать продовольственные карточки на вашего мужа, то вам не поздоровится!»

Я отправилась в чешскую полицию в