Тяжелая корона - Софи Ларк

Вместо этого она просто целует меня.

Затем она опускает голову мне на колени и начинает расстегивать мои джинсы. Я собираюсь остановить ее, потому что я не хочу, чтобы она чувствовала, что должна что-то делать для меня, когда она явно расстроена. Но она уже вытащила мой член и сомкнула свои великолепные полные губы вокруг головки. С этим одним движением все сознательные мысли покидают мое тело.

Какими бы мягкими ни были губы Елены, когда они прижаты к моим, они бесконечно мягче, когда лижут и сосут самую чувствительную часть моего тела. Она проводит языком по головке моего члена, прямо под тем отзывчивым бугорком плоти, который разделяет головку и ствол. Она сосет головку, а затем расслабляет челюсть, позволяя все большему количеству моего члена скользить в ее рот, вплоть до ее горла.

Звук движения ее рта заглушается динамиками кинотеатра, но мне намного труднее сохранять тишину. Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза, изо всех сил пытаясь сдержать стон.

Елена использует свою руку и рот, двигая ими одновременно вверх и вниз по моему стволу так, что ее рука сжимает сильнее, чем может ее рот, а ее рот дарит то восхитительное, теплое, скользкое ощущение, которое уступает только ее киске.

Я нежно провожу пальцами по ее волосам, чувствуя, что плыву по волнам блаженства. В фильме воспроизводится та часть, где женщина и мужчина сталкиваются друг с другом в снегу рядом с движущимся поездом. Мерцающий свет, падающий снег и неземная музыка — все это сочетается с ощущением рта Елены, пока мне не начинает казаться, что киноэкран проницаем, и я проваливаюсь прямо сквозь него. Я в восторге.

Лучшая часть минета в том, что тебе не нужно стремиться к кульминации. Тебе не нужно ничего сдерживать или пытаться засечь время. Ты просто расслабляешься и позволяешь этому случиться.

Когда я чувствую, что приближаюсь, я сжимаю плечо Елены, чтобы дать ей знать, чтобы она могла закончить рукой, если захочет.

Вместо этого она удваивает темп, покачивая головой вверх и вниз на моем члене, позволяя моему члену полностью проникать в заднюю часть ее горла так, что кажется, что он достигает дна.

Это так чертовски приятно, что мне приходится стиснуть зубы, чтобы не застонать. Я ерзаю на крошечном кинотеатром сиденье, чувствуя, что это ограниченное пространство не может вместить тот объем удовольствия, который я испытываю.

Мои яйца кипят. Одним взрывным сокращением я чувствую, как сперма струится по моему члену и попадает в рот Елены. Она продолжает сосать, и это ощущение становится необычайно интенсивным в разгар кульминации. Она высасывает сперму, она лижет под головкой моего члена, и я, блять, умираю от наслаждения, ощущая уровень глубокого, бесконечного удовлетворения, которое смывает все остальные заботы.

Закончив, она садится и вытирает рот тыльной стороной ладони. Мне не нужно приводить себя в порядок, потому что она вылизала меня дочиста.

Мне так хорошо, что я хочу, чтобы она чувствовала тоже самое. Я хочу растопить ее страх и стресс и показать ей, что я сделаю все, что угодно, ради нее.

Но когда я подхожу, чтобы поцеловать ее, и пытаюсь прикоснуться к ней так, как она прикасалась ко мне, она останавливает меня, положив руку мне на грудь.

— Я не могу, — говорит она. — У меня нет времени. Я должна вернуться.

— Когда я смогу увидеть тебя снова? — я спрашиваю ее.

— Я не знаю, — с несчастным видом говорит она.

— Я не хочу встречаться незаметно, — говорю я ей. — Я хочу заключить официальное соглашение между нашими семьями. Итак, твой отец знает, что я серьезен.

— Правда? — Елена говорит. Облегчение на ее лице ощутимо. — Согласится ли твоя семья?

Я думаю о Данте, отправившемся в Париж с любовью всей своей жизни, и о Неро, погруженном в свои планы финансового господства в беспрецедентных масштабах, и об Аиде, чей муж собирается баллотироваться на пост мэра Чикаго.

Они слишком заняты своими собственными проблемами, чтобы заботиться о том, что я делаю. Это зависит от моего отца. Я не думаю, что он будет противостоять мне, не в этом. В конце концов, он отдал Аиду нашему самому ненавистному врагу, поэтому он готов заключать сделки. И его собственный брак с моей матерью не был стратегическим, поэтому он знает, каково это — влюбляться.

Я снова целую Елену.

— Они хотят, чтобы я был счастлив, — говорю я.

Она в последний раз прячет лицо у меня на груди. Затем она спешит из кинотеатра, чтобы вернуться домой, в дом своего отца.

Я ненавижу позволять ей уходить одной. Я ненавижу позволять ей возвращаться туда.

Как бы я ни пытался ее успокоить, я боюсь того, что Алексей Енин может с ней сделать. Вот почему мне нужно забрать ее от него, как можно быстрее.

10. Елена

Мой отец зовет нас с Адрианом на ужин в официальную столовую. Мы не часто здесь ужинаем, поэтому мои нервы сразу же на пределе.

Я переоделась так, что на мне строгое платье с высоким воротом, колготки и туфли на плоской подошве, я расчесала волосы и заколола их сзади заколками. Это то, чего ожидает от нас мой отец, чтобы мы всегда одевались и вели себя с максимальным уважением к нему.

Это напоминает мне кое-что, что я прочитала давным-давно, о различных типах уважения. Есть уважение к кому-то, как к авторитету, и уважение к нему, как к человеку. Мой отец считает, что если мы не уважаем его, как авторитет, ему незачем уважать нас, как людей.

Я ненавижу столовую. Я ненавижу всю богато украшенную мебель в этом доме. Это заставляет меня чувствовать, что я задыхаюсь.

Моему отцу нравится думать, что он царь своего королевства. Он любит роскошь и историю нашей культуры. В каждой комнате полно шикарных восточных ковров, дорогих бархатных салфеток, шкафов, расписанных геометрическими рисунками народного творчества хохломы, и мозаичной плитки в ванных комнатах.

Можно подумать, что все эти признаки дома помогут мне не испытывать культурный шок от переезда в Чикаго, но вместо этого, это дает мне ощущение, что я никогда не смогу сбежать от Братвы. Их щупальца простираются через каждый крупный европейский город и даже здесь, в Америке.

Мой отец намерен захватить Чикаго, как он захватил любое другое место, в котором когда-либо жил. Он думает, что ирландская и итальянская мафии стали слабыми и самодовольными. Он думает, что они разучились править.

Когда я сажусь за стол,