Тяжелая корона - Софи Ларк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Больше всего меня пугают его руки. У него толстые, короткие пальцы, которые я слишком много раз видела, обагренными кровью. Даже после того, как он моется, остатки крови остаются у него под ногтями и в глубоких трещинах на руках.
Он использует эти руки, чтобы делать свои собственные резкие, непривлекательные знаки. Это не обычный язык жестов — это знаки, которые он изобрел, которые его boyeviks понимают. Я тоже их понимаю, хотя и притворяюсь, что это не так.
— Уйди с моего пути, пожалуйста, — холодно говорю я ему. — Я хочу подняться в свою комнату.
Медленно, не двигаясь, он указывает на дверь.
Он спрашивает, где я была.
— Не твое дело, — говорю я. Я пытаюсь говорить как можно более надменно, чтобы он не заметил моей нервозности. Но Родион не меняет своей позиции передо мной. Его маленькие поросячьи глазки блуждают по моему телу.
Я чувствую его глаза, как насекомых, ползающих по моей коже. Я ненавижу это, но это особенно невыносимо сейчас, когда я уже нервничаю из-за того, что я только что сделала.
Его взгляд останавливается на юбке моего платья. Подол запылился от соприкосновения с песком, но это не то, на что он смотрит. Он смотрит на единственное пятно темно-красной крови на юбке.
Он переворачивает ладонь, она открыта — его знак для “Что?” Он спрашивает меня, что случилось.
— Это ерунда, — нетерпеливо говорю я. — Только немного вина после обеда.
Родиона не проведешь. Он знает, как выглядит кровь, лучше, чем кто-либо другой.
Схватив меня за платье, он прижимает меня к стене. Я подумываю о крике, но что хорошего это даст? Любые люди, которые прибежали бы, были бы солдатами Родиона.
Я знаю, что у Родиона всегда при себе оружие — нож в кармане и еще один, пристегнутый к икре. Иногда у него под пиджаком два пистолета в кобурах. И всегда Беретта, заткнутая сзади за пояс брюк.
Ему не нужно никакого оружия, чтобы подчинить меня, кроме его собственной силы и размера.
Он прижимает меня к стене одним мясистым предплечьем, его сверкающие темные глаза смотрят в мои. Я чувствую запах его одеколона, который не теплый и приятный, как у Себастьяна, он резкий и кислый, как алкоголь. Под этим скрывается мускусный животный запах его пота.
— Отпусти меня, — шиплю я, пытаясь скрыть свой ужас.
Вместо этого Родион раздвигает мои ноги своим ботинком. Одной рукой он залезает мне под юбку, другой прижимает меня к стене. Теперь я действительно кричу, но это не имеет значения. Он касается моей киски своими толстыми пальцами, ощущая плоть, которая все еще опухла и болит.
Когда он убирает руку, я вижу блеск крови и мою собственную влажность на кончиках его пальцев. Возможно, и сперму Себастьяна тоже.
Мое сердце замирает в груди.
Если он расскажет об этом моему отцу, папа узнает, что я сделала.
В этот момент в фойе заходит мой брат. На мгновение он выглядит шокированным, а затем его лицо темнеет от ярости.
— УБЕРИ ОТ НЕЕ СВОИ ГРЕБАНЫЕ РУКИ! — кричит он.
Родион отходит от меня, убирая свое тяжелое предплечье с моей груди. Я снова могу дышать, но с трудом, потому что мои ребра все еще сжаты от страха.
— Как ты думаешь, что ты делаешь? — Адриан требует. — Как ты СМЕЕШЬ прикасаться к ней?
Родион переводит взгляд между нами с молчаливым презрением. Он уважает моего брата больше, чем меня, но в конечном счете он отвечает только перед нашим отцом.
Он не утруждает себя тем, чтобы подать знак кому-либо из нас. Он просто поворачивается и уходит по темному коридору.
Как только он уходит, я прислоняюсь к стене, дрожа от того, что с трудом сдерживаю слезы.
Адриан садится рядом со мной, встревоженный и смущенный.
— Что не так, fasol? — он спрашивает меня. Fasol’ это фасоль. Это было его прозвище для меня с тех пор, как мы были детьми, потому что мы были, как две капли воды похожи.
Я хочу рассказать своему брату все, но даже здесь я не могу быть уверена, что никто не слушает.
Поэтому я просто прижимаюсь лицом к его плечу, чтобы беззвучно заплакать.
9. Себастьян
В следующий раз, когда я вижу Елену, она настаивает, чтобы я встретился с ней в кинотеатре на улице Бристоль.
Когда я туда прихожу, она уже внутри кинотеатра, сидит в заднем ряду на ретроспективном показе Великий мастер. Поскольку сейчас середина дня, только три или четыре человека разбросаны по сиденьям, и никто из них не находится рядом с нами.
В мерцающем свете экрана ее лицо кажется бледнее, чем когда-либо. Она выглядит напряженной и испуганной, ее глаза большие и темные на истощенном лице. Меня пронзает укол вины. В ту ночь, когда я встретил Елену, она выглядела могущественной, как валькирия. Но стресс от наших отношений сказался на ней.
Я сажусь рядом с ней, обнимаю ее за плечи и целую.
— Как дела? — я спрашиваю ее.
Без всякого вступления она говорит: — Боюсь, мой отец скоро узнает, что мы сделали.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда я вернулась домой прошлой ночью, Родион ждал. Он… Я думаю, он что-то заметил.
Для меня это не имеет никакого смысла. Что мог заметить Родион, кроме, может быть, растрепанных волос?
— Ты уверена? — я говорю. — Без обид, но это звучит немного параноидально.
Елена поджимает бледные губы, глядя вниз на свои руки, скрученные на коленях.
— Поверь мне, — тихо говорит она. — Он знает. И если он знает, это только вопрос времени, когда он расскажет моему отцу.
Она расстроена, и права она или нет, мне невыносимо видеть ее такой.
Я сжимаю ее крепче и говорю: — Елена, тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Ты и я собираемся быть вместе, ты понимаешь это? Что бы ни говорил твой отец, что бы ни говорила моя семья, мне похуй. Я хочу тебя, и только тебя.
Елена смотрит на меня, ее глаза широко раскрыты и умоляют.
— Ты обещаешь мне, Себастьян? Мы будем вместе, несмотря ни на что?
— Да, конечно, — говорю я. — Я обещаю.
Я вижу яркие слезы, сверкающие в уголках ее глаз, но, как всегда,
