Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис

Возможно, все эти письма способствовали изменению политики или, быть может, министры приняли это решение задолго до их получения, но вскоре было объявлено, что шотландские дети вернутся в школы и им не нужно будет соблюдать социальную дистанцию.

В один из июньских дней я поговорил с тремя пациентами 88 лет и с двумя в возрасте 91 года. Среди них была женщина, которую я вскоре навестил. Большую часть своей жизни она была владелицей магазина в Озерном крае, но после нескольких десятилетий привычных драм – болезней, зависимостей, потребностей мужа и его сокращающейся автономии – оказалась в родном Эдинбурге. Эта высокая горделивая женщина с крупным носом и неумело окрашенными густыми волосами обычно приходила ко мне в клинику в цветочных платьях и походных ботинках. Я всегда был рад ей.

Теперь, чтобы попасть в ее квартиру, нужно было ввести код на сейфе для ключей. Эта женщина стала пленницей в собственном доме ради безопасности, но неделю назад ее обнаружили в саду в одной ночной рубашке, и она не хотела возвращаться домой. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я видел ее на ногах, и уже несколько недель она не смотрела телевизор во время моего прихода.

Часто я брал ключи из сейфа и театрально звонил в дверь, но потом находил ее спящей в кресле. Она резко просыпалась от моего прикосновения к ее плечу. Поскольку у нее были проблемы со слухом, мне приходилось громко говорить. Мы были хорошо знакомы, и в формальностях не было никакой необходимости. Она сразу прокомментировала мой нелепый наряд: пластиковый фартук, перчатки и маску, из-за которой слабослышащие люди вроде нее вообще не могли разобрать, что я говорю. Я пошел на уступки и, сев в двух метрах от нее, спустил маску, чтобы она видела мои губы.

Перед началом пандемии она была на пороге того, чтобы оказаться в доме престарелых, но из-за распространения коронавируса с этим пришлось повременить. Однако в июне встал вопрос о том, сколько еще можно ждать.

Спустя четыре месяца с начала пандемии стало очевидно, что ограничения, скорее всего, не будут сняты и к началу 2021 года. Зима могла принести с собой как очередную волну, так и снижение заболеваемости.

Мне нужно было найти для своей пациентки безопасное место, где она не упадет и будет находиться в компании.

У нее усугублялась одышка, и я предполагал, что она вызвана раком легких. Когда я попросил ее глубоко подышать, чтобы прослушать легкие стетоскопом, она запыхалась. Практически вековая кожа на ее груди, утратившая эластичность, была морщинистой и складчатой. Я что-то пробормотал об анализах и томографии, упомянул о раке. Сначала я произнес это слово осторожно, наблюдая за выражением ее лица, а потом уже увереннее. Я понял, что, как и большинство долгожителей, она не испугалась упоминания о раке и не хотела обследоваться.

Меня беспокоила ее память, которая, кажется, ухудшалась. Она знала, какое сейчас число и месяц, но понятия не имела, где находится. После нескольких подсказок она сказала о фабрике, стоявшей на месте ее многоквартирного дома 70 лет назад, и вспомнила, как часто проходила мимо нее в молодости.

Она понимала, что я проверяю ее память, и стала рассказывать мне о своем брате, который издевался над ней. Он бил ее кулаком в живот и голову, швырял через всю комнату.

– С тех пор я сама не своя, – сказала она.

Я спросил, сколько ей тогда было лет.

– Шесть или семь, – ответила она, и я понял, что она десятилетиями хранила в себе это воспоминание. Почти 90 лет она гадала, почему он так поступил, и эта травма осталась с ней навсегда, несмотря на то что ее брат давно забыл о своем поступке. – Он уже умер, – сказала она и повторила историю о том, как брат держал ее и бил. Я быстро подсчитал, что это случилось примерно в 1936 году.

Рассказывая об этом, она отвела свой здоровый глаз и сосредоточила взгляд на углу комнаты. Я понял, что этот инцидент для нее гораздо более реален, чем я, эта комната и одинокая жизнь на самоизоляции.

Позднее я позвонил ее племяннику и сказал, что не буду направлять тетю в больницу, чтобы установить причину ее кашля. По моему мнению, следовало сделать шаг вперед и, несмотря на коронавирусные ограничения, поместить ее в дом престарелых. Она уже отстранилась от мира и сопротивлялась этой идее по инерции, поэтому следовало все взять в свои руки.

Ближе к концу июня я покинул устье Форта и направился на Оркнейские острова в густом тумане, известном как хаар (лингвистическое наследие викингов). Казалось, будто облака спустились на землю. От солнечного света, в котором мы купались в апреле и мае, не осталось и следа. «Лето кончилось!» – как говорят в Шотландии. Направляясь на север по пустым дорогам, я увидел множество плакатов с изображением радуги и словом «Спасибо». Это была благодарность медицинским работникам, но каждый из плакатов вызывал во мне чувство вины: число новых случаев коронавируса сокращалось, и мне не казалось, что я подвергаю себя большому риску. В Шотландии от COVID-19 скончалось 20 медицинских и социальных работников, а во всей Великобритании – больше 600. Сейсмическая волна коронавируса смыла все, к чему я привык на работе, но мне казалось, что лично я не заслужил эти благодарственные радуги, несмотря на то что опасность еще не миновала. Хотя бы аплодисменты по четвергам прекратились.

Когда я оказался на высоком гранитном сердце Шотландии[36], небо прояснилось, и я ехал по дороге, освещенной солнцем. Проезжая по перевалам с гортанными земными названиями Бирнам, Драмохтер, Слочд, я опустил стекла, чтобы проветрить автомобиль. В супермаркете в Инвернессе, куда я заехал, людей в масках было больше, чем на юге. Я с радостью направился дальше на север по дороге, идущей вдоль береговой линии: Тейн, Дорнох, Голспи, Хелмсдейл. Дорожные знаки восточной Шотландии содержали наследие скандинавов и чередовались со знакомыми щитами с надписью: «ОСТАВАЙТЕСЬ ДОМА. ПОМОГИТЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ СЛУЖБЕ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ. СПАСАЙТЕ ЖИЗНИ».

В Голспи пожилой мужчина собирал мусор, напевая себе под нос. Парковка у пляжа, всегда полная в это время года, теперь пустовала – по ней сновали голодные вороны. Был отлив. Я лег на песок и полчаса подремал на солнце. На востоке над Северным морем был такой же серый туман, как в Лотиане.

Терсо называют атомным городом Шотландии за его близость к атомному реактору Дунрей. На въезде в город вас ждет ряд ветряных турбин. Эти белоснежные инопланетные конструкции возвышаются над безликой землей. Каждая их лопасть – это аэродинамическое совершенство. В порту Скрабстера, откуда