Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия - Гэвин Фрэнсис

предпочтете: телефонные консультации или приходить в клинику раз в неделю и разговаривать лицом к лицу?

– Приходить, – ответила она без колебаний.

Нам, врачам общей практики, все еще не рекомендовали проводить личные консультации. Они были допустимы только в экстренных случаях, когда требовалось исключить опасный диагноз вроде рака. Однако кризисное состояние подростка казалось мне достаточно весомой причиной. Хотя я не специализируюсь на консультировании людей, которые царапают себя, мне было приятно, что моя работа вернулась к одному из фундаментальных принципов: встречаться с людьми в дистрессе и если не излечивать их, то хотя бы выслушивать и пытаться понять.

Задача врача общей практики всегда состояла в том, чтобы сталкиваться с недифференцированным несчастьем лицом к лицу, а не по телефону.

Вся страна ждала конца этого кошмара. Разговор со Стеллой напомнил мне строчку из романа Тома Роббинса[35] «Даже ковбойши иногда грустят» о вреде постоянного ожидания: «Работники, которые не могут быть счастливы, пока не выйдут на пенсию, подростки, которые не могут быть счастливы, пока не повзрослеют, больные, которые не могут быть счастливы, пока не выздоровеют… и в большинстве случаев наоборот, люди ждут и ждут начала жизни».

Всего за три месяца мне пришлось принудительно поместить в психиатрическую больницу двух пациентов ради их блага. Для врача общей практики это рекорд: обычно мы делаем это раз в два года. Отправлять человека на принудительное лечение всегда нелегко, но теперь это было в десять раз тяжелее из-за того, что я, психиатр и даже сотрудник полиции были в масках и перчатках. Это не лучший внешний вид для людей, которые собираются встретиться с пациентом, страдающим параноидальным психозом. Мой друг-психиатр рассказал, что по всей стране возросло число случаев психоза, причем психотические эпизоды возникали у людей, раньше их не имевших. Причиной этому был не коронавирус как таковой, а экстраординарные обстоятельства, в которых мы оказались. Из-за локдауна у людей активизировались врожденные и вызванные стрессом заболевания, никак себя не проявлявшие ранее. Я в очередной раз убедился, что последствия этого кризиса не ограничиваются стенами отделения интенсивной терапии и пораженными легкими. Пандемия коронавируса коснулась практически всех аспектов жизни моих пациентов.

Во время онлайн-встречи медицинских работников Лотиана психиатр Эндрю Уотсон рассказал о небывалом росте числа новых случаев психоза. Один его пациент считал, что Господь поручил ему избавить мир от коронавируса, а второй с момента смерти Джорджа Флойда ушел в себя, испытывал приступы паранойи и погрузился в отчаяние. «Многие пациенты – мужчины среднего возраста без психиатрических заболеваний в анамнезе», – сказал он. Уотсон рассказал о сочетании разных триггеров, таких как изменение режима употребления алкоголя и наркотиков, утрата привычных стратегий борьбы со стрессом, отсутствие социальной поддержки, удаленность от родственников, финансовая нестабильность и усталость от постоянного пребывания дома. Мне казалось, что дело могло быть и в изменении традиционно мужских ролей. Общество претерпевало стремительную реструктуризацию, и перемены в привычном распорядке дня стали триггером для многих людей. Стресс, который раньше находил выход за пределами дома, теперь был внутри него. Опросы показали, что люди, особенно женщины, становились менее счастливыми и более тревожными, не получали удовлетворения от жизни. Уотсон считал, что эта общенациональная тревожность способствует развитию психозов: «Мир „забеременел“ смыслом. Все изменилось, и то, что казалось нам важным, больше таким не кажется». Уотсон надеялся, что из-за перемен в обществе люди поймут, что испытывают те, кто страдает психозами. Он сделал обнадеживающий вывод: «Возможно, положительный исход будет состоять в том, что мы все объединимся, в том числе люди с тяжелыми психическими заболеваниями».

Была середина июня, и дети не ходили в школу уже три месяца. Некоторые магазины, торгующие товарами не первой необходимости, начали открываться с условием соблюдения ограничений. Учреждения, работающие на открытом воздухе, например зоопарки, тоже возобновили работу. В Англии разрешили вернуться в школу только учащимся начальных и выпускных классов. По всей Великобритании росло недовольство, связанное с последствиями пандемии для детей. Со мной связалась подруга и спросила, не хочу ли я присоединиться к ней и другим родителям в написании петиции на имя Джона Суинни, шотландского министра образования.

Беки Сазерленд – один из врачей-консультантов Эдинбургской инфекционной больницы. Мы вместе учились в медицинской школе, где она была настоящей звездой. Ее прилежности можно было позавидовать. После окончания медицинской школы в Эдинбурге она отправилась в Оксфорд, чтобы изучать микробиологию и инфекционные заболевания, а затем организовала ВИЧ-центр в сельской местности Южной Африки. Она умна и предана делу, сдержанна и весела. Ее нетривиальное чувство юмора дает о себе знать в самые неожиданные моменты.

В феврале Беки приняла первого коронавирусного пациента в Лотиане. Я знал, что с тех пор она работала без выходных. Она устроила мне онлайн-знакомство с группой врачей и медсестер, и мы все вместе написали петицию:

«Уважаемый мистер Суинни!

Мы обращаемся к Вам и Вашей команде с просьбой смягчить коронавирусные ограничения в шотландских школах.

Мы – группа инфекционистов, медсестер, педиатров и врачей общей практики, которые борются с COVID-19 с февраля.

Нам понятно беспокойство, связанное с распространением заболевания в школах, и желание защитить персонал и учеников от COVID-19. Нам известно, сколько усилий школы прилагают для того, чтобы сделать обстановку максимально безопасной. Тем не менее мы убеждены, что польза школы для физического и социального благополучия детей перевешивает индивидуальный риск. Разумеется, необходимо следовать стратегиям снижения риска, чтобы максимально сократить опасность, которой подвергаются взрослые сотрудники школ.

Нам известно об усилиях, которые Национальная служба здравоохранения Шотландии прикладывает для борьбы с пандемией, включая строительство новой больницы в Глазго за поразительно короткий срок. Мы просим, чтобы такие же коллективные усилия теперь были направлены на то, чтобы поколение детей не лишилось жизненно необходимого школьного образования. В противном случае усугубится общественное неравенство, и наиболее незащищенные дети окажутся в самом тяжелом положении.

Следует подчеркнуть, что за время пандемии из 50 тысяч школьников Эдинбурга только у 15 был положительный результат теста на SARS-CoV-2, и лишь нескольким детям потребовалась госпитализация. Среди детей младше 17 лет 2725 человек сдали тест на коронавирус, и положительных результатов не было с 4 апреля. Это обнадеживает.

Дети несут тяжелое бремя, несмотря на отсутствие доказательств, что они представляют опасность для других людей. Мы убеждены, что их физическое и психическое здоровье крайне важно, и при отсутствии доступа к полноценному школьному образованию оно может пострадать.

Мы считаем, что правительство приняло меры по уменьшению измеримого вреда, а именно смерти взрослых от COVID-19, за счет причинения менее измеримого вреда членам нашего общества, которые обладают наименьшей автономией и меньше всего подвержены влиянию вируса. Пришло время противостоять небольшому риску прагматически, а не подходом, основанном на страхе и слухах.

Подпись».

Это было лишь одно письмо из сотен, полученных правительством. Через два дня,