У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно

ещё до Кардуччи Гораций писал: «Dulce ridentem Lalagen amabo, dulce loquentem»[7].

– Это всё дедушка, – сказала Лалага, которая, разумеется, не раз слышала, как дед декламировал эти стихи и всегда добавлял: «Вот почему я выбрал это имя».

– Молодец дедушка. А ты знаешь, что это значит?

– Что она очаровательно смеётся и очаровательно говорит.

– А ты? Ты такая же, все делаешь очаровательно?

Лалага снова покраснела. Ей никогда не хватало смелости произнести одно из этих слов: amabo, любить.

Она хотела спросить капитана: «А Вас как зовут?», но и на это ей не хватило смелости.

Две другие пары продолжали танцевать: они топали ногами, запрокидывали партнёрш, кружили их, как в каком-то сумасшедшем акробатическом этюде. Тильда и Ирен, найдя со своими кавалерами общий язык, уже хохотали во все горло. Капитан Контериос протянул Лалаге руку и помог подняться:

– Может, мы тоже потанцуем, очаровательная смешинка?

К счастью, в интернате они с Габриэлой в совершенстве изучили все фигуры танго. Из трёх девочек она была лучшей партнёршей, хотя капитан, конечно, не мог этого знать.

Пока они танцевали, Лалага чувствовала тепло его руки на талии, его дыхание на щеке, когда он прижимал её к себе. Сколько у них лет разницы? Конечно, безумно много. Но разве это помешает им пожениться? Капитан на борту своего судна представляет государство, а значит, может зарегистрировать брак.

Только вот как насчёт своего собственного? Или придётся просить лейтенанта, того, что танцевал с Ирен: ведь он, наверное, первый помощник?

К сожалению, пластинка уже почти закончилась. Когда музыка прекратилась, три пары остановились, тяжело дыша – ещё бы, танцевать в такую жару! – и Пьерджорджо, незадолго до этого выглянувший из-за двери и внимательно оглядевший всё происходящее, крикнул:

– Ирен, зайди-ка внутрь!

Видимо, он хотел занять сестру какой-то работой. Ирен пошла за ним во двор, где стояли ящики с пивом.

А на террасе офицеры, смеясь, утирали пот. Младший из них поклонился Тильде и приложил руку к груди:

– Спасибо за танец, синьорина.

– П-пожалуйста, – пробормотала, запинаясь, Тильда.

Лалага не знала, что сказать своему кавалеру, и смущённо опустила глаза. К счастью, капитан лишь ласково потрепал её по щеке, бросил: «Ну, пока», – и, не дожидаясь ответа, вошёл в бар вслед за остальными. А кузины, смеясь, двинулись вниз по ведущей в порт лестнице между двумя рядами пыльных олеандров.

– Как зовут твоего кавалера? – спросила Лалага.

– Ну... Он мне не сказал. Думаешь, меня это заботит? – устало ответила Тильда.

Но потом она слегка оживилась и во всех подробностях рассказала, что в этот день Джорджо смог побыть с ней в форте всего несколько минут, потому что Джакомо, ожидавший его в лодке, хотел вместе с Пьетро попасть на танкер.

– Он знает матроса, который проведёт их на борт, черт бы его побрал! – злилась Тильда. – Чёрт бы побрал весь этот танкер вместе с экипажем! Да-да, и не смотри на меня так. И этих трёх танцоров тоже! Ещё скажи, что тебе есть дело до таких стариков!

Глава четвертая

Через полчаса, когда офицеры уже ушли, кузины вернулись в бар, но не нашли Ирен ни на террасе, ни внутри. Пьерджорджо скучал за стойкой, решая кроссворд.

– Сестра здесь? – спросила Лалага.

– Нет.

– А куда пошла?

– Не знаю, – должно быть, у Пьерджорджо выдался плохой день, потому что обычно он отвечал куда более дружелюбно.

– Она мне ничего не передавала? – настаивала Лалага.

– Нет.

– А когда она вернётся?

– Я уже сказал: не знаю. Слушай, Лалага, у меня нет времени на всяких соплячек. Отвали.

Лалага опешила: брат её подруги никогда не говорил с ней в таком тоне. Конечно, он на семь лет старше, но всегда держался вежливо и добродушно.

– Ладно, пойдём, – сказала Тильда, хотя не была уверена, что «соплячки» относится и к ней. Вот что бывает, когда меняешь круг общения.

Они вернулись домой. На крыльце восседали близнецы в компании Зиры и Форики – они полдничали. Саверио рисовал мелом на тротуаре максимально подробную карту велогонки «Джиро д'Италия», на которой собирался играть с Джиджи и Андреа – велосипедистами им служили крышки от пивных бутылок. Входная дверь была приоткрыта из-за большого шланга, из которого наполняли бак на кухне. На улице две собаки, Гром и Молния, жадно пили воду, тоненькими струйками сочившуюся сквозь прорехи.