Сократ - Йозеф Томан

Она приняла сто восемьдесят драхм, вежливо, но с царственным достоинством попрощалась с чужестранцем и перевела взгляд на носилки.

Из носилок вышла молодая женщина в трауре. За ней следовали две рабыни.

Торговка почтительно склонила голову, ожидая, когда с ней заговорят.

- У меня умерла мать. Мне нужен хороший жертвенный сосуд на ее надгробие.

- Могу предложить тебе несколько прекрасных лекифов, госпожа... Девушка проворно нагибалась, поднимая и показывая сосуд за сосудом.

Женщина, рассматривая их, заметила Сократа - он стоял неподалеку. Повернулась к нему, приветливо кивнула. Сократ, узнав ее, ответил тем же.

- А ты действительно красива, - сказала девушке покупательница. - Отец не солгал. - Она улыбнулась. - Мой отец - поэт Софокл, он пишет трагедии.

- Разве он меня знает? - удивилась продавщица.

- Ты ведь Ксантиппа, дочь знаменитого гончара Нактера?

- Да. Это я. Но не могу припомнить...

- Быть может, о твоей красоте отец слышал от кого-либо из друзей. Женщина кинула на Сократа беглый взгляд. - Что стоит этот лекиф с бледно-голубым изображением Харона на белом фоне?

- Его расписывал сам мастер Бриг, госпожа. Лекиф стоит двести пятьдесят драхм.

Покупательница взяла в руки благородный сосуд, внимательно рассмотрела.

- Он действительно хорош. Логейра, заплати, а ты, Аграна, осторожно отнеси его в носилки. Много счастья тебе, Ксантиппа! - Женщина улыбнулась и села в носилки, жестом попрощавшись с Сократом. Мальчишки-зеваки побежали за носилками.

Сократ все слышал. Действительно, он недавно расхваливал Софоклу прелесть Ксантиппы. Чем старше мужчина, тем больше у него опыта, зато меньше смелости. Но дольше нельзя колебаться, нечего стоять тут, подобно нищему...

Он подошел к девушке со словами:

- Очаровательная царица этих красочных чудес, позволь поклониться твоей красоте!

- Я тоже благодарю случай - или, быть может, твою волю? - который привел тебя ко мне.

- Боюсь, моя красавица, что обману твое ожидание и не куплю...

Его перебил звонкий смех, такой же белый и чистый, как зубы девушки.

- О нет, Сократ, я не опасаюсь, что ты пришел покупать! Он не удивился тому, что девушка его знает. Ведь его знают

все Афины. А вскоре обнаружилось, что знает она его даже очень хорошо.

- Итак, ты пришел...

- Я уже сказал. Поклониться твоей красоте...

Она тряхнула головой, взметнулась ее черная грива.

- А я-то подумала, ты пришел беседовать со мной!

Теперь они смеялись оба. И Ксантиппа, видя, как весело принял Сократ ее шутливый тон, так же и продолжала:

- Ты наверняка хочешь выманить у меня признание, до чего я сама себе кажусь мудрой, а потом разоблачишь меня при помощи своей диалектики и докажешь, как безнадежно я глупа...

Он был восхищен ею, но еще не хотел отказываться от веселого тона, чтоб не лишать себя дразнящего наслаждения ее смехом.

- Ты, верно, знаешь по рассказам имя Фенареты?

- Кому же не ведомо имя твоей матери!

- Повитухи, которая, быть может, и тебе помогла выкарабкаться на свет...

- Не быть может, а точно. Это я знаю от моей матери.

- Так вот, от нее я унаследовал повивальное искусство, тэхнэ маевтике, и теперь на многих нагоняю страх: вдруг возьму да и вытащу - не из чрева, правда, но, что куда хуже, из их головы - мысль... если там, впрочем, есть хоть какая-то. Потому что бывает, - Сократ принял печальный вид, - что в голове у человека нет ничего, одна пустота и мерзость запустения, и представь! - из-за такого открытия я обычно перестаю нравиться тому человеку...

- И ты удивляешься? - спросила Ксантиппа. - Бедняга прячет под крышкой, что у него там есть, ты дерзко поднимаешь крышку, а из-под нее вместо бессмертных слов о гармонии и Сократовой калокагафии вырывается всего-то немножко пара... Вон и мне становится страшно, как вперишь ты в меня свой взор...

- Тебе бояться нечего! Ты неглупа, прекрасная Ксантиппа, - убежденно сказал Сократ. - У тебя отличная школа. Та же, что и у меня.

Тон Ксантиппы стал резким:

- Не издевайся! Нет у меня никакой школы.

- Есть, милая. Мое торжище больше, твое меньше, но и там и тут люди. - Ксантиппа смотрела изумленно и недоверчиво, из полуоткрытых губок не вырывалось ни словечка. - Вот я кое-что скажу о себе, и ты поверишь, что я не смеюсь над тобой, что мы действительно ученики одного мастера.

Ксантиппа даже попятилась и вскрикнула, задев босой ногой высокий лекиф - тот закачался.

- Ничего, не упал, - успокоил ее Сократ.

- Да я сама чуть не упала! Такие удивительные вещи ты говоришь... Пожалуй, мне и слушать-то тебя не следует... - Она покачала головой, дивясь и себе, и Сократу, но, не дожидаясь его ответной реплики, закончила повелительно: - Так что же ты хочешь сказать о себе? Говори!

Сократ засмеялся.

- Многому я научился из книг, многому от ученых мужей, но еще большему научили меня люди на рынке. И я не перестаю учиться у них. А сегодня и от тебя я получил урок!

- Хочешь сказать, что я твоя учительница?! - расхохоталась Ксантиппа. Ну, это у тебя удачно получилось!

- А что ж, иной раз и у меня что-то получается удачно. Хотя бы вот то, что я остановился около тебя. Сколько лет меряю шагами афинские улицы, сую нос во все уголки - и только ты, сегодня, сказала мне: куда, куда ты все стремишься, Сократ, со своей премудростью! Может, остановишься наконец? Есть ведь и я на свете!

- Кто? - не поняла Ксантиппа. - Я?

- Ах нет, девочка. Любовь. Прекраснейшее в мире безумие. Ты же преподала мне урок: хорошо бродить с места на место, но иной раз лучше остановиться. Остановиться - если такая остановка означает влюбиться. Я очарован тобой, Ксантиппа, лошадка моя! - просто сказал Сократ.

- Неделю за неделей жду я, когда появишься ты, и остановишься, и станешь глядеть на меня, словно видишь что-то... что-то...

- ...прекраснее чего нет в моих глазах! - закончил он свое признание.

- Какое блаженство, что это говоришь мне именно ты!

- Можно спросить, почему ты употребила почитаемое мною слово блаженство - в связи со мной?

Девушка притихла. Гладила рукой горлышко лекифа, ясные глаза ее слегка затуманились.

- Почему?.. Потому что от тебя ко мне струится что-то такое чудесное, не знаю, что это, - но я от этого делаюсь счастливой...

Довольно трудно было Сократу пробраться в своем длинном гиматии между сосудами и не свалить ни одного. Но это ему удалось, и он, обняв девушку, жарко ее поцеловал.

6

- Опять сегодня ждать его до бесконечности, - хмуро бросил Антисфен.

- Да, бродит где-то наш хозяин дома, - усмехнулся Критон.

- Когда-то из-за девушки он питал пристрастие к сапожному шилу, теперь - к гончарному кругу, - в том же тоне подхватил Симон.

Несколько в стороне сидел на мраморном кубе Критий. Нежно прижимая к себе юного красавчика Эвтидема, нашептывал любовные стихи, которые сам для него сложил.

- Ты ее знаешь, Критон? - спросил Антисфен. - Должно быть, это какая-то звезда небесная, если проповедник знаменитой софросине до того себе изменил, что забывает свои любимые собеседования - и нас тоже...

- Говорят, его Ксантиппа весьма красноречива, - ответил Критон. - Что, впрочем, не удивительно для торговки; нечего удивляться и Сократу молчаливая-то вряд ли привлекла бы его. К тому же она, по слухам, поразительно красива, и тут уж сомнений быть не может - у Сократа безошибочный вкус к красоте.

- Да уж, конечно! - раздался от калитки громкий голос, и во дворик вошел сам хозяин. - Ах вы нетерпеливцы, или не знаете, как далеко отсюда до Дипилонских ворот и обратно, включая прогулку по берегам Эридана?

- А! - торжествующе вскричал Критон. - Наконец-то признался! Слыхали прогулки вдоль Эридана! Я спрашиваю: с кем?

Сократ счастливо, мечтательно улыбнулся:

- С Ксантиппой - с Иппой, с моей лошадкой!

- Значит, ты сильно влюблен? - удивился Антисфен.

- Порядочный человек не должен ничего делать наполовину - к тому же, кажется, Эрот поразил меня божественным безумием...

Друзья уже не смеялись. Только Антисфен заметил:

- А как же возвещенная тобой софросине?

- Бывает такое сочетание звезд, говорят астрологи, когда следует придерживаться софросине, - усмехнулся Сократ, - но оно бывает и таким, когда нужно противиться ей и отбрасывать ее!

- От чего же это зависит? - спросил Критий, поглаживая шею Эвтидема.

Сократ подумал: "Как раз тебе об этом и спрашивать?!" - но ответил:

- Зависит это, милый Критий, от того, какова любовь. Любовь - это стремление к наслаждению и к добру. Если отсутствует второе - значит, это не любовь. Великий, хотя и маленький бог Эрот, дитя и столетний старец в одном лице, желает, чтоб божественное безумие, которое он пробуждает в сердцах людей, проявлялось в красоте любви, ведущей к гармонии душ.

- Это относится и к немолодым влюбленным? - язвительно осведомился Критий.

- Обязательно, - ответил ему Симон вместо Сократа. - Ибо они мудрее, их чувства глубже и способны вызвать такие же у тех, кого они любят. Взгляни на Сократа! По нему видно, что могучее влечение к красоте и жизни, которым поразил его Эрот, - достоинство не одной только молодости!