Сократ - Йозеф Томан

И он прошел через Диохаровы ворота своим изящным, танцующим шагом. Пропустив их, стражи принялись за несмешанное хиосское, и их радостные крики долго провожали путников в темноте.

В Брауроне Анаксагора с его свитками посадили в челн, а затем и на корабль, готовый отплыть, и долго смотрели ему вслед, пока судно не растаяло в утреннем тумане.

Недолго прожил после этого Анаксагор - скончался в Лампсаке. На его могиле положили плиту с надписью: "Здесь покоится великий Анаксагор, чей дух возносился к высшим истинам".

А Сократ с Алкивиадом вернулись в Афины, из осторожности через другие Сунийские - ворота. В городе царило шумное оживление. Люди сбегались к агоре.

Посередине просторной мощеной площади высилась поленница для костра, вокруг стояли вооруженные скифы. Рабы принесли две охапки свитков, положили на дрова.

- Что это, граждане? - спрашивали люди.

- Книги Анаксагора о богах, - отвечали им. - Сам-то он бежал, а писания его сожгут публично...

Холодок ужаса пробежал по спине Сократа и Алкивиада, когда взвилось пламя и едкий дым окутал агору. Убивать мысль! Жечь разум!

С языка Сократа сорвалось слово, которым эллины называли чужие, отсталые народы:

- Варвары! Остановитесь!..

Стражи не заметили, кто это выкрикнул.

На площади было тихо. Только шипел огонь, пожирая дух Анаксагора.

Тогда впервые оптимист Сократ увидел будущее Афин в тучах.

2

Светлыми ночами, когда лишь стражи да пьяницы бродили по улицам Афин; жаркими ночами, когда люди спали на плоских крышах домов, чтоб овеяло их хоть легонькое дуновение с моря; душными ночами, когда с Пелопоннеса стягивались тучи и грохотали грозы с ливнями; черными ночами, когда луна и звезды забывали о земле и светились во мраке лишь огни перед Парфеноном, Перикл сиживал в перистиле своего дома. Один.

Аспасия уходила спать, и Перикла давило бремя одиночества. Как крысы из нор, выползают недруги, опустив забрала на лица, и бьют, бьют...

- За что они так на меня нападают? - спросил он однажды Сократа.

- Кто перерос противника - всегда под ударом, дорогой Перикл, - ответил философ.

- В том ли моя вина, что я всю жизнь радел о благе города?

- Вина - уже в том, чтобы знать больше других, а тем паче - делать больше.

- Неужели таковы мерила, Сократ?

- Да, дорогой Перикл: так мы еще малы.

Перикл не мог примириться с потерей Анаксагора, с унижением и очернением Аспасии, которую позорящие надписи на стенах и стихи в комедиях называли бывшей милетской гетерой, доныне занимающейся сводничеством, услаждающей друзей Перикла после пира молодыми девушками. Болезненно переживал Перикл и ложное обвинение Фидия в воровстве.

Он думал о своих политических противниках. Знаю, чего вы хотите. Вижу вас насквозь, вредоносные! Сначала добиваетесь разрушить мою защитную стену - устранить моих сильных друзей, а там, стакнувшись со Спартой, снести и каменные стены Афин...

В этих невеселых мыслях Периклу все чаще являлось лицо одного из вождей демократов, богатого кожевенника Клеонта. Сам Перикл ничего не знал - ему пересказали близкие. Люди все больше и больше склоняются на сторону Клеонта. Нынче, говорят они, Афинам нужен не бывший блестящий стратег, а блестящий стратег, но теперешний. Клеонт держит такие речи, словно он-то и есть такой стратег...

Старый Перикл туже запахнул свой гиматий, вздрогнул, будто услышал шелест крыл мстительных Эринний. За давние, за чужие вины?..

Однако такие мрачные минуты не убавили его воинственности. Напротив, они скорее подогревали ее.

А честолюбие и любовь к славе подливали масла в огонь.

Перикл укреплял военную мощь Афин, внушая страх недругам; расширял влияние Афин, покорял все новые города Эллады, новые колонии, вводя там народовластие, сурово и беспощадно расправляясь с олигархами.

Сократ с тревогой наблюдал за ходом Перикловых мыслей, Спарта - за Перикловыми делами. Два государства, оба греческие. И все же заклятые враги! Ибо в Афинах у власти были демократы, в Спарте - два наследственных царя из двух родов, деливших между собой царский трон.

Зависть и ненависть спартанцев уже переросли размеры той многоталантовой взятки, которую Перикл год за годом тайно отправлял в Спарту - за ненападение.

При поддержке олигархов в полисах морского союза, где заранее разожгли вражду к Афинам, Спарта грозила войной.

Народное собрание в Афинах клокотало. Преобладало нежелание воевать. Но Перикл верил в силу Афин:

- Располагает ли Спарта столь богатой казной, какая есть у нас? Кто морская держава - Спарта или мы? В чьем распоряжении все крупнейшие торговые порты - в ее или в нашем?

И не слышал Перикл тихих возражений друзей: а такой же ли у Спарты незащищенный, ранимый, доступный тыл, как у нас? В гордыне своей Перикл приветствовал проскочившую искру, которая зажгла пламя войны.

Недолгим было торжество Афин по поводу расширения своего влияния. Коринфяне натравили Спарту на афинского хищника. Спарта пригрозила Периклу войной, в то же время предлагая мир. Под двумя условиями.

Первое: Афины изгонят из Аттики всех Алкмеонидов, не щадя самого Перикла, ибо этот проклятый род несет несчастье всей Элладе.

Второе: Афины предоставят свободу всем членам своего морского союза.

Экклесия, многотысячная толпа, собравшаяся на холме Пникс, разразилась гомерическим хохотом. А не желают ли спартанцы, чтоб мы в благодарность за любезное предложение подарили им еще Акрополь со всеми его сокровищами?!

Но не вся экклесия смеялась. Не смеялись аттические крестьяне, желавшие мира, не смеялись и многие афинские граждане, на которых крутость обоих условий нагнала страху.

И опять была черная ночь, жаркая и душная - дышать нечем. Перикл зовет Аспасию, судорожно прижимает ее к себе, пугает словами, в которых звучат отголоски его страха:

- "Перикл, ты больше вредишь Афинам, чем приносишь им пользу!"

Такую поносную надпись он сам прочитал на стене, возвращаясь, как всегда пешком, после народного собрания.

Примет ли экклесия условия Спарты? Изгонит ли его из страны? Допустит ли развал морского союза? Пойдет ли тем самым на ослабление демократии, быть может поставив ее на край гибели?

Экклесия клокотала, как лава в кратере вулкана, но в конце концов отвергла недостойные условия.

Ответ был молниеносным: вспыхнула война.

Афинский флот блокировал пелопоннесские порты, засыпая их камнями и огнем из катапульт. Спартанский царь Архидам дважды вторгался со своими тяжеловооруженными отрядами в Аттику. Он повелел вырубить фруктовые сады и гордость Афин - гигантские оливовые рощи. Он грабил и поджигал сельские усадьбы и дворы крестьян.

Деревенский люд, от мала до велика, со своими рабами, хлынул под охрану афинских стен, спасаясь от грабителей, поджигателей и убийц. Стены защищали от копья, меча и огня, но в Афинах и в Пирее, переполненных беженцами - как только могла ты допустить это, о Афина, защитница своего города! - появился новый враг, против которого бессильны стены, укрепления, оружие, - чума, черный мор.

Афины превратились в разворошенный муравейник. Днем и ночью бегают, падают, корчатся в муках люди, стонут, кричат...

Афинский флот вынужден был вернуться от Халкидики - среди матросов тоже вспыхнула чума. Только под Потидеей осталось сухопутное войско. Сократ вез в Афины раненого Алкивиада.

Доставив его домой, Сократ направился к себе. Калитка - настежь, во дворе сидят и стоят незнакомые люди. Молча, угрюмо смотрят они на пришельца, даже на приветствие не ответили. Сократ вошел в дом. И там полно чужих.

- Чего тебе?! - грубо окликнул его обросший тощий человек.

Сократ засмеялся:

- Это я вас должен спросить, уважаемые! Я-то у себя. Это мой дом.

- Значит, ты Сократ? - уже мягче спросил незнакомец. - Наши говорили о тебе. Но нам негде жить...

То была не просьба, не наглость - просто частица страдания. Сократ обвел взглядом кучку непрошеных гостей. Похоже - две семьи, их родственники и дети. Он обошел весь свой дом.

- Освободите верхнее жилье. Там буду жить я, все прочее предоставляю вам. - Его смиренно благодарили, кланялись. - Больных среди вас нет?

- Пока никого.

- А что за люди во дворе?

- Они разместились в сарае и козьем закутке. И тем довольны...

"Довольны!" - повторил про себя Сократ, и легкий морозец пробежал у него по спине.

Наверху он снял снаряжение гоплита, нашел на прежнем месте свой старый хитон и гиматий. Вот как - не воруют... Пока не воруют.

Он вышел в свой город. Под сияющим белоснежным великолепием Акрополя город лежит, как падаль, кишащая червями. На каждом шагу - семьи беженцев с детьми. Ютятся в храмах, под портиком, на лестницах, в парках, на свалках всюду, всюду! - и многие, зараженные чумой, бредят в жару. У источника Каллирои толпы дерутся за кувшин воды, у ног их ползают чумные - хоть мокрый камень лизнуть... Плиты белого города покрываются почерневшими трупами. Их не успевают уносить и сжигать, многие не в силах превозмочь ужас перед возможностью заразиться, перед риском самому превратиться в черный труп. Мертвецы на жаре быстро разлагаются. Ароматы лавров и кипарисов задушены трупным смрадом, поднимающимся со всех сторон.