Последняя почка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доехали с ветерком. Только на Тверской был пятиминутный затор.
– Я знаю, что это ты меня продал, сволочь, – сказала Рита бывшему офицеру госбезопасности, обязанностью которого было открывать дверь между вестибюлем и залом.
– Чтобы продать, сначала надо купить, – блеснул остроумием и фарфоровыми зубами несостоявшийся Штирлиц, – а я бы вас не купил и за три копейки!
Хотела Рита фарфор расколотить вдребезги, но её удержала Танечка. Зал был, можно сказать, пустым. Барменша – не Вика, выслушав просьбу передать вещи, дала довольно странный ответ:
– А они вон там!
И повела глазками в сторону. Отследив направление её взгляда, Рита и Таня, словно по уговору, произнесли вполголоса одну фразу. Да, госпожа Шарова им улыбалась, сидя за столиком, но она улыбалась им и вчера!
– Ах, мать твою драть! – прошептала Таня, – ну её в пень! Хер с ними, с вещами! Пошли от греха подальше!
Рита упёрлась.
– Нет, подойдём! Здесь эта кикимора пистолетом махать не будет. Тебе не жалко «Самсунга Гелэкси», что ли?
Супермодель призывно махала ручкой. Рита и Таня к ней подошли. Она пила кофе. На ней был брючный костюмчик. Её лицо выражало огромное сожаление. С него можно было писать икону.
– Садитесь, девочки! Или вам удобнее постоять?
– Не переоценивай свою меткость, – сказала Рита, садясь, – ты – всего лишь третья ракетка мира! Если бы нас в качестве мишеней избрала первая, мы бы, может быть, постояли.
Села и Танечка.
– Я прошу меня извинить, – продолжала Машенька, – то, как я поступила с вами, заслуживает глубокого порицания.
– Глубочайшего, – согласилась Таня, – до гланд. Но мы не злопамятны.
Рита также была вполне удовлетворена извинениями. Но Машенька не была удовлетворена ответом на них. Она разозлилась.
– Вы обе просто чудовищны! – едва слышно прошелестел над столиком её шёпот после оглядки по сторонам, – обе понимаете всё! Ты, Таня, не можешь не знать о том, что международная комиссия сейчас рассматривает вопрос о моей дисквалификации на два года. Как будто я виновата, что сраный врач, которому я ракеткой наколотила виллу в Айове, не удосужился прочесть список запрещённых лекарств, а долбаные юристы не могут это замять! А мне уже двадцать шесть скоро будет! Вы представляете, девки, чем для меня может обернуться двухлетняя дисквалификация?
– Прости, Машка, что мы сейчас не можем заплакать, – съязвила Танечка, – у меня через сорок минут эфир, накраситься будет некогда, а у Риты – слишком хорошее настроение, потому что минувшей ночью тысячи три людей слушали её игру на рояле. Но гарантирую, что при первом удобном случае мы расплачемся обязательно.
– Да при чём здесь это? – блеснула слезами Машенька, – я всего лишь прошу вас меня понять и простить! Я ведь не могла поступить иначе! Думаете, мне нужен этот легавый щенок с его жопомордым дедом? Вы что, смеётесь? Просто у них – ну, вы понимаете, о ком я – есть видеозапись моих высказываний о Гитлере.
Таня с Ритой переглянулись.
– Это другое дело, – признала первая, – и весьма серьёзное дело. Тут ведь не только контракты могут посыпаться, в том числе и рекламные! Я уж не говорю про всякие-разные телевизионные шоу. Тут с большой вероятностью могут и по судам затаскать, в том числе по международным. Ты была пьяная, что ли, когда всё это несла?
– Да гораздо хуже, чем пьяная! Я не знаю, что они мне подсыпали. Но вы знаете – что у трезвого на уме, то у пьяного, как говорится, на языке. Вы по сторонам посмотрите! Это ведь ужас, что происходит! Как тут без Гитлера обойтись? Извини, Танюшка. Тебя я очень люблю, но…
– Как тебе не стыдно? – прервала Рита, – ты ведь училась в Соединённых Штатах!
– И что? Ты думаешь, там униженные и оскорблённые ведут себя по-другому? Ведь мы же им должны всё – за то, что индейцы в Америке не позволили сделать себя рабами и господам пришлось поискать более покладистых людей в Африке! А ещё мы виновны в том, что наши прапрадеды не гонялись за носорогами, не устраивали свирепые идиотские пляски вокруг костров и не занимались каннибализмом, а создавали цивилизацию! За такое чудовищное злодейство – вечный нам всем позор и судороги раскаянья!
– Чего ты хочешь добиться этим цинизмом? Чтоб Танечка позвала тебя на эфир, когда грянет гром? Боюсь, не получится. Таня любит цинизм, но под другим соусом.
Скосив взгляд на Таню, которая недовольно рассматривала свои ноготки, чемпионка быстро глотнула кофе.
– Да я не против евреев, мать вашу в рот! Я против маразма! Это вы понимаете?
– Ещё как! Давай сюда вещи.
Два объёмных пакета, вынутые из-под стола, взяла журналистка.
– Давай обнимемся, Машенька, – предложила Рита, встав вместе с ней, – ты права – всё это накроется очень скоро, и я запомню твои слова. Знаешь, почему?
– Потому, что я могла прицелиться лучше, и из другого ствола, – улыбнулась Машенька, также встав, и многозначительно ущипнула Риту за ягодицу. Они тепло обнялись, после чего Рита с Таней вышли из зала.
В машине Рита, пересчитав купюры, только что вынутые из пиджачка Маши, переоделась. Потом проверила телефон. Зарядки в нём было ещё шестьдесят процентов. Таня уже болтала по своему, запуская двигатель.
– Ты сейчас куда? – спросила у неё Рита, когда она закончила разговор, – ах, да! У тебя эфир.
– Это я придумала. Но поеду сейчас на радиостанцию. Я сегодня вечером поучаствую в передаче – не как ведущий, а как эксперт.
Рита удивилась.
– А тема?
– Узбекистан. Я там провела половину жизни.
– Понятно. Слушай, подбрось меня до Арбата! Я погулять хочу.
– Ритка, не дури! Ты взвинченная сегодня. Иди к метро и езжай домой. Зачем нарываться?
Рита советом пренебрегла, поскольку не собиралась искать новых приключений. Она хотела просто пройтись, хотя было пасмурно и дул ветер. Ей лучше думалось там, где толпилось много людей, где происходило что-нибудь интересное. Например, создание образов – поэтических, музыкальных и живописных. Теперь, после бесед с Таней, ей было ясно, почему так. Там, где воздух пропитан духом свободы – свободы творчества, интеллекта, Вселенная как хранилище информации раскрывается во всю ширь.
Журналистка высадила её на Новом Арбате. Шагая по переулкам к Старому, Рита думала, глядя на облака, на дома, на людей, на транспорт: "Это всё – второстепенные формы реальности, шелуха её? Интересно! А, впрочем, мне ли этому удивляться и, уж тем более, огорчаться?" С такими мыслями вышла она на Старый Арбат и остановилась перед стеллажом с книгами. Сняв перчатки, вынула сигарету. Продавец книг – пожилой филолог Марк Соломонович, щёлкнул перед ней зажигалкой. Она поблагодарила.
– Как дела, Риточка? – чуть картавя, спросил учёный.
– Ужасно, Марк Соломонович!
– Что такое?
– Да эзотерикой заморочилась.
– Ого-го! – воскликнул
