БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА - ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ

Я помог одному своему раненому товарищу, до­тащив его до санитара. Теперь его ждет дорога до­мой.

Нас принесли в жертву, как убойный скот. Это не было уже сражением, а скорее убийством. Во время коротких контратак мы постоянно возвраща­лись с большими потерями. Пленных не брали, а только пытались защищаться, пока не предоставля­лась возможность унести ноги. Мы не сопротивля­лись.

Но ночью все же ходили в разведку на нейтраль­ную полосу. Нашли старые окопы на холме и даже подползли к нашему орудию. Окопы и огневые по­зиции скрывались в полной темноте. Мы внима­тельно прислушивались ко всему, что происходило рядом. Было тихо, только кровь шумела в висках. Мы затянули орудие в окоп и, подставляя доски, вы­тащили его через бруствер наверх. Мимо нас про­шла группа заблудившихся солдат. Все молчали, только колеса скрипели по траве. Отдельные снаря­ды со свистом пролетали над нами. Шли, затаив дыхание.

В разведку мы ходили еще раз. Русские сиг­нальные ракеты поднимались в воздух все ближе от нас. Противник медленно продвигался вперед ши­роким фронтом. Укрывались мы в бункере. Откуда-то издали слышались приглушенные голоса. Наши отчаянные вылазки граничили с самоубийством. Я ложился со снятой с предохранителя винтовкой и пистолетом. Мой приятель собрал ранцы и пере­метные сумки. Мы сняли плащ-палатки и молча свя­зали вещи. Все громче раздавались русские голоса. Мы забрали вещи и бросились бежать в следующий окоп. Крики и огонь из автоматов преследовали нас. Силуэты вражеских солдат просвечивались среди вспышек сигнальных ракет, которые освеща­ли ландшафт. Мы вылезали из окопов и бежали до следующей воронки или окопа, спотыкаясь о трупы, и падали в очередном укрытии.

Днем разорвался последний снаряд. Бой окон­чился. Мы были спасены, получив еще одну возмож­ность продолжать свое неопределенное существо­вание50.

Спокойные дни закончились. Все пережитое имело для меня серьезные последствия. Передо мной все время стояла стена огня, дыма, земли и пыли. Не было никакой возможности избежать этих видений, тот, кто спасся от смерти, надолго нес с собой последствия этих страшных часов. Я прошел войну и снова и снова познал ее ужасы, этот апофе­оз уничтожения и смерти.

Кровь засохла в глине, и только наши следы стирали ее. Трупы утопали в жидкой грязи. После таких переживаний уже ни одно божье творение, взрослый или ребенок, не могло называться чело­веком. И все же жизнь продолжалась, и все в конце концов должно было однажды пройти.

Моя воля к жизни возвращалась. Сила духа бра­ла верх над унынием. Я просто вычеркнул эти дни из своей жизни.

Они ушли так глубоко в землю, как будто бы ни­когда оттуда и не появлялись. Я построил мост через пропасть и начал новую жизнь на другом берегу.

Несколько дней мы находились в относитель­ном покое за линией фронта.

Потом снова маршировали по ночам и в утрен­нем тумане. Наши фигуры едва виднелись в кро­мешной тьме. Воздух был тяжелый и влажный, вре­мя от времени до нас доносилась с линии фронта музыка боя. Ночь прошла спокойно, наше положе­ние было довольно стабильным за стрелковыми окопами в теплом бункере.

Сезон дождей заканчивался. В начале ноября впервые пошел снег. Выл сильный ветер, и сырой снег шумел по траве. Печь мы топили постоянно, слушая, как потрескивают дрова в огне и воет сна­ружи ветер. Потом снег на холме постепенно начал таять. Мы почти не разговаривали.

Огонь, деревенская хата в стране, поливаемой дождем, — это все, что было нужно путнику. Бог да­вал покой всему живому, заботясь также и о нас. Однако поблизости гремели бои, и смерть не ушла от нас далеко. Постоянная опасность закаляла нас, душа крепла, и нам это нравилось. Нас как бы выко­пали из земли и извлекли из железных гробов, за­жигая свет в наших душах.

Ночью горела деревня, однако звезды ярко све­тили даже в этом хороводе огней. Я бродил между окопами и заблудился однажды, оказавшись на ней­тральной полосе недалеко от русских укреплений. Только трассирующие пули русских пулеметов ука­зали мне путь назад.

Однако все скользило мимо меня с той стран­ной путаницей сказочной жизни, которая отражала события, словно в зеркале, но не соответствовала действительности.

Покой. Но он не шел нам на пользу. Мы еще не опомнились от тяжелых сражений и искали чем за­нять себя, но находили эти занятия только в коньяке и игре в карты. Мы слушали пение метели за стена­ми бункера и размышляли.

Все же в это проклятое время, пожалуй, лучше всего было быть солдатом, оказавшись, таким об­разом, в центре событий. Я чувствовал себя прими­ренным с моей участью, хотя и не мог ее оправдать. Я больше не пытался найти выход из тупика, а вы­полнял свою солдатскую работу с радостью, порой удивляясь самому себе. Воспоминание о моем ув­лечении музыкой и поэзией казалось мне теперь ка­ким-то гротеском в моей солдатской жизни в Рос­сии. Я предвидел, однако, что подобные мысли окончательно лопнут во мне при следующем сраже­нии, как мыльный пузырь.

Вся эта комедия имела, впрочем, глубокий смысл. Война стала стихийным, планетарным со­бытием, и все остальное исчезало в дыму и тума­не, словно иней в солнечном свете. Свобода, по­эзия и музыка имели лишь символическое значе­ние, и находились по ту сторону реальности. Я сол­дат, и ничего больше/Чтобы выжить в этой действи­тельности, иметь право на жизнь на опустошенной земле, я должен был сменить свои жизненные по­зиции.

Так я размышлял в то время, когда в нашей жиз­ни на фронте наступил относительный покой. Я сно­ва тосковал по путешествиям в неизвестность. Это походило на возвращение из небытия. Я стал ве­рить в то, что моя участь не так уж ужасна, находил в себе доверие к жизни и уверенность, свойствен­ную молодости. Я ждал новых приключений.

И мое тайное желание исполнилось.

Цыганская жизнь

Мрачной дождливой ночью мы опять отправи­лись в дорогу, навстречу новым опасностям, лише­ниям, страданиям и приключениям. В Кожухине и Сукине мы жили как в мирное время. Моя участь могла быть более печальной. И я был доволен. Я ос­тавался верен моему солдатскому долгу. Не из-за моих сомнительных приключений на нейтральной полосе и не из-за бессмысленного приношения се­бя в жертву, а благодаря стойкости духа. Безнадеж­ность войны, отчаяние на каждом рубеже обороны, страх перед возвращением домой, разочарование в справедливости мира и в человечестве с его безу­мием и его преступлениями позволяли мне наде­яться на последний шанс — окончить свою жизнь среди полей России.

Так я и шел по дороге в смятении души.

Мы направлялись на северо-запад. Я восхищал­ся красотами осеннего ландшафта. Однако вскоре пошел дождь и долго не прекращался. Шоссе пре­вратилось в скользкую жижу, замерзало ночью и ут­ром снова раскисало. Мы перешли Днепр, очутив­шись наконец на западном берегу одного из его протоков. Сражение шло где-то на трассе Смо­ленск — Минск.

Никто не знал, куда нас вела дорога. Она теря­лась в бесконечности.

В Буде мы переночевали в амбаре. Там была большая печь, мы разожгли ее, однако ветер выме­тал тепло, звезды блестели над дырами соломен­ной крыши, с которой в амбар падал снег. Мы наде­ли зимнюю одежду, которая была все же лучше и те­плее, чем в прошлом году, пили шампанское и ром, несколько часов спали и отыскали наши позиции, когда уже забрезжила заря. Стемнело, мы снова за­брались в бункер и заснули там под звуки адского концерта реактивных минометов и огненного вала снарядов, разрывавшихся на наших позициях, вре­мя от времени просыпаясь.

Однако сражение скоро закончилось. Мы взяли деревню и освободили там наших солдат, которых ждало либо освобождение, либо голодная смерть. Русские не пошли в контратаку. Мы отдыхали от прошедших боев. Наступила оттепель. Мы лежали на скамьях, пели песни на всех языках и пили одну ночь за другой, пытаясь забыть свои заботы и тяго­ты жизни. Но предстояла снова тяжелая дорога.

Ситуация изменилась. Мы шли теперь назад по шоссе. Дожди были лишь кратковременными. Мы пели, радуясь жизни, пили шампанское и ром и ждали наступающих приключений с той невозмути­мостью, которую нам предоставлял винный спирт. В Охлюстине мы погрузились в товарный вагон, провели там ночь в азартных играх, пили вино и вы­шли в Старом Бухоффе (Быхове)51. Среди потоков дождя мы снова маршировали по разбитой дороге вдоль шоссе и вновь форсировали Днепр.

Как обреченные на смерть, которых собирают­ся утопить, так и мы пристально смотрели на во­ду, дрожали от холода, измеряли глазами глубину воды и шли дальше, проклиная свою участь, уста­лые от войны и мечтающие больше никуда не идти и навсегда остаться стоять здесь, на самом восточ­ном участке фронта.

Мы дошли до деревни Селец, только утром от­воеванной нашими войсками. Бронированные на­долбы и пулеметные дзоты все еще стояли на ули­це, повсюду валялись трупы, не расставшиеся с оружием. Мы, замерзшие и простуженные, ожидали ночи, сгрудившись вокруг костра, но только утром отправились к нашим позициям.