БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА - ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ

Я собирал мох и лишайники, болотные цветы и засохшую листву. Осы и мухи вились вокруг, шерш­ни шумели, как мародеры на дорогах, вечером ко­мары водили хороводы, согласно своему таинст­венному закону. Сосны, буки, ели, березы и редкие дубы распустили кроны, обеспечивая себе жизнен­ное пространство. Ольха, рябина и клены боролись за свет. Лещины, ивы, крушина и кусты шиповника обрамляли поляны и дороги. По обочинам разрас­тались папоротник, малина и камыши. Мох, луговые травы и лишайники покрывали землю. Выдры шны­ряли в болотной траве, муравьи путешествовали своими невидимыми путями среди опавших иголок, прошлогодней гниющей листвы и торфяников. Пах­ло гнилью, смолой и разогретой на солнце листвой. Слабый ветер колыхал листву, кустики ягод и мох на стволах деревьев. В тени можно было найти сморч­ки. Повсюду были разбросаны их черные споры, а на поваленных деревьях выросла губка. Я находил в кустарнике мох, усеянный мухами, а под ним де­лали свою работу жуки-могильщики. Отвращение охватывало меня.

Около часа я лежал на траве и, предаваясь меч­таниям, смотрел вслед одинокому мотыльку, на­блюдал за тем, как солнечный свет играет в ветвях, прислушивался к голосам леса, вспоминал о прове­денном в детстве лете и колдовстве немецких ле­сов. Здесь же я не ощущал никакой жизнерадостно­сти, безмятежной красоты и опьянения от красот природы. Все было враждебное и чужое: цветы и деревья, земли и водоемы, да и вся эта зловещая страна. Это навевало на меня печаль, делало мир тусклым, грустным, печальным и безмолвным, опус­тошало душу. Здесь у меня не было родины, я был просто гостем, усталым и замученным. Мои духи-покровители избегали меня, ничто мне не нрави­лось. И все же мне иногда казалось, что я был здесь скорее дома, чем на родине. Я вел странную жизнь.

Мы уходили из Батагова. Оставили так и не за­конченный постройкой бункер. Безлунной ночью двинулись в дальнейший путь. Лес лежал во тьме, лишь светлой лентой прояснялась широкая улица, когда на небе появлялись звезды. Грязь покрывала шоссе, только изредка появлялись гати, облегчая дорогу лошадям. Потом час за часом мы шли боло­том, падали в ямы, наталкивались на поваленные деревья и кустарники, которые словно кнутами били нам прямо в глаза, телеги скользили по мокрой жи­же на дорогах.

Утро встретило нас сверкающими огоньками. Перед нами раскинулась большая поляна, а далее на горизонте — холмы и бесконечный лес. Серебря­ный свет бросал отблески на спокойный ландшафт. Дыхание ночи пока еще приносило прохладу. В лег­ком тумане возвышались березы. Передо мной воз­никла картина удивительной красоты, тонкой рабо­ты и изысканной нежности.

Мою усталость как рукой сняло. Я наблюдал за приглушенной игрой красок перед рассветом, мяг­кой красотой форм и внезапно снова полюбил жизнь, впитывая благодарными глазами величину и богатство мира. Куда бы меня ни забросила жизнь, как бы ни тяжело было переживаемое мной время, каким бы безнадежным ни казалось мое существо­вание, солнце светило по-прежнему, до тех пор по­ка я мог наблюдать за всеми чудесами природы и внимательно вслушиваться в тысячу голосов мате­ри-земли, ни один день не казался мне потерян­ным. Каждый час имел для меня тайный смысл и значение. Незабываемые картины вставали передо мной и успокаивали душу. Мечты дополняли то, что я терял, страдая от усталости и бессонницы. Едва начинался день, как новые впечатления будили мой дремлющий дух. Я всегда стремился к путешестви­ям, и жизнь моя была непостижимой, вырастающей из приключений, красот природы и страхов, вызы­ваемых опасностью войны. Я всегда чувствовал ее привлекательность и великую ценность, которую не затмевала близость к смерти. Это и общение с людьми, и с животными, и радость от всех новых впечатлений.

За час до рассвета я снова и снова ощущал себя самостоятельной личностью, примирялся со своей судьбой и всем миром. И я молился, чтобы никогда не терять этого чувства.

Вся природа сверкала изобилием света. Золо­тился каждый цветок, каждая соломинка излучала тепло. Я был горд за свою опасную жизнь, за все, что смог перенести, смог жить, не теряя присутст­вия духа и жажды деятельности. Жизнь есть жизнь, и ее надо принимать так, как она есть: сохранять свою гордость и умение переживать самые тяжелые дни.

Мы отдыхали. Затем снова шли по деревням и полям сумрачного идиллического ландшафта. Я вос­хищался бледно-зеленой утренней листвой и се­ребристо-серыми березам, блестевшим в полумра­ке. Мы проходили мимо мельниц и раскидывали па­латку рядом на озере. И все же это была не наша родина, и мы мечтали о возвращении домой. Дождь шел постоянно, свеча в палатке мерцала тусклым светом. Мы читали письма, затыкали дыры плащ-палатками, а по ночам стояли на часах под непре­кращающимся ливнем.

На следующий день лес, освещенный сентябрь­ским солнцем, снова принял нас в свои объятия. Мы опять шли, а к вечеру на наши головы стал падать легкий пушистый снег. Двое повешенных мужчин качались на крепкой ветви. Запах тления исходил от этих неизвестных личностей. Их лица посинели и опухли, а рот перекошен страшной гримасой. Мясо свисало с веревок на связанных руках, желто-ко­ричневая жидкость стекала с их глаз, а борода от­росла на их щеках уже после смерти. Один из наших солдат сфотографировал их, запечатлев, как они качались на дереве. Это были партизаны. Мы толь­ко рассмеялись, глядя на них, и продолжали свой путь по гатям в лиственном лесу. При наступлении ночи мы остановились на отдых у опушки леса.

Мы не могли определить, где находятся наши позиции, и послали двух солдат на разведку. Про­шло несколько часов, но они не возвращались, и мы не могли даже обнаружить их следов.

Звезды сверкали над кронами деревьев. Ночью стало прохладно. Мы дрожали от холода и устало­сти, однако никто не решался пойти спать.

Я сидел, прислонившись к стволу дерева, и слу­шал ленивую беседу солдат. Громкие голоса стали тише, слов трудно было разобрать, и мне приходи­лось додумывать их разговор, так как я слышал только фрагменты фраз. Скоро стало совсем тихо.

Я задремал, но вскоре проснулся окончательно. Только абсолютной беззаботностью можно было объяснить такое легкомысленное поведение в пар­тизанском краю. Я испугался. Встал и быстрыми шагами пошел по следам наших машин, и только потом понял, что забыл свою винтовку. Начало свет­леть. Пришел приказ о выступлении, но никто и не подумал обо мне. Пришлось догонять свою часть, что мне удалось сделать только на опушке леса.

На востоке еще было темно. Поле постепенно поднималось к дюнам. Эта страна лугов, раскинув­шаяся между дюнами и соснами на морском берегу, спускалась в долину и по другую ее сторону вновь поднималась к обожженной солнцем коричневой пустоши и небольшим хвойным рощам. Там были русские окопы.

Туман начал рассеиваться, и мы увидели холмы, покрытые кустарником, а также почти достроенный бункер. Спрятали за холмами в кустарнике орудие и машину, разложили в ямах плащ-палатки и прова­лились, как цыгане, в глубокий сон от усталости.

Только на следующее утром мы нашли под­готовленную для нас позицию. Она находилась по­близости, на склоне дюны. Молодой сосновый лес закрывал нам обзор, но бункер мы нашли быстро. Таким образом, снова появилась возможность соз­дать свой невзыскательный домашний очаг, где можно будет выспаться или однажды погибнуть от разрыва снаряда.

Мы поделили наши последние запасы табака и радостно задымили. Полки в бункере и письменный стол дополняли предоставленные нам удобства. Мы могли писать, затопить печь и таким образом защи­тить себя от холода. А когда получили еще вина и шампанского на ужин, то это был для нас настоя­щий праздник.

При утреннем тумане нас сразу же атаковали русские. Короткий ураганный огонь разрушил окопы в песчаном грунте, и атакующие проникали далее в покинутую деревню Павловку, которая располага­лась на высотке рядом с нами. Наши пехотинцы от­били атаку, и уже в полдень наступило спокойствие.

Наступили тихие дни. Я писал письма и читал, выйдя из бункера на солнце. Моя солдатская рабо­та заключалась в заготовке дров и доставке воды с нейтральной полосы, так как источник был там ближе того, что протекал далеко за окопами. Ино­гда я встречал русских солдат с ведрами. Несколько выстрелов раздавалось с обеих сторон. Как только пули свистели рядом, я быстро уходил к своим око­пам. Примерно через час я испытал новое приклю­чение, когда в мою сторону полетели гранаты. Од­нако легко сумел избежать смертельной опасности или плена. Случайные разрывы гранат или пули да­же не задели меня.

Мы сами нарывались на приключения, как будто хотели испытать судьбу: умереть или вернуться до­мой. Но мы не особенно волновались, рассчитывая на счастливый исход. Не знали, смогли ли бы жить без войны и без России. Когда ветреный солнечный день пробуждал мою тоску о родине, я думал о чте­нии романов, играх на пляже, но в то же время чув­ствовал себя при этом каким-то актером в неверо­ятных ролях.