БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА - ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ

Усталые и озябшие, мы расстелили плащ-палат­ки на мягкую землю близ защищавшей нас от ветра молодой сосны и сразу заснули. Днем соорудили землянку, уложили сверху березовые ветки, закры­ли плащ-палатками, на землю положили сено и ус­тановили печку, которую всегда возили с собой. Но там все равно было холодно, печь почти не грела. Хорошо, что, по крайней мере, у нас была крыша над головой, спасавшая нас от снега и сквозняков. Спали мы хорошо.

Проснулись от боли в ногах, выстрелов и криков о помощи. От опушки леса бежали болотом солдаты нашего арьергарда. Русские преследовали их, пока они не укрылись в роще на нашей стороне. Мы бро­сили несколько гранат и открыли заградительный огонь из пулеметов. Перевес оказался на нашей стороне.

Серой морозной зимой мы спали на открытом воздухе. В сосновом лесу, выбирая места, где не лежал в низинах смерзшийся снег, мы, закутавшись в шинели, с трудом выносили холод. Никто не вспо­минал о нас, разве только походная кухня приезжа­ла по ночам. Итак, мы были единственными свобод­ными людьми в это ужасное время, закаленными и лениво следившими за тем, что происходило в на­шей жизни,

(Пробел в рукописи)

...где только разведгруппы противника изредка появлялись по ночам). С юга приезжали в темноте под охраной полевые кухни. С ними привозили мно­гочисленных раненых и трупы убитых. Мы узнавали о пропавших без вести. Русские теперь брали на­ших солдат в плен, главным образом под Милее-вом, а не убивали их. Мы каждый день ожидали та­кой же участи, но мало заботились об этом.

Мы жили на острове, отделяющем нас от Крас­ной Армии. Иногда русские разведгруппы беспре­пятственно появлялись в деревне. Изредка проис­ходили незначительные бои, поэтому дни и ночи мы стояли в карауле. Дома в деревне постепенно под­жигали, и ночью в новолуние там было светло от мо­ря огней и далеких пожаров.

В этой близости смерти, на границе между сво­бодой и пленом, я снова начинал писать дневник, рассказывая о моих русских приключениях. Чаще всего ночами. Снаружи хрустели по снегу шаги ка­раульных, временами лаяли пулеметы, пролетали со свистом отдельные снаряды. И все же в эти рус­ские ночи я словно был у себя дома. Проходили ад­вент и Рождество. Я наблюдал за всем происходя­щим, жил своими воспоминаниями и писал. Иногда по утрам относил почту и приказы командования далеко в глубокий тыл, словно на другой остров.

Рассвет. Я молча шел в тумане вдали от дере­венской улицы. Так же как и я, какие-нибудь пилиг­римы шагали в серой одежде в бесконечность. На небе гасли звезды. Я выходил на длинную улицу, в конце ее высились березы и ели. Все окружающее приобретало чудесный вид, хотя природа и каза­лась вымершей. Неслышно было ни единого звука. Только туман надвигался на поле. Глубокое молча­ние продолжало окружать меня. Потом послыша­лись какие-то голоса. Но эти курьеры из прошлого находились где-то очень далеко.

Однако жизненная сила наполняла эту дикую страну. Кусты и звезды подавали мне дружеские ру­ки, снежная пороша и туман исчезали. Я вдыхал свежий утренний воздух. И это был вестник, доно­сивший до меня дыхание Бога. Я был один, и во мне звучали меланхоличные приглушенные звуки. Хрус­тел снег под ногами. Ветер играл моими волосами.

Я с трудом вспоминал все, что происходило со мной, солдатом, на войне. Я верил в свою судьбу, в свою несокрушимую веру в человека, в душевную силу, в возможность уверенного преодоления всех трудностей, во все лучшее. А также в моей способ­ности начать новую жизнь.

Рождество прошло, как и все остальные дни. Мы много пили, но специально никто не праздновал.

Год свободно катился в руки Бога, и все новое уходило в корзину вечности. Оставались только мечты о возвращении домой и о мире. Мы снова жили еще в подземном солдатском городе в Мома-чине, и нас можно было сравнить с индийскими от­шельниками, замурованными в магических храмах и лесах. Вели жалкое существование, которое бере­дило наши души. Не только земля и бревна над зем­лянками отделяли нас от мира. Так же и наши души возводили стену вокруг себя или пытались затаить­ся от бушующего времени. Мы жили, словно в ка­ком-то заколдованном сне. Одна ночь сменяла дру­гую, а мы все шли и шли по какому-то мистическому мосту. И в то же время нас окружала прозаическая реальность. Кровь авантюристов и путешественни­ков стучала в нас, пробуждая тягу к далеким стран­ствиям, которые, к сожалению, слишком часто ста­новились реальностью, и возвращение домой от­кладывалось на неопределенный срок.

Нам снова приходилось отступать. Русские по­стоянно прорывали фронт, и за нашими спинами гремел огонь сражений. А мы шли и шли.

Прошли через объятое дымом и пожарами Мо­мачино. Огни пламени отражались на белом снегу. Кроваво-красные ракеты взлетали по ночам над землей. На рассвете мы останавливались, а вече­ром уже двигались по лесу близ Мало-Красницы. Меня определили в связные, и это дало мне воз­можность спать больше других.

Светлый сосновый лес. Мы остановились на опушке под непрерывный грохот снарядов и треск пулеметов. Русские не атаковали нас, их развед­группа была расстреляна на нейтральной полосе. Зима стала жестокой. Иней украшал лес, опустив­шись на ветви деревьев. Я любил лес, снег на елях и соснах в солнечном огне, иней по ночам в полнолу­ние. Ночью непонятное беспокойство часто гнало меня на улицу. Я любил жизнь, зиму и опасность. Было такое чувство, как будто я собираю урожай уже долгое время.

Я стал авантюристом, бродячим нищим, путе­шествующим бродягой. Как ненужный мусор гнала меня военная судьба по миру, и бесконечные ее до­роги не имели конца. Повторяю, я любил жизнь, зи­му и опасность. То, что я терял, вновь получал об­ратно с прибылью. В своем уединении и скорби ви­дел магический смысл. То, что я пропускал в жизни, приносило мне только выигрыш. Что мне казалось значительным, то это только мой авторский труд.

Я спокойно шел по жизни, она падала мне в откры­тые руки, и Бог приближался ко мне. Время и веч­ность проходили. Я любил жизнь.

Поездка на санях. Я летел над лесом. Свистела метель, лошади ржали. Ночь казалась сказочным, пьяным праздником. Испуганные путники прыгали из саней в снег, поднимая его облака к небу. Бочки потрескивали на морозе. Я пел дерзкую песню. Как плывущие по небу облака и звезды, я прогонял всю эту погруженную в дрему страну, поля и свою уеди­ненность, воодушевленный молодостью и ощуще­нием полета. И не было конца этой снежной дороге. Тоска уходила, иней садился у меня на волосах. Шумная поездка в неизвестность опьяняла меня, вызывала безграничное, бьющее ключом желание сделать бесконечным свое существование на этом свете

Я получил на один час свободу в русской холод­ной стране. Я любил жизнь.

Годы шли, смерть нависала над землей, Богом и звездами, которые умирали на западе. На планете продолжалась война, и не было ей конца. Я был солдатом, пережил много трудностей, опасностей, боли и приключений. Но я любил жизнь.

Пауза

Пауза. Отпуск на родине. Возвращение домой. Домой, домой! И все же это только отпуск, только пауза. Война продолжалась. Но я покидал поля сра­жений. Я любил жизнь53.

Штефан Шмитц

«МЫ ЖИЛИ, РАЗРУШАЯ СВОЮ ДУШУ» Соприкосновение со злом и чувство долга

«Пиши мне, мой друг. Пи­ши, если ты еще жив». С волнением просит Георг своего друга Вилли Вольфзангера в августе 1944 го­да, чтобы он подал хотя бы признаки жизни. И ждет напрасно. От Вольфзангера он не получил больше ни строчки.

Только несколько недель отпуска оставались Вольфзангеру в феврале 1944 года, чтобы привести свой дневник в надлежащую форму. Он заканчивает его, несмотря на предстоящее возвращение в Рос­сию, в странно возбужденном состоянии. «Я снова возвращаюсь. Я люблю жизнь». В течение ряда про­шедших лет он должен был принимать участие в сражениях и в. форсированных маршах. «Как в «До­рожной песне» Шумана, предстоит моя пятая по­ездка в Россию», — отмечает Вольфзангер в своем дневнике. Он служил в 14-й роте 279-й пехотной ди­визии 95-го пехотного дивизиона, которая вела бои на фронте под Витебском, более чем в 400 километ­рах к западу от Москвы. Его подразделение принад­лежало к группе армий «Центр», которые держали

оборону в центре острия клина, выдвинутого на восток. Несмотря на настояния генералов этой группы отвести их армии на запад, Гитлер приказал всеми силами удерживать фронт. 22 июня 1944 го­да, в годовщину немецкого нападения на Советский Союз, Красная Армия приступает к решающей ата­ке. Выступая в английской телевизионной серии о Второй мировой войне, бывший красноармеец Веньямин Федоров говорил, что советские войска на этом участке фронта действовали так же, как немцы тремя годами раньше. «Действия немцев, — утверждал он, — на их оборонительных рубежах бы­ло глупым... Наша артподготовка ошеломила их. Массивный артиллерийский огонь был настолько силен, что немцы в своих окопах не слышали ниче­го, кроме страшного грохота. Все их долговремен­ные укрепления были уничтожены. Это стало для них смертельным ударом... Немцы пытались дер­жать оборону до последнего солдата, но были все обречены на верную смерть». Служба розыска Не­мецкого Красного Креста в 1970 году сообщила ма­тери Вилли Вольфзангера, что, когда по обе сторо­ны Витебска русские войска перешли в наступле­ние, рота Вольфзангера была брошена в бой и вскоре после этого «уничтожена». «Только малень­ким группам солдат удалось выйти из окружения и, добравшись в начале июля до линии Борисов, Ле-пель и Молодечно, снова присоединиться к немец­ким войскам». Все говорило о том, что у пропавше­го без вести солдата Вольфзангера было очень ма­ло шансов выжить. Как сообщало командование вермахта 30 июня 1944 года, в середине Восточного фронта группа армий «Центр» вела ожесточенную борьбу, но потерпела поражение и практически бо­лее не существует. Ее крушение — одно из самых тяжелых поражений армии во всей войне. Пример­но 350 ООО солдат — больше, чем под Сталингра­дом — было убито, пропало без вести или попало в плен. Это была битва, в которой Вольфзангер погиб с наибольшей вероятностью, фактически означала окончание войны в России.