Радужная пони для Сома - Мария Зайцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты какого?.. — голос лажает, по крупному прям, потому фразу не договариваю.
Но девчонка понимает, улыбается:
— Ты же сам позвал… Ну, вчера, после гонки… И после того, как мы в машине…
Тут она опускает глазки, типа, стыдливо, и меня эти ужимки в хорошую девочку бесят.
Не помню вообще ничего.
После гонки, так и не словив привычного адреналинового кайфа, я опять нажрался. И, наверно, она была самой настойчивой из всех девок, что крутились рядом.
Вот и словила бессознательное и от того беспомощное против всякого рода диверсий тело.
Ну да, Немого же, периодически меня, ужратого, таскавшего со всех этих афтепати, не было. Он, предатель, теперь вообще там не появляется. Как связался с принцессой Федотовой, так и все. Был пацан и нет пацана…
А про других моих приятелей и вспоминать нет смысла. Во-первых, они никогда и не помогали, не подставляли плечо, вытаскивая из дерьма, а во-вторых, их бы кто вытащил сначала.
Лексус еще в больнице после сотряса, который ему обеспечил Немой две недели назад, да и потом ему еще долго будет не до гонок, потому что что-то там у его папаши случилось, говорят, у банка лицензию отозвали, филиалы закрываются…
Не факт, что вообще в универ вернется.
А Вилок в дурке после передоза и феерического выступления. Это каким же надо быть дебилом, чтоб прихватить принцессу Федотову, про которую только дурак не знает, кто у нее папа и братишки. Я лично знаю, а потому все это время позволял себе только невинные подколки. Я же не самоубийца, типа Немого? Это он у нас полностью отмороженный…
Так что спасать меня было некому, вот эта Вика (Вита?) и прихватила, похоже…
А я и не помню.
Я вообще в последнее время дурак редкий, беспамятный.
Потому что память — это больно.
Лежу с закрытыми глазами, изо всех сил надеясь, что она как-нибудь поймет, что надо сваливать, и уйдет. Все тело простреливает болью разной степени интенсивности, хочется просто взять и сдохнуть. И, желательно, в одиночестве. А еще лучше заснуть и увидеть во сне Радужку. И хоть чуть-чуть побыть счастливым.
Но Вика не обладает телекинезом, и мысли читать нихера не умеет.
Ощущаю, как холодные пальцы скользят по груди, потом ниже… И обхватывают еще не угомонившийся после радужного сна стояк.
— Ого… — восхищается она, наверно, думая, что это по ее поводу. Я хочу ее оттолкнуть, почему-то мерзко, хотя раньше посчитал бы это неплохим утренним бонусом.
Но тело ломает, я вчера, похоже, не только трахался и гонял, но еще и дрался. Опять.
Теплые губы обхватывают стояк, и я расслабляюсь.
Закрываю глаза и представляю на месте этой девчонки Радужку. Это она раскрывает губки и аккуратно касается меня, стыдливо, без наигранности. Но с интересом, таким невинным и порочным. И с желанием. Ее радужные волосы, на которые я очень серьезно залипаю все время, собраны в пучок, а нежная кожа члена ощущает холод сережки пирсинга. Вверх и вниз… Да, девочка… Да…
Главное, глаза не открывать. И не обращать внимания на дикую боль в сердце. И не думать, какой же я мудак, своими руками все разрушивший. Без возможности восстановления.
Она ходит теперь мимо и в упор меня не видит…
И ни одного шанса на другое.
Ни одного.
Только сны остаются, издевательские, слакдие, радужные.
Как наказание мне за слабость и мудачизм.
Никогда не думал, что так будет со мной.
Но так есть.
И ничего не изменить, потому и больно.
Так больно, что дальше терпеть невозможно.
Я открываю глаза и с отвращением спихиваю с себя девку:
— Домой пиздуй.
— Вита-а-аль… — тянет она, вытирая мокрые губы, — ну ты чего? Давай, я помогу… А то вчера не получилось, сегодня…
На меня накатывает дикое облегчение, что вчера я славно сыграл в импотента и ничего не засунул в эту девку.
Не совсем, значит, в яме. Ее немного барахтаюсь…
— Пошла нахер, — командую я, переворачиваясь на живот и закрывая глаза.
Девка смотрит на меня, словно не веря, что я вот так легко от нее отказываюсь. Ну как же, все же принцессы гребанные, единственные в своем роде…
А вот нихуя!
Одна единственная имеется, и все. Нет других! И нахуй не надо!
Девка, поняв, что ничего не продолжится, какое-то время отводит душу в мате, потом психованно собирается, обзывает меня импотентом и придурком и выметается за дверь.
Слышу ее шаги по дому, приглушенный взвизг, грохот, лай.
Это Шарик провожает гостью, похоже. Хороший пес. Лучше своего хоязина ебанутого…
Закрываю глаза, надеясь на приход того сна, где я уже практически трахал Радужку…
И слышу звонок в дверь!
Блять!
Вика забыла, что ли, что-то?
Вставать не планирую, продолжаю валяться. Все тело ноет так сильно, что, того и гляди, на части рассыплется…
Дверное полотно начинает сотрясаться от ударов. Нехилых. Шарик внизу надрывается от такого натужного лая, что еще немного и лопнет.
Встаю, пережидаю головокружение, и, цепляясь за стены, спускаюсь вниз.
Последние ступени преодолеваю на жопе, получая еще парочку вполне симпатичных синяков.
Встаю, потирая ушибленный зад, отпихиваю надрывающегося щенка и открываю дверь.
И первое, что вижу — резиновую страшенную рожу.
Это настолько сюр, что невольно отшатываюсь, а рожа движется на меня, тесня от выхода.
В панике пытаюсь сделать одновременно несколько действий: проморгаться, ущипнуть себя и встать в боевую, потому что первые два способа не помогают, а значит, происходящее не глюк, и значит, что это какая-то хуйня, от которой надо защищаться.
— Живой, придурок? — бубнит рожа голосом Немого, и я опять моргаю.
Неужели все? Белка? Напрыгнула? Но почему? Я не то, чтоб сильно злоупотреблял… Верней, одним и тем же не злоупотреблял, миксовал допинги… Не могла белка… Или могла?.. Бля…
Пока я пытаюсь удержать мозги от вытекания через уши, из-за резиновой рожи показывается не менее равнодушная морда Немого. Слава яйцам, вполне живого.
— Ты чего? Вдетый еще, что ли? — уточняет он и ставит резинового болвана, которого все это время держал перед собой, на пол.
— Это… — у меня голоса нет от стресса и облегчения. Не белка, ура, блять! Просто мой друг решил с утречка ко мне в гости подскочить. С приятелем, мать его. Чтоб добить уже окончательно, наверняка. — Это, блять, что?..
— Это — Герман, — с гордостью отвечает Немой, устанавливает болвана ровнее и с размаху лупит по резиновой морде.
Герман от удара слегка качается, но держится достойно.
