Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

Лантух, ослеплённый яростью, налетел на забор и остановился. К нему подбежал Андрюша Елозин. Горбатясь и кряхтя, он навалился на высокий дощатый забор всей своей тяжестью, тот подался и с треском рухнул. Оба перемахнули через поваленный забор и сразу очутились перед окопом, в котором сидел молодой белокурый немец. Он сосредоточенно бил из автомата по группе партизан, ведомых Сырцовым. Гитлеровец, увлечённый своей стрельбой и оглушенный боем, даже не слышал, как сзади рухнул забор. Только тогда, когда сильные руки Елозина схватили его за шиворот зелёного мундира, немец вздрогнул, побледнел и выронил из рук автомат. Глаза его неимоверно расширились. В них отразился страх человека, обречённого на смерть. Петрок Лантух, увидев эти глаза, сам в ужасе отпрянул от врага, которого только за минуту перед тем жаждал убить.

— Оставь его! — закричал он.

Елозин оглянулся на Лантуха и рука, державшая ворот врага, сама собой разжалась. Немец, почувствовав себя свободным, бросился бежать. Но не успел он сделать и двадцати шагов, как чья‑то пуля сразила его. Елозин, оскалив двойной ряд зубов, что‑то кричал Лантуху, но тот не слышал.

— Ура! — кричали сотни голосов, и лавина партизан, освещаемая лучами восходящего солнца, неодолимо двинулась в пролом, сделанный Елозиным и Лантухом. По плотности и интенсивности огня неприятеля партизаны уже чувствовали, что враг раздавлен их силой и неукротимой напористостью и теперь бежит, лишь огрызаясь, как затравленный гончими волк. Действительно, видя себя окружёнными, немцы оставили поле боя, залезли в школу и повели оттуда ошеломляющий огонь. Партизаны залегли. Прохоров бледный, как полотно, завалился в канаву и дрожал всем телом. Кожаная куртка его с зелёными петлицами была выпачкана в грязи, а окрещённые на груди ремни потеряли первородную свежесть желтизны. Лежавший недалеко от Прохорова Михась Гулеев громко выругался.

— Я не виноват… если нервы…

Гулеев бросил на Прохорова презрительный взгляд и решительно пополз вперёд.

— Пушку бы сюда, — говорили в цепи, — вот бы долбануть!

— Легка на помине. Смотрите, сам Левинцев свою пушку волочёт!

Партизаны сразу оживились.

Бух! — заглушая всё, рявкнула левинцева пушка, делая пролом в каменной стене школы. Всё здание сразу окуталось облаками дыма и кирпичной пыли. Оттуда послышались крики, стоны. Макей потряс в воздухе автоматом и, задыхаясь от пыли и дыма, побежал к школе. Мимо него пронесся невысокий человек, взлохмаченный и круглый, как шар. Лица этого человека он не видел, но запомнил серую широкополую шляпу, синюю рубаху, заправленную в широкие штаны, и на ногах маленькие сапожки. Грива чёрных кудрей, выбившихся из-под шляпы, разлеталась по ветру от бега. «Откуда этот чертёнок?» — подумал Макей и тут же забыл о нём.

Восходящее солнце не успело ещё оторвать рыжих кудрей–облаков от чёрной гребёнки хвойного леса, а уже весь Кличев был в руках партизан.

XXXI

Как только Броня услышала выстрелы левинцевой пушки, сердце её радостно забилось. «Это моё избавление», — думала она, оглушённая разрывами снарядов. Осколки стёкол, вышибленные звуковой волной, со, звоном полетели на стол, на пол. «Это моё избавление», — думала она, выбегая на улицу. Улицы уже полны были народу. С бледным лицом пробегали в чёрных шинелях полицейские, где‑то плакала женщина. Немцы деловито тащили пушку. Но на лицах их не было уже того высокомерного выражения, с которым за день до этого они ходили по улицам. Броня побежала в ландрат{Ландрат — районное управление.}, где она последнее время работала уборщицей. Во дворе и у крыльца ландрата были немцы. Среди них находился и Макарчук. Увидев Броню, он улыбнулся какой‑то двусмысленной улыбкой, подмигнул ей, и это возмутило её. «Низкий предатель, чему радуешься?». Она отвернулась от него и проскользнула в помещение. Делая вид, что подметает пол, Броня украдкой сунула в корзину с мусором пишущую машинку с русским шрифтом и, забросав её рваными бумажками и_ окурками, вынесла всё это во двор и осторожно вывалила в мусорный ящик. Усатый немец подозрительно и испытующе посмотрел ей в глаза.

— Што делай?

— Пол мету, —ответила девушка, замирая от страха.

— Не нушно. Пускай пиль.

В это время опять появился Макарчук. Проходя мимо, он шепнул Броне, чтоб она шла домой.

— Если погибну, — помни: я свой, — сказал он.

Броня бросила на него суровый недружелюбный взгляд и побежала домой, закрыв лицо платком.

Вокруг Кличева, разгораясь, уже закипал бой. Пули с противным пением проносились над головой Брони. Она всё бежала, ускоряя шаг. Где‑то недалеко оглушительно взорвался снаряд, она присела, закрыв лицо ладонями. Удивительно: прижимаясь к земле и закрывая лицо ладонями, она всё же не испытывала страха.

Прибежав домой, девушка с бьющимся сердцем поднялась на чердак, где была спрятана «француженка» — подарок Макея. Опустив руку за карниз, она извлекла оттуда завернутую в бумагу и разное тряпьё небольшую винтовку, быстро протёрла её от пыли и, зарядив, стала выискивать цель. Где‑то трещали пулемёты, слышалась беспорядочная ружейная стрельба. Броня приложила к плечу винтовку, выставив ствол в небольшое сердцевидное окошечко. Прямо против неё стоял немец. Прижавшись к углу, он стрелял из автомата. Броня видела теперь только его толстый затылок, всё её внимание было приковано к нему, к этому затылку. Сердце её билось учащённо. Она затаила дыхание — «Только бы не промахнуться!» Потянула на себя спусковой крючок. Лёгкий толчок в плечо, пламя, громкий звук и осевший немец.

Опять ударила партизанская пушка. Снаряд пролетел совсем близко. Ударившись о каменную стену школы, он с невероятным громом разорвался, выбросив к небу чёрный сноп земли, дыма, огня и камня. Она и радовалась, и боялась, и хотела только одного, — чтобы эти снаряды снова и снова проносились над ней. Ведь эти снаряды бьют по её врагам, а ради этого не страшно, если и в самом деле разорвётся сердце. Она и сама стала беспрерывно стрелять, сваливая то одного, то другого немца. И вдруг, когда она уже навела было дуло винтовки на очередную жертву, выбежавшую из бокового переулка, оружие едва не выпало у неё из рук, она задрожала всем телом. Сквозь сердцевидное отверстие чердака она увидела фигуру человека? бежавшего широким шагом. На нём был чёрный длинный казакин, голова перевязана белым бинтом. «Макей, Макей», — шептала она бледными дрожащими губами. Она бросилась к лестнице и, чуть не упав, спустилась с чердака и выбежала на улицу. Золотистые пышные волосы её развевались на встречном ветре. Броня бросилась к тому месту, где видела Макея, но там было столько вооруженного народа, что она, опешив, не знала, куда ей идти. Не соображая, что делает, она обратилась с вопросом о Макее к пробегавшему мимо партизану.

— Что? А вы кто такая?

Она не знала, что сказать и тем навлекла на себя подозрение. Партизан грубо вырвал у неё винтовку. Она не сопротивлялась, отдала оружие и покорно пошла, ведомая за руку молодым и красивым воином, в жёлтом полушубке и в чёрной шапке с красной лентой на ней. На них никто не обращал внимания, так как все в это время интересовались только боем. Партизан втолкнул девушку в одну из комнат бывшего помещения ландрата. Как хорошо они знакомы ей, эти комнаты. Сколько грязи она повыметала из них. Открыв тяжёлую дубовую дверь, партизан и Броня вошли в красиво убранный кабинет. Здесь уже была приёмная секретаря райкома партии. За столом сидел молодой хлопец.

— Ты что, товарищ Ерин?

— Вот гражданка по улицам с винтовкой бегала, Макея искала.

— Вот как! — удивился человек, сидевший за столом.

В это время открылась дверь кабинета секретаря райкома партии и в растворе её появился невысокий смуглый человек, с чёрным густым мазком под носом. .Увидев Броню, он остановился, ласковая улыбка осветила его лицо. Это был секретарь райкома партии товарищ Зайцев.

— Арестованная? — .спросил он.

— Вроде, — сказал человек, сидевший за столом.

— Впустите ко мне.

Броня сидела против чёрного человека и не испытывала ни малейшего страха. «Наши, свои», — думала она, улыбаясь. Зайцев смотрел на неё и тоже улыбался. У него много было причин для того, чтобы вдоволь посмеяться. Сколько раз он видел её за пишущей машинкой в кабинете Макарчука, куда Володин приводил его, как старика–нищего. Как‑то ещё украдкой она подала ему десять немецких марок. Разумеется, Броня не узнала в этом человеке того несчастного нищего, глядя на которого она не раз в. своё время плакала.

— Так, зачем вам все‑таки Макей?

— Он жив? Скажите мне хоть одно слово, — взволнованным голосом, со слезами на глазах говорила девушка.

Зайцев улыбнулся.

— Ну, жив. Дальше что?

Девушка вынула платок, утерла им слёзы.