Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

— Стыдно, дед! Вижу: и ты погряз в суете мирской, каноны нашей православной церкви попираешь. А волосом уже сив. Зри: грядет смерть за твоими плечами. Предстанешь пред светлым лицом его, что скажешь?

Дед Петро прослезился и от непонятной речи попа, и от поднявшегося ветерка, бившего ему прямо в очи. Счёл нужным, как бывало, сказать: «грешен, батюшка».

— Ну, то‑то же, — умилился попик слезам деда Петро, удивляясь, видимо, произведённому эффекту. — Бог простит.

Всё это он говорил сладко–елейным голоском, важно и с чувством некоего превосходства поглядывал на огорчённые лица молодых. Когда же Илья Иванович Свирид, разгладив свои светлые усы, преподнес попу увесистый кусок свинины, завернутый в белую тряпицу, тот сразу просиял, смешался и, засуетившись, уже готов был тут же начать венчание. Но, опомнившись, сказал, чтобы приезжали к нему в ближайший же день после пасхальной недели. Даша притворно всхлипнула, а Ропатинский глупо улыбнулся и шумно шмыгнул носом, совсем умилив выжившего из ума священнослужителя. «До пасхи ещё заглянем сюда», — думал дед Петро, ухмыляясь в сивую бороду. Вскоре к домику попа подошли Макей и Сырцов, а потом Миценко, Елозин и Ерин.

— Все в сборе? — спросил Макей. — Ну, поехали!

— Эй! Заснули! — закричал дед Петро на лошадей, нетерпеливо бивших копытами о грязную землю. И залились бубенцы, запели, поднимая сполох в придавленном немецким сапогом городке.

XXVIII

Начальник кличевской полиции Макарчук о дне наступления партизан на Кличев узнал от комиссара Сырцова, пришедшего к нему под видом немецкого офицера. Это известие очень его обрадовало, он оживился и начал деятельно готовиться к взрыву противника изнутри. Особенно оживился полицай Володин. Он уже не хмурил, как бывало, брови и всё бегал по городу, забегая то к одному, то к другому. Его цыганская физиономия сияла.

— Не женитесь ли, господин Володин? — спрашивали его знакомые. Он отвечал им без обычного озлобления, весело скаля свои широкие желтоватые зубы:

— Что‑то вроде этого, — и бежал дальше.

Женщина кивала головой и печально думала: «Уж не партизан ли хотят вешать? Больно что‑то разбегался этот пёс».

— Слышала, кума? Опять поймали партизана.

— Ну, так оно и есть! То‑то, я смотрю, господин Володин так и сияет.

Разведчика–партизана из макеевского отряда, действительно, поймали и под строгим надзором содержали в подвале полиции. Его часто водили на допрос к самому Макарчуку, где, как рассказывали, жестоко мучили. Вчера проводили его по улице — голова перевязана, под глазами синяки, кровоподтёки. Он шёл несгибаемый, с высоко поднятой головой.

— Эх, как измордовали человека, звери! — шептали в народе с горящими от гнева и жалости глазами.

Партизана ввели к Макарчуку. Прыщеватое лицо его было серьёзно. Выпроводив всех из кабинета, Макарчук, пригладив и без того гладкие с медным оттенком волосы, лукаво ухмыльнулся в мефистофельские усики и сказал:

— Дай под глазом побольше черноты мазну, а по щеке надо провести красную линию. Вот! Теперь добро. Немцы будут довольны, а русские пуще озлобятся против них.

-— Ладно уж! — ворчал пленный партизан.

Макарчук, выставляя вперёд острую свою бородку, шепнул в самое ухо партизану:

— Перед наступлением наших, часов в двенадцать ночи, вы с Володиным подожжёте нефтебазу. Но сделаете это не раньше, как ударит левинцева пушка. Эго внесёт панику в ряды полицаев и немцев, которые страшно боятся ночных боёв. А тут они видны будут, как на ладони.

— Это можно, — ответил партизан, чуть улыбнувшись.

Макарчук продолжал свои наставления:

— Ракетницу дам тебе потом. Понял ты хоть, как с ней обращаться‑то, голова? Не забыл, где какую бросить ракету? Одной — указать нашей пушке цель, другой — спутать карты немцев.

— Пустяки это, — сказал партизан.

— То‑то! Смотри, друг!

— Заморил уж, — взмолился партизан, — который раз одно и то же.

Начальник полиции с упрёком покачал головой.

— Семь раз примерь — один раз отрежь. А резать мы будем напрочь. Тут надо не страхту–барахту. Подумать надо.

На прыщеватом лице партизана появилось что‑то вроде усмешки.

— Ты не смейся, — сказал, рассердившись, начальник полиции. — Молод ещё!

И подумал с сердцем про Макея: «Нашёл кого прислать — лучше нет что ли». Не подозревал Макарчук, что перед ним Митька Миценко, адъютант Макея.

— Володин! — свирепым голосом закричал начальник полиций.

Явился хмурый парень с желтыми редкими зубами и цыганской физиономией.

— Покажи этому бандиту, где раки зимуют!

Володин чуть улыбнулся, взял палку и начал с остервенением ударять по дивану.

— Крикни хоть раз, чёртушка!

— Не стану, — упрямо заявил партизан, — если бы вы меня вправду били, и тогда бы не закричал.

— Тогда другое дело. А теперь из‑за тактических соображений кричать нужно.

— А это разве не тактические соображения, что я не плачу‑то? А? Все бобики, наверно, говорят, да и другим скажут: «Как били, как мордовали, а он не пикнул».

Макарчук покрутил головой, про себя подумал: «Видать, не так он прост», — и вслух сказал:

— Ну, как хочешь.

А Володин, переведя дух, с восхищением посмотрел на партизана и вздохнул:

— Сразу видать — макеевец. А я за что здесь страдаю? Убьют ещё как подлеца — «изменник» скажут.

XXIX

Светила вовсю полная луна. Серебристый диск её стремительно летел сквозь тёмные рваные облака. Со всех сторон по ещё не просохшим дорогам, по жёсткому местами снегу, по грязи болот шли партизаны, стягивая кольцо вокруг Кличева. На чёрной, чуть прихваченной ночным морозцем земле они почти невидимы.

Отряд Изоха остановился в Поплавах, находящихся в шести километрах северо–восточнее Кличева, по ту сторону реки Ольсы. Макей со своим отрядом занял Константиново, в семи километрах юго–западнее осаждённого города. Левинцев с пушкой остановился в Кличевских посёлках — это в четырёх километрах от вражеского гарнизона. Свистунов расположился в Вишенках, на север от Кличева. Сигналом к общему наступлению должен был служить выстрел левинцевой пушки. Этого выстрела партизаны ожидали с каким‑то радостным волнением и нетерпеливо спрашивали друг у друга время, пытаясь сообразить, как скоро Левинцев даст выстрел по Кличеву.

Макей, казалось, был совершенно спокоен, однако, и он частенько поглядывал на часы, освещая циферблат электрическим фонариком, и с сокрушением говорил Сырцову:

— Луна заходит, ночь будет тёмная.

— Тем лучше, — отозвался Сырцов. — Ты знаешь, Макей, я что‑то Гарпуна нигде не видел. Все подразделения обошёл — нет.

— Елозин! — прошипел Макей, как будто тот мог услышать его шёпот. Но Елозин услышал, и как привидение–вырос в темноте перед Макеем.

— Найди немедленно Гарпуна! Доставить ко мне.

Макею стало жарко. Он распахнул длинный казакин, присел на дорогу. Елозин скрылся во мраке так же незаметно, как и появился.

— Кажется такой увалень, а верткий, — сказал с восхищением Сырцов о Елозине, — не хужр Миценко.

Макей вздохнул.

— Не вспоминай ты мне о нём! Неужели запорется? Лось, кажись, толковый хлопец?

«Что тут можно сказать? Всё может случиться. И сам Лось под личиной Макарчука может оказаться предателем», — подумал Сырцов, но промолчал. Поднявшись с пенёчка, на котором сидел, он сказал:

— Я пойду в группу Бурака, с Прохоровым надо поговорить, подбодрить.

Когда комиссар подходил к одной из групп, расположившихся под сосною, он услышал, как Демченко сказал мечтательно:

— Руки, хлопцы, чешутся.

— Драться хочется? — не без иронии спросил его Коля Захаров.

Тот серьёзно ответил:

— Работать. Уж весна!

В ответ раздался вздох многих людей, наступило молчание.

— Вот кончится война, — присаживаясь, заговорил Сырцов, — и мы примемся за дело. Дела много, как писал Маяковский, только поспевай.

— Когда она кончится? И конца не видно, — хмуро буркнул Демченко. — Побьют нас всех до тех пор, Гарпун, может, только и спасётся. Вон скрылся…

«Смелого пуля боится, смелого штык не берёт», — тихо пропел Коля Захаров.

— Правильные слова, — сказал комиссар. — А почему так? Оттого, что смелые в бою не теряют присутствие духа. Смелый хладнокровен, поэтому он правильно оценивает обстановку, что позволяет ему ставить себя в выгодное положение относительно противника. А трус, растерявшись, закрутится, замечется в разные стороны и, вытаращив глаза, бежит невесть куда. Сам же и налетит на штык или под пулю сунется.

Ведя разговоры с партизанами, Сырцов, не переставая, всё время наблюдал за Прохоровым. Тот был бледен, но держался ещё важно. Кожаная куртка с зелёными петлицами матово поблёскивала под лунным светом, свеже блестели желтизной кожи крест на крест перетянутые через плечи ремни.