Анна Каренина - Лев Толстой

двоюродного брата, у которой было сто двадцать тысяч дохода и которая с

самого появления Анны в свет особенно полюбила ее, ухаживала за ней и

втягивала в свой круг, смеясь над кругом графини Лидии Ивановны.

- Когда стара буду и дурна, я сделаюсь такая же, - говорила Бетси, - но

для вас, для молодой, хорошенькой женщины, еще рано в эту богадельню.

Анна первое время избегала, сколько могла, этого света княгини

Тверской, так как он требовал расходов выше ее средств, да и по душе она

предпочитала первый; но после поездки в Москву сделалось наоборот. Она

избегала нравственных друзей своих и ездила в большой свет. Там она

встречала Вронского и испытывала волнующую радость при этих встречах.

Особенно часто встречала она Вронского у Бетси, которая была урожденная

Вронская и ему двоюродная. Вронский был везде, где только мог встречать

Анну, и говорил ей, когда мог, о своей любви. Она ему не подавала никакого

повода, но каждый раз, когда она встречалась с ним, в душе ее загоралось то

самое чувство оживления, которое нашло на нее в тот день в вагоне, когда она

в первый раз увидела его. Она сама чувствовала, что при виде его радость

светилась в ее глазах и морщила ее губы в улыбку, и она не могла задушить

выражение этой радости.

Первое время Анна искренно верила, что она недовольна им за то, что он

позволяет себе преследовать ее; но скоро по возвращении своем из Москвы,

приехав на вечер, где она думала встретить его, а его не было, она по

овладевшей ею грусти ясно поняла, что она обманывала себя, что это

преследование не только не неприятно ей, но что оно составляет весь интерес

ее жизни.

Знаменитая певица пела второй раз, и весь большой свет был в театре.

Увидав из своего кресла в первом ряду кузину, Вронский, не дождавшись

антракта, вошел к ней в ложу.

- Что ж вы не приехали обедать? - сказала она ему. - Удивляюсь этому

ясновиденью влюбленных, - прибавила она с улыбкой, так, чтоб он один слышал:

- Она не была. Но приезжайте после оперы.

Вронский вопросительно взглянул на нее. Она нагнула голову. Он улыбкой

поблагодарил ее и сел подле нее.

- А как я вспоминаю ваши насмешки!- продолжала княгиня Бетси,

находившая особенное удовольствие в следовании за успехом этой страсти. -

Куда это все делось! Вы пойманы, мой милый.

- Я только того и желаю, чтобы быть пойманным, - отвечал Вронский с

своею спокойною добродушною улыбкой. - Если я жалуюсь, то на то только, что

слишком мало пойман, если говорить правду. Я начинаю терять надежду.

- Какую ж вы можете иметь надежду? - сказала Бетси, оскорбившись за

своего друга, - entendons nous.. - Но в глазах ее бегали огоньки,

говорившие, то она очень хорошо, и точно так же, как и он, понимает, какую

он мог иметь надежду.

- Никакой, - смеясь и выставляя свои сплошные зубы, сказал Вронский. -

Виноват, - прибавил он, взяв из ее руки бинокль и принявшись оглядывать чрез

ее обнаженное плечо противоположный ряд лож. - Я боюсь, что становлюсь

смешон.

Он знал очень хорошо, что в глазах Бетси и всех светских людей он не

рисковал быть смешным. Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль

несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна;

но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало

положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта

имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и

поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой опустил

бинокль и посмотрел на кузину.

- А отчего вы не приехали обедать? - сказала она, любуясь им.

- Это надо рассказать вам. Я был занят, и чем? Даю вам это из ста, из

тысячи... не угадаете. Я мирил мужа с оскорбителем его жены. Да, право!

- Что ж, и помирили?

- Почти.

- Надо, чтобы вы мне это рассказали, - сказала она, вставая. -

Приходите в тот антракт.

- Нельзя; я еду во Французский театр.

- От Нильсон? - с ужасом спросила Бетси, которая ни за что бы не

распознала Нильсон от всякой хористки.

- Что ж делать? Мне там свиданье, все по этому делу моего миротворства.

- Блаженны миротворцы, они спасутся, - сказала Бетси, вспоминая что-то

подобное, слышанное ею от кого-то. - Ну, так садитесь, расскажите, что

такое?

И она опять села.

V

- Это немножко нескромно, но так мило, что ужасно хочется рассказать, -

сказал Вронский, глядя на нее смеющимися глазами. - Я не буду называть

фамилий,

- Но я буду угадывать, тем лучше.

- Слушайте же: едут два веселые молодые человека...

- Разумеется, офицеры вашего полка?

- Я не говорю офицеры, просто два позавтракавшие молодые человека...

- Переводите: выпившие.

- Может быть. Едут на обед к товарищу, в самом веселом расположении

духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их на извозчике, оглядывается и,

им по крайней мере кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, за ней.

Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается у подъезда

того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает на верхний этаж. Они

видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие

ножки.

- Вы с таким чувством это рассказываете, что мне кажется, вы сами один

из этих двух.

- А сейчас вы мне что говорили? Ну, молодые люди входят к товарищу, у

него обед прощальный. Тут, точно, они выпивают, может быть, лишнее, как

всегда на прощальных обедах. И за обедом расспрашивают, кто живет наверху в

этом доме. Никто не знает, и только лакей хозяина на их вопрос: живут ли

наверху мамзели, отвечает, что их тут очень много. После обеда молодые люди

отправляются в кабинет к хозяину и пишут письмо к неизвестной. Записали

страстное письмо, признание, и сами несут письмо наверх, чтобы разъяснить

то, что в письме оказалось бы не совсем понятным.

- Зачем вы мне такие гадости рассказываете? Ну?

- Звонят. Выходит девушка, они дают письмо и уверяют девушку, что оба

так влюблены, что сейчас умрут тут у двери. Девушка в недоумении ведет

переговоры. Вдруг является господин с бакенбардами колбасиками, красный, как

рак, объявляет, что в доме никто не живет, кроме его жены, и выгоняет обоих.

- Почему же вы знаете, что у него бакенбарды, как вы говорите,

колбасиками?

- А вот слушайте. Нынче я ездил мирить их.

- Ну, и что же?

- Тут-то самое интересное. Оказывается, что это счастливая чета

титулярного советника и титулярной советницы. Титулярный советник подает жа-

лобу, и я делаюсь примирителем, и каким! Уверяю вас, Талейран ничто в

сравнении со мной..

- В чем же трудность?

- Да вот послушайте... Мы извинились как следует: "Мы в отчаянии, мы

просим простить за несчастное недоразумение". Титулярный советник с

колбасиками начинает таять, но желает тоже выразить свои чувства, и как

только он начинает выражать их, так начинает горячиться и говорить грубости,

и опять я должен пускать в ход все свои дипломатические таланты. "Я

согласен, что поступок их нехорош, но прошу вас принять во внимание

недоразумение, молодость; потом молодые люди только позавтракали. Вы

понимаете. Они раскаиваются от всей души, просят простить их вину".

Титулярный советник опять смягчается: "Я согласен, граф, и я готов простить,

но понимаете, что моя жена, моя жена, честная женщина, подвергается

преследованиям, грубостям и дерзостям каких-нибудь мальчишек, мерз..." А вы

понимаете, мальчишка этот тут, и мне надо примирять их. Опять я пускаю в ход

дипломацию, и опять, как только надо заключить все дело, мой титулярный

советник горячится, краснеет, колбасики поднимаются, и опять я разливаюсь в

дипломатических тонкостях.

- Ах, это надо рассказать вам! - смеясь, обратилась Бетси к входившей в

ее ложу даме. - Он так насмешил меня.

- Ну, bonne chance, - прибавила она, подавая Вронскому палец, свободный

от держания веера, и движением плеч опуская поднявшийся лиф платья, с тем

чтобы, как следует, быть вполне голою, когда выйдет вперед, к рампе, на свет

газа и на все глаза.

Вронский поехал во Французский театр, где ему действительно нужно было

видеть полкового командира, не пропускавшего ни одного представления во

Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве,

которое занимало и забавляло его уже третий день. В деле этом был замешан

Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный малый,