Хлеба и зрелищ - Уильям Вудворд

людей. Море было спокойно. Великое, мирное, тихое. Когда я день за днем смотрела на синюю гладь океана, на купол неба и упивалась молчанием, – война казалась сном. Как-то вечером, когда мы находились еще за сотни миль от земли, мы увидели лошадей. Пятьдесят или шестьдесят лошадей плыли по морю. О боже! Если бы гремели пушки, если бы надвигались на нас суда! Если бы можно было почувствовать дрожь возбуждения! Но не было ничего… только тихий синий океан, заходящее желтое солнце и плывущие лошади… Какой-то офицер сказал нам, что, очевидно, подводная лодка потопила транспорт, перевозивший лошадей во Францию… Но не видно было никаких признаков судна. Лошади пытались плыть за нами. Мы не могли их подобрать, не было возможности… И мы боялись за наше судно. Шли зигзагами, полным ходом… Лошади выбивались из сил, стараясь нас догнать. Их ржанье напоминало хриплые человеческие вопли. Мы уплывали, а бедные лошади ржали нам вслед. Мы оставили их биться за жизнь на поверхности спокойного, тихого моря… в золотых лучах заходящего солнца. Тогда я легла на свою койку и заплакала… Плакала… плакала… Казалось, вся ушла в эти рыдания… Знаю, что я раздражала своих спутниц, но я не могла с собой справиться. Наконец они позвали главного врача, и он долго сидел возле моей койки. Разговаривал со мной, гладил мою руку. Он бы мог быть моим отцом. Такой славный человек с тихим ласковым голосом. Не сразу я перестала плакать… Тогда я плакала не потому, что мне было жаль лошадей. Не знаю, почему я плакала. У него были красивые глаза… смелые… и кроткие. Он бы мог быть моим отцом. Должно быть, мой отец на него походил. Мне хотелось прижаться к нему. Он рассказывал что-то смешное…Вдруг я перестала плакать и засмеялась.

– «О, теперь вы здоровы, – сказал он и погладил меня по голове. – В моих лекарствах вы не нуждаетесь»…

Прощаясь, он поцеловал мою руку-галантный обычай Старого Света.

Когда мы приехали в Париж, я узнала, что никакой работы мне не дадут. Бабушка обратилась к правительству с просьбой отослать меня назад; посольство и Вашингтон обменивались каблограммами. В Париже я прожила месяц, ожидая парохода, на котором я могла бы вернуться в Америку. Париж я знала; когда-то я прожила здесь целый год с мисс Артур. Но теперь улицы были грязны, многие дома заколочены. Город, казалось, опустел. Как мне было скучно и как грустно!..

Однажды, когда я шла по Boulevard des Invalides какой-то прохожий вздумал со мной пофлиртовать… Он был француз… молодой человек с черными усами… красивый. Он имел вид джентльмена, но все-таки пристал ко мне… Я это сочла наглостью, оскорблением. Он шел рядом и говорил о том, как он восхищается мною… не соглашусь ли я выпить с ним чаю. Когда мне это надоело, я сказала ледяным тоном: «Je ne vous connais pas, monsieur. Finlssez votre insolence»… Он не ответил ни слова и отошел; я не думала, что так просто будет от него отделаться. Он ни разу не оглянулся и завернул за угол. Больше я его не видела.

4

Сейчас я здороваюсь с м-ром Кипом. Я его и раньше знала в лицо и давно о нем слышала. Майкл Уэбб привел его в гостиную, видимо только для того, чтобы познакомить со мной. Нас знакомят… М-р Кипп заметно смущен. Кланяется. Я привстаю и протягиваю ему руку. Он подходит и прикасается к моим пальцам. М-р Кипп мне нравится… нравился и раньше… Мне нравится его внешность. Он похож на большого жизнерадостного мальчика… жизнерадостного, но робкого… Конечно, он на несколько лет старше меня, но я думаю о нем, как о мальчике. Мне нравится его лицо; но что-то в нем нравится мне еще больше, чем его внешность. Я не могу объяснить словами, что именно имею я в виду… Быть может, этого не передать в область сознания… Он встал на защиту какой-то не вполне оформленной идей… В жизни он проводит идею, которая давно не давала мне покоя. Он бросает вызов… презирает условности… Да, это так… пожалуй. Говорят, у него бурное прошлое… Быть может… Впрочем, сомневаюсь. Он робок… и слишком скромен для такой роли.

Не понимаю, почему улыбается Майкл Уэбб.

5

Кипп вошел в гостиную вслед за Майклом Уэббом, по своему обыкновению намереваясь держать себя развязно и галантно… Начать разговор такой фразой: «Так…так… значит это-мисс Элис Уэйн, леди, которую я боготворил издали»… И, конечно, держать ее руку в своих руках… «Мисс Элис Уэйн – девушка с глазами-Фиалками»… И так далее и так далее.

Несмотря на европейское образование м-ра Киппа, манеры у него были не лучше, чем у деревенского парня. Он считал себя покорителем сердец и действительно пользовался успехом у обитательниц гостиницы и студенток, с которыми ему приходилось встречаться на пикниках. Но в своих любовных приключениях он редко заходил далеко. Репутация его, как это часто случается, не оправдывалась его победами. С женщинами он бывал нелепо развязен, но совесть налагала на него узду. Это был совестливый Жиль Блаз.

Мисс Уэйн подняла на него свои синие глаза… глаза цвета Средиземного моря… протянула холодную руку. Развязность улетучилась… М-р Кипп пробормотал:

– Очень рад познакомиться… – и сел.

Внезапно он вспомнил о своих грязных башмаках и потертом костюме.

Мисс Уэйн держала себя так холодно… Спокойно, сдержанно выжидала… словно хотела знать, что он будет делать и говорить.

«Женщины с первого взгляда составляют мнение о человеке», – размышлял Кипп, а он хотел произвести на нее хорошее впечатление…

Как он жалел, что не принарядился! Все, что бы ни сказал ободранный человек, звучит нелепо. У него были хорошие костюмы… несколько костюмов… но он поленился и не стал переодеваться… к тому же и крыша протекала.

– Мы с Элис посвятили утро поэзии, – сказал Мередит Купер. – Не хотите ли последовать нашему примеру?

– О, это звучит слишком серьезно, – засмеялась мисс Уэйн – мы болтали о поэзии, но можно поговорить и на другие темы.

– Я люблю поэзию, – объявил Рэнни Кипп.

– Ученый, который любит поэзию! – воскликнул Майкл. – Явление необычное.

– Бутлегер, который любит поэзию! – внес поправку Кипп. – Должно быть, вы слыхали, мисс Уэйн, что я-бутлегер?

Не успел он договорить фразу, как уже пожалел, что нельзя взять ее обратно. Он понять не мог, что побудило его задать такой вопрос. Это было так грубо, так нелепо… Но почему-то он не в силах был промолчать.

Мисс Уэйн снова засмеялась… а затем улыбнулась м-ру Киппу.

– Ну еще бы! – сказала она. Ведь вы одна из местных достопримечательностей!

6

Я не уверена в том, что мне хочется продолжать разговор о поэзии; какое в сущности мне дело до поэзии? Пожалуй, это пристрастие тоже было навязано мне бабушкой…

Нет, я бы этого не сказала. Поэзию я люблю, как люблю все, что красиво… Я люблю прекрасное. М-р Кипп не стыдится своего занятия. Нимало. Он презирает условности. Прежде всего он счел нужным мне сообщить, что он – бутлегер, словно я этого не знала. На его месте всякий постарался бы это скрыть. Но ведь он – человек образованный, культурный… ученый. Да… но все-таки он смущен… Костюм сидит мешком, ободранный. Быть может, этим и объясняется его замешательство. Мне нет дела до того, как мужчины одеты; я никогда не обращаю внимания на их костюмы. У него красивая голова и прекрасные серые глаза. Волосы вьются. Такой человек мог бы сделать со мной все, что угодно… Да, но мужчины меня боятся… Я выгляжу слишком холодной, слишком самоуверенной. Холодная! Если б они только знали! Если бы он подошел ко мне сейчас и взял за руку, я бы пошла с ним, куда угодно… не думая ни о чем… да, я бы пошла… Сейчас они говорят о погоде… Самая банальная из всех тем… Почему бы им не поговорить о поэзии? Все – таки это прекрасная тема. Я им