Хлеба и зрелищ - Уильям Вудворд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
М-с Уэбб, услышав эту новость, высказала предположение, что м-с Мышь француженка, но Томми это отрицал. По его словам, она была фланелью, а ее муж-шелком. На следующий день у них родились близнецы-два кусочка, вырезанные из замшевой перчатки. Близнецов назвали Виолой и Мод.
Во время плавания мышиная семья жестоко страдала от морской болезни и должна была принимать мышиное лекарство. Был момент, когда один из близнецов едва не умер. Вся семья приехала в гостиницу вместе с Томми. Дорогой случались разные происшествия. Между прочим, они встретили медведя и жирафа. М-р Мышонок сразился с медведем и убил его из мышиной пушки, а жираф убежал.
– Как же это случилось, что мышонок всю ночь провел под дождем? – осведомилась мисс Уэйн.
– Он гулял, – объяснил Томми, – и отошел от дома на тысячу восемьсот мышиных миль. Стемнело, пошел дождь, и он заблудился.
– Ах ты, милый мой! – воскликнула мисс Уэйн и поцеловала его в губы.
Он покорно принял поцелуй.
– Сегодня утром я проснулся, продолжал Томми, и вижу – Мышонка нет дома, а м-с Мышь плачет.
– Виола и Мод тоже плакали?
– Нет, они не плакали… они сидели за своим мышиным завтраком.
– А что у них было на завтрак?
– Мед и сливки… немножко меду и немножко сливок… а вместо тарелок-кленовые листья. Мисс Уэйн заметила, что есть с кленовых листьев, наверно, очень приятно.
– Что же ты сделал, когда увидел, что м-ра Мышонка нет дома?
– Я не знал, что мне делать, ответил Томми. – Не знал где его искать. Но немного спустя он вернулся и сказал, что отошел на тысячу восемьсот мышиных миль от дома и был отрезан от… мм… Элис, как нужно сказать, если ты ушел туда, где нет ни домов, ни людей?
– Заблудился в пустыне? – предположила мисс Уэйн.
Томми покачал головой.
– Нет… не то. Я хочу сказать – отрезан он… Отчего отрезан? Папа это слово знает.
– Отрезан от цивилизации?
– Да, да… Он был отрезан от цивилизации. Видел много интересного, но ничего не мог рассказать. Он очень устал, проголодался и вымок насквозь.
– Должно быть, теперь он позавтракал, – заметила мисс Уэйн.
– Ну, конечно! Прежде всего он съел три тарелки кукурузных зерен со сливками. А пока м-с Мышь варила яйца, он выловил из аквариума всех золотых рыбок и съел их. Потом ему дали четырнадцать яиц, восемь бифштексов и целую гору поджаренного хлеба; он запил все это кофе. Выпил несколько кофейников.
– Как! А я думала, что он ничего не ест, кроме лепестков розы! – удивилась мисс Уэйн.
– Да, но знаете, Элис, ведь он очень проголодался. И вы бы тоже проголодались, если бы провели целую ночь под дождем. Он позавтракал, а потом заболел…простудился… и пришлось ему лечь в постель.
– А не думаешь ли ты, что у него расстройство желудка?
– Нет, – серьезно ответил Томми. – Он простужен….. а м-с Мышь кладет ему припарки. Голубые глаза мальчика смотрели вдаль. Он замолчал… погрузился в мечты. Медленно высвободился он из объятий мисс Уэйн.
– Элис, – сказал он, – я пойду посмотрю, как он себя чувствует.
Томми вышел из комнаты, и она услышала, как он поднимается по лестнице.
5
– Знаете ли, что я намереваюсь сегодня делать? – сказала мисс Уэйн Мередиту Куперу, появившемуся в дверях гостиной. Она указала на книги, лежавшие у нее: на коленях и на полу возле кресла. – Хочу погрузиться в поэзию. Неправда ли, утро поэтичное? Льет дождь, камин затоплен…
Мередит взял несколько книг и стал их перелистывать.
– Вот это настоящий поэт, – заметил он, раскрывая томик мисс Эдны Миллей «Ткач на арфе». Китс нашего поколения.
– Я бы не стала сравнивать ее с Китсом, – возразила мисс Уэйн. – Скорее это – современный Шелли. Хотите, я вам прочту прелестное стихотворение?
Она взяла у него тоненькую книжку.
Я пил от каждой лозы,
Все были, как одна…
Я не нашел вина
Прекраснее, чем жажда.
Вкушал я каждый корень,
Отведал каждый плод…
Я не нашел плода
Прекраснее, чем голод.
Вкушай бобы и гроздья,
Купец и винодел!
А мне – один удел –
Жить с голодом и жаждой…
– Эти двенадцать строк, которые вы только что прочли, выражают всю философию самоотречения, – сказал Мередит.
– Да, – согласилась мисс Уэйн. – У нее поэмы …словно-светятся… Как будто освещенные окна дома в темную ночь.
– Америка должна была бы гордиться Эдной Сент-Винсент Милей…
– И, наверное, гордится, – добавила мисс Уэйн.
Молодой профессор засмеялся.
– Нет, американцы ею не гордятся.
– Почему?
– Дорогая моя, да ведь американцы знают об Эдне Миллей не больше, чем о жителях Тибета!
Молодая леди удивилась.
– Все, с кем мне приходилось встречаться, более или менее знают ее стихи…
– Да, но вы встречаетесь с теми немногими людьми, которые интересуются поэзией. И я ею интересуюсь. Но средний американец не читает никаких стихов, кроме стихов Эдгара Геста и тех виршей, какие печатаются в газетах.
«Что же касается Эдны Миллей, то у нее есть несколько тысяч жителей… и еще несколько тысяч знают наизусть стихотворение о свече, которую жгут с обоих концов-любимое стихотворение маникюрш и молодых вдов, все остальные обходят молчанием.
«Тем не менее я предсказываю, что лет через сто стихотворения мисс Миллей появятся в учебниках, а журналы будут помещать воспоминания восьмидесятилетних старцев, которые в молодости удостоились видеть мисс Миллей».
– Не понимаю, почему люди не читают стихов, – сказала мисс Уэйн. – Ведь поэзия так вдохновляет! Мне кажется, всем коммерсантам, инженерам, архитекторам следовало бы почитывать стихи, чтобы зарядиться вдохновением для своей работы.
– Прежде всего, они боятся поэзии, объявил Мередит. – Считают ее опасной. Я знаю одного коммерсанта, которого поэзия погубила. Он состоял членом клуба банкиров в Нью-Йорке и имел обыкновение являться в клуб с томиком стихов в кармане. За завтраком он ежедневно читал Броунинга, Суинбëрна или какого-нибудь другого поэта. В результате он приобрел репутацию ненадежного человека, с которым рискованно вести дела. Суровые и важные дельцы шепотом сообщали друг другу, что он – мечтатель… носит в кармане томик стихов. И дело его лопнуло, ибо люди боялись доверить ему свои деньги. Он опустился, дошел до нищеты… Я слышал, как он в компании молодых агентов и комиссионеров говорил о том, что поэзия его погубила…
– Как странно! – воскликнула мисс Уэйн.
– …и если б ему пришлось начать жизнь сначала, он ни за что не раскрыл бы ни одного томика стихов.
«Достаточно сделать один шаг, – говорил он. – Прочтешь одно стихотворение, а затем это входит в привычку.»
По его мнению, бутылка виски в кармане менее опасна, чем томик стихов.
– Неужели?.. – Мисс Уэйн широко раскрыла голубые глаза. – Вы не шутите?
– Нет, не шучу. Я повторяю его слова. Но это заблуждение. Французский коммерсант ведет свои дела не хуже, чем американский, и, однако, во Франции коммерсанты читают за завтраком стихи. Французский мануфактурист Андре Моруа написал прекрасную книгу о Шелли.
– Но американские дельцы не глупее, чем все остальные, – заметила мисс Уэйн. – Почему же их кругозор так узок?
– Я вам объясню, почему. В глубине души американский делец смертельно боится коммерции. У него нет уверенности.
– А я предполагала как раз обратное, – сказала мисс Уэйн.
– Нет, он только делает вид, будто чувствует себя прекрасно, а в действительности дрожит от страха. Очень редко можно встретить дельца, который наслаждается спокойствием, выпадающим на долю плотника или сапожника… А причина та, что американский делец смотрит на коммерцию, как на азартную игру. Дело он превращает в игру. Конечно, бывают исключения, средний коммерсант может относиться к своему делу лишь
