Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга

Я покачала головой.

— Конечно, нет.

Попытка вырвать руку провалилась.

— Лана, и все же я говорил серьезно про размер твоей груди. И если…

— Ты до сих пор желаешь ее потрогать? — почти что перебила я, чтобы казаться совершенно спокойной, хотя меня всю трясло от его наглости и моей глупости, и предстоящего разговора с Лиззи. Меня трясло, как нашкодившего подростка.

Шон улыбнулся, будто моя детская независимость проступила красными пятнами на лице.

— Нет, хотя да… Но не сейчас…

Либо Шон в очередной раз шутил, либо у меня получилось смутить невозмутимого ирландца. Или же он сам для себя еще не решил, чего на самом деле желает от меня получить.

— Я говорил про то, что размер не имеет значения… Хотя наоборот… Маленькая грудь намного удобней, когда женщина сверху, а раз мы находимся в лошадиной стране… Лана, не красней. Я сказал это лишь затем, чтобы ты перестала комплексовать. Признайся, что именно поэтому ты разозлилась на меня у Мойры?

— Нет, — отрезала я, сжав в кулак всю оставшуюся волю, чтобы поставить на место зазнавшегося идиота. — Я сказала, что это удобно. Особенно в калифорнийской жаре. Я предпочитаю носить сарафан на голое тело.

Я выдохлась и отвела глаза. Шон глядел в них слишком пристально и слишком серьезно. Как констебль, а не деревенский водопроводчик.

— Я вновь обидел тебя, так ведь?

Я качнула головой, но продолжила рассматривать зеленый пейзаж.

— Ты рисуешь чужое тело, стесняясь своего? — продолжил он серьезным голосом.

— Ты даже позировала, как сказала мисс Брукнэлл. Или в среде художников к обнаженному телу относятся иначе? Но только не говори, что никогда не играла на раздевание в юности?

— Не играла. У меня не было соответствующей компании в школе.

— Тогда это надо исправить, — Странно, что Шон не захлопал в ладоши, потому что загоревшийся в глазах огонь вернул его лет на десять назад. — Побольше виски, побольше колбасок и побольше тех, кто спокойно снимает с себя одежду. Лана, — он коснулся моего плеча достаточно твердо, заставив остановиться, потому что я уже опередила его шага на два, чтобы прекратить дурацкий разговор.

— Сейчас я говорю серьезно. Я не знаю, что принято в России, но в Ирландии мы рассказываем друг другу о том, что мы никогда не делали, и ждем, кого первым поймают на вранье.

— Тогда мне можно начать раздеваться прямо сейчас, — я пыталась удержать голос ровным. — Мне никто не поверит. Слишком плохо о нас, русских, думают.

— Ты еще не знаешь ирландцев.

Я скинула его руку и убрала с лица последний отсвет улыбки.

— Шон, хватит. Я больше не желаю обсуждать с тобой мое тело.

— Отлично. Давай тогда обсудим мое.

К его лицу улыбка приклеилась навечно.

— И про предложение Лиззи тоже забудь.

Я продолжала сжимать кулаки, чтобы выглядеть сурово.

— Отчего же? Я готов позировать для тебя. У меня достаточно свободного времени, а у тебя его мало — так проведи его с толком.

— Я с большей радостью нарисую твою собаку, как лорд Лэндсир, если ты знаешь такого.

— Не знаю, но завтра буду знать. Я дружу с гуглом, — улыбнулся Шон добро. — Только моя собака не станет лежать смирно. Она залижет тебя до смерти, и я ее не осуждаю. Людей от животных отличает лишь вынужденное сдерживание желаний.

— Шон, — я выдержала паузу, чтобы дать мистеру Муру возможность проникнуться серьезностью момента. — Давай не будем вынуждать друг друга сдерживать свои желания. Мне сейчас очень хочется ответить тебе грубо. Давай же не будем переходить грань доброжелательного хозяина и ответственного съемщика. Я обещаю ничего больше не ломать в твоем доме.

Он кивнул. На мгновение закусил губу и бросил безразлично: — You know your way!

О, да! Дорогу вдоль озера я не забуду никогда. Я встретила на ней вас, мистер Нахал!

Глава 18 "Всадница без головы"

— I'm speechless.

В отличие от медвежонка Падди, у мисс Брукнелл нашлось для меня пару слов. В тот момент, когда высох последний мазок и полотно готово предстать перед арбитром изящества, Лиззи переставала существовать. Появлялась холодная мисс Брукнэлл. Между нами вырастала стена отчуждения, и никакие ночные ласки не могли повлиять на убийственный приговор моему очередному шедевру. Портрет ирландской троицы не стал исключением, несмотря на выпитое вчера вино и последовавшее за тем перемещение в постель.

Возвращаясь чуть ли не бегом по известной мне тропинке в коттедж, я и мечтать не смела о королевском приеме. Однако Лиззи встретила меня непринужденной улыбкой, словно я вернулась с утренней пробежки. Лицо продолжало гореть от ледяного взгляда, которым хлестнул меня на прощание Шон, однако тело тут же согрел протянутый бокал вина. Ужин, который успела приготовить Лиззи, оказался слишком легким для такого же легкого опьянения. Все тревоги дня соединились в бокале и лишили меня ровной походки с первым же глотком, а к моменту опустошения бутылки я находилась в каком-то потустороннем мире, в котором вспышками молний сверкала белозубая улыбка Лиззи в ответ на громовые раскаты моего истеричного хохота, когда я описывала знакомство со старухой Мойрой и то, во что на холсте способно преобразиться ее убогое жилище. Утром я даже не стала предпринимать попыток вернуться к прерванному разговору, понимая, что находилась в состоянии, не совместимом с разумными фразами.

Пьют натощак лишь закостенелые идиотки. С другой стороны вино сыграло Лиззи на руку в прямом смысле слова, сведя ее усилия к минимуму: она замкнула мою электрическую схему парой шальных поцелуев. Казалось, все вернулось на свои места, лишь мозг в моей голове к утру продолжал болтаться в безвоздушном пространстве, отдаваясь в висках жуткой болью.

Сейчас, облокотившись о барную стойку, я призналась себе, что погнало меня в деревню не столько желание глотнуть свежего воздуха, сколько надежда, что глоток пива вернет мне потерянную на дне вчерашней бутылки ясность мыслей. Хотя даже зеленые человечки вряд ли лечат винное похмелье пивом. Лиззи отговаривала меня от поездки на велосипеде, заботясь скорее не о моих ногах, а внешнем виде. К счастью, даже заяц не выбежал на дорогу, чтобы взглянуть на идиотку с перекинутым за спину холстом. Плечо до сих пор саднило от тонкой лямки холщовой сумки, в которую с трудом влез холст.

Я растирала кожу и отхлебывала пиво, пока Падди прогуливался за стойкой, любуясь рисованными отпрысками с разных ракурсов. Мне бы молчать, зарывшись носом в пену, но теплое пиво окончательно расплавило мозг, и мой язык выдал обещание украсить стены паба местными видами. Мне бы ухватить язык пальцами и насильно засунуть за зубы, но пальцы намертво прилипли к пивному стакану.

Если я продолжу пить по утрам пиво, то у меня распрямятся последние извилины. Бельевая веревка с линялыми трусами способна создать в этом месте неповторимую атмосферу… К счастью, пиво закончилось раньше, чем последняя мысль приковыляла мне в голову. Я настолько ушла в себя, что лишь по недоуменному выражение, застывшему на розоватом лице Падди, поняла, что отвечаю ему по-русски. Правда, вспомнить вопрос у меня не получилось. Но положение спасла распахнувшаяся дверь.

Когда Падди успел позвонить своему дружку, осталось для меня загадкой, но его расчет на пиво не сработал, потому что в моем разжиженном мозгу все же сработал отрезвляющий защитный механизм.

— You got your headcut, — к сожалению, успела произнести я со все еще пьяной улыбкой, проглотив верный звук, отчего «волосы» превратились в «голову».

Шон запустил в волосы пальцы и отбросил челку движением американских плейбоев. Прежние потертые джинсы и расстегнутая в вороте голубая рубашка придавали ему шаловливый вид. Наполовину снятые виски почти скрыли раннюю седину. Он выдержал мой оценивающий взгляд без бравады и без смущения. Затянувшаяся пауза наконец скрасилась его улыбкой. Кстати, трезвой. Во всяком случае, на мой похмельный взгляд.