Никто не будет по ней скучать - Кэт Розенфилд

достаточно вещей, которые нравились Дуэйну, которые понравились бы любому мужчине. Проведя жизнь в таких условиях, я знала, как по максимуму воспользоваться недостачей. Я знала, как сэкономить. Как охотиться на оленей и их разделывать. Как придать дому, полному дешевого б/у хлама, вид чего-то лучшего. Я знала, как позаботиться о мужчине, который не мог позаботиться о себе сам. Когда с Дуэйном произошел несчастный случай, это я убедила докторов не отнимать у него всю ногу. Когда он получил компенсацию, это я выбила выгодную сделку у Дага Бворта. Когда у нас закончилось обезболивающее и мой муж извивался на кровати, потея и крича, с обрубками пальцев на ноге, я нашла способ избавить его от боли – хоть это значило, что я теряла лучшую вещь в своей жизни, и при этом знала, что лишь отбрасывала гору страданий в будущее. Я пообещала любить, почитать, утешать и хранить. И, как сказал папа, обещание есть обещание.

Так мы и жили. Так и прошло десять лет. И все было не так жалко, как вы, наверное, себе представляете. Даже после всего произошедшего я находила способы быть счастливой. В конце концов я поступила в колледж, пусть и прошла всего несколько курсов, а не полноценное обучение, на которое надеялась. Я подрабатывала в ветклинике, пока все не закончилось. У меня был дом на озере с его скрытым потенциалом. И в отличие от папы я не была предана Тедди Рирдону или отсталым, идиотским традициям Коппер Фолз, людям, все еще называвшим меня «шлюхой» или «дешевкой» за моей спиной, а иногда даже проходя мимо. Мне нечего было терять, раз я уже была распутной девкой со свалки, – и даже Дуэйн перестал жаловаться, что я арендую чужакам, когда увидел, сколько денег это приносит.

У меня была жизнь. Я хочу, чтобы вы это понимали. Может, в ней не было ничего особенного, но она была моей. Если бы у меня был выбор, я бы продолжила ею жить.

Глава 17

ГОРОД

Адриенн не слишком хорошо готовила, в кладовке не было ничего, кроме специй, макарон и нескольких банок супа. Но винная стойка была заполнена. Она вытащила бутылку наугад, едва взглянув на этикетку, и пошарила по двум ящикам в поисках штопора, пока не поняла, что бутылка с отвинчивающейся крышкой, а не с пробкой. Почему-то это показалось еще одним знаком того, как низко они упали. На пике их с Итаном успеха папарацци на Ибице сфотографировал Адриенн в красном бикини, попивающей охлажденный джин на палубе яхты, принадлежащей оскароносному актеру. Это было далеко от этого момента, когда привилегированная сука сидела одна в своем доме, попивая «Шираз» из бутылки с крышкой в ожидании визита полиции, пока ее мужчина прятался где-то в дешевом отеле за городом. Ее ненавистники упивались бы, увидев ее сейчас, и она почти хотела, чтобы ее увидели. Она испытала бы извращенное удовольствие, испортив тщательно культивированный бренд одним видео: никакого лестного ракурса или фильтра, просто десять уродливых секунд, где она пьет вино прямо из бутылки и отрыгивает на камеру в конце. Может, для полноты картины она засняла бы это, сидя на унитазе. Ну как я вам теперь, сучки?

Но тогда все поняли бы, что что-то не так.

Она потянулась к бокалу.

Вино было скорее фиолетовым, чем красным, и она глубоко вдохнула, поднося бокал к губам. Она уловила мимолетный запах темных фруктов, спелой черники, согретой солнцем позднего лета и окрашивавшей пальцы соком от одного прикосновения. Вино было на языке, в ее животе. Вкус не был знакомым, совсем не как черника, но то, как напряжение в висках растворилось при первом глотке, влекло за собой ощущение дома. Она долила себе вина, подошла к большому окну и села, прислонившись лбом к стеклу. Ей нужно что-то поесть и устоять перед желаием осушить всю бутылку. Нельзя быть пьяной, когда заявится полиция. Но можно быть где-то посередине, не невменяемой, но и не трезвой – это может быть неплохо, подумала она, делая еще один глоток. Богатая сука, одна в вечер вторника в своем дорогущем дизайнерском доме, немножко напилась, может, посмотрела какое-то дерьмовое реалити-шоу: чем больше она поддавалась раздражающему стереотипу, тем меньше шансов, что кто-то углядит в этом жуткую правду. Да, она будет пить.

Но сначала ей нужно было подумать. Она взглянула на темный фасад дома через дорогу. Плющ разрастался по его углу и фасаду, пуская побеги, похожие на цепляющиеся за камень теневые пальцы с черными и блестящими в свете фонарей листьями. Окна выглядели слабо освещенными квадратами, занавешенными, чтобы кто-то вроде Адриенн не мог заглянуть внутрь – или, может, чтобы соседи могли выглядывать, не будучи замеченными. Она с дрожью поняла, насколько она видима, сидя в освещенном окне, словно животное в террариуме. Наблюдал ли за ней кто-то из дома напротив? Ее муж клялся и божился, что он не показывался, пока ее не было, и она верила ему – он не меньше ее не хотел оказаться в центре этого, но ей нужно было напомнить ему быть осторожным, особенно ночью. Если бы он неосторожно прошел мимо окна в неправильный момент, если бы он забыл выключить свет, нельзя сказать, кто мог таиться по ту сторону в полной готовности его заметить. Даже кто-то, проходящий по улице, мог бы заглянуть внутрь. Конечно, они видели ее, сидящей у окна. Она задумалась, как она выглядит снаружи. Была ли она лишь формой, силуэтом женщины с бокалом в руке? Мог ли кто-то, проходящий внизу, различить движение ее глаз, заметить сжатые губы?

Она подняла бокал, сделала еще глоток и почти поперхнулась при виде появившейся из-за угла машины. Патрульной машины бостонской полиции, голубой с белым, которую ни с чем нельзя перепутать даже с выключенными мигалками. Она сидела неподвижно, пока та проехала мимо дома, и с облегчением вздохнула, когда машина поехала дальше – но нет. Она крепко сжала ножку винного бокала, задышала чаще, сердце заколотилось в груди, когда машина развернулась и остановилась перед следующим домом. Она поборола желание встать, переместиться к другому окну, чтобы лучше видеть. Она думала, что у нее больше времени, но наверняка наступит момент: дверца машины откроется, выйдет полицейский и вскоре послышится стук в ее дверь. Нет времени думать, планировать; настало время лгать.

Машина припарковалась в тени под деревом. Она могла разобрать темный силуэт мужчины – или, может, высокой женщины – за рулем, но ничего больше. Она ждала движения, звука открывающейся дверцы, поблескивания полицейского значка. Прошло тридцать секунд. Минута. А затем проблеск: в машине появился мягкий свет, когда человек достал телефон из