Стихотворения. Рассказы. Гора - Рабиндранат Тагор

Скупая доброта

Перевод А. Ибрагимова

В твоих глазах я вижу вперемежкуТо нежность, то лукавую усмешку.Я слышу песнь в молчании твоем.В моей душе смешались свет и тени,И радости и горе — в вечной смене.Мы так близки и далеки вдвоем.

Порой меня ты подвергаешь пыткам,Но, сжалившись, божественным напиткомПо капле мне даруешь доброту…Все, что даешь, ты отберешь, быть может,В твоем пиру мне сердце голод гложет —Как от него спасенье обрету?

О моллика! О нежный цвет фальгуна!Твое вино — в дыханье ночи лунной.Тебе, скажи, не южный ветер друг?Богатством он наполнил лес пустынныйИ запахов незримой паутинойОкутал мир, простершийся вокруг.

А я сейчас — как дуновенье стужи.Твержу мольбу, всегда одну и ту же.С сухих ветвей осыпалась листва.Мой взор туманят слезы, закипая;И доброта мне жертвует скупаяДва-три цветка, раскрывшихся едва,

Все то, о чем душа моя мечтала,Безжалостная буря разметала.Пускай навек останусь одинок —Рукой судьбы мне послана награда:Два-три цветка всего. Им сердце радо,Но мало их, чтобы сплести венок.

Деодар

Перевод А. Наймана

Деодар, раздается твой голос в тиши,Мантрой жизни звучит он в безмолвье души.Эта жизнь в продолжение тысяч вековНе могла сокрушить каменистых оков,Где-то в мертвой твердыне таилась.В час, когда твоя жизнь зародилась,Торжество покоренного ею огняПриоткрыло страницу грядущего дня —Столкновений и войн бесконечный черед,Повседневную битву житейских забот.Разгорается страстный огонь бытия,И в груди извивается, будто змея,Этот жгучий язык разгоранья —Истерзавшие душу желанья.Неподвижен зеленый твой лик;И в покое своем ты велик.Что за роль ты играешь в театре времен?Кровью сердца живого внесенВ величайшее действо твой образ нетленный.Жизнь и смерть — лицедеи на сцене вселенной,И бесстрашье в дороге, лишающей сил.

Кто мог знать, что без устали ты возносилСтяг, отважно стремящийся в бой,Стяг, одетый красивой и нежной листвой?Кто мог знать, что впервые звучанью тех слов,За рожденье которых отдать я готовЖизнь свою, добывая их день изо дня, —В ветре прошлых веков научил ты меня,Одаряя безмолвною мантрою их,Что таится в шуршании веток твоих?Ты — владыка в короне зеленой,И к тебе обращаю поклоны.

В месяце ашшин

Перевод А. Ибрагимова

Небо сегодня так ясно и сине.Утро, как чампак в цвету, золотисто.В этом, быть может, последнем ашшинеСердце овеяно радостью чистой.В ветре трепещутся, плещутся листья.Грустно вздыхает цветок облетелый.В роще жасминовой — все голосистей —Птицы поют, отвлекая от дела.В пору такую осеннюю в сказкеЮный царевич уходит из дома.Он отправляется, чуждый опаски,В путь неизведанный, в путь незнакомый.Передо мною мелькают виденьяМира, где небыль мешается с былью.Дали бескрайние светом и теньюПолный смятенья мой дух затопили.И говорю я: «О друг мой желанный!В путь отправляюсь, печалью объятый.Переплыву я моря-океаны,Клад отыщу в стороне тридевятой».Вот и весна, отодвинув засовы,В двери вошла — и ушла неприметно.Пусто в жилище моем — и на зовыЛишь откликается бокул приветно.С ясного неба, сияньем одеты,Мысли нисходят — лазурной тропою.«Друг мой, навеки потерянный, где ты?Час наступил — я иду за тобою».

Из книги «Чаща листьев»

(«Потропут»)

1936

«Неприкасаемые… Не дозволено им и молиться…»

Перевод С. Шервинского

Неприкасаемые… Не дозволено им и молиться, —Священнослужитель у дверей — таких не допуститВ дом божества.Бога ищет везде и повсюду находит их светлая,Простодушная вера:За оградами сел,В звездах небесных,В лесу, на цветущей прогалине,В глубокой печалиВстреч и разлук, всех любимых и любящих…Не для отверженных общенье с божественным,Установленное, обусловленное,В четырех стенах, за наглухо замкнутой дверью.Не раз бывал я свидетелемМолений их одинокихПри восходящем солнце,Над водами Падмы, готовой размыть не колеблясьДревние камни святилища.Видел: с виной бредут они, вослед за своим напевом,Ищут братьев по духу на пустынных путях.

Я — поэт, я — их касты.Я — отверженный, мантры — не для меня.Тому, что несу божеству моему,Вход запретен в его тюрьму.Вот вышел из храма служитель бога,Ухмыляется мне:«Бога увидел?»А я в ответ: «Нет…»Удивляется: «Или не знаешь дороги?»«Нет…»«И ни к какой не причастен касте?»«Нет…»

Годы прошли.И вот размышляю:«В кого же я верую?Молюсь — кому?…»

В того, быть может, чье имяСлышал в сторонних устах,Вычитывал в книгах священных,Разноязычных и разноплеменных?Оправдать свой выбор упорствовалСвятыми молитвами, —Но жизнью не смог оправдать.Я — отверженный, я мантр не шепчу.Мантра моя от замкнутой двери святилищаК земному ушла окоему,За любые ограды,К звездам небесным,В лес, к цветущим прогалинам,По терниям скорбной дорогиВстреч и разлук, всех любимых и любящих.Был я ребенком, когда впервыеЗатрепетала грудьМантрой земли в ее первом цветенье,Мантрой, полною света.В садуВзорам явилась моим кокосовых пальм бахрома,Когда я сидел одинокоНа стене развалившейся, мхом приодетой.Излилась, горяча, из предвечного жизни ключаСвета струя, крови моейДаровала биенье божественной тайны,Чуть внятная шевельнулась памятьО сроках, отошедших в неведомое.То было мерцание существа моего, еще не обретшего плоти,Растворенного в жаре прадревнего солнца.На осеннее жнивье любуясь,В круговращении собственной кровиЯ улавливал света бесшумную поступь, —Задолго до дня воплощенияСледовал он за мной.Изумленно ширилась мысль в беспредельном потоке,Сознавая,Что ныне в свете творенья,В том самом свете я пробужден,Где лет и веков миллиардыДремала мне предстоящая жизнь.Каждодневно моленье само собой завершалосьВ радости бодрствованья моего.Я — отверженный, мантр не шепчу,Не знаю, к кому несется, кудаМолитва моя, от святых обрядов отрекшаяся.

Ребенком я жил без друзей.Одинокие дни моиУстремлялись взорами вдаль.В семье распорядка строгого не было.Ни присмотра за мной, ни заботы.Обыденная жизнь текла, не зная запретов.Крепкой оградой обнесены соседей дома,Ладно построены, кишат людьми,А я поглядывал издали,Как всякий народ дорогой торной бредет.Я — отрешенный, к касте я не причастен.Они же законы блюдут, для них я — не человек.Привольно мне было играть на всех перекрестках, —А те обходили ребенка,Краем одежды лицо прикрывали,Для своего божества наилучшие брали цветы,Согласно с законом,Моему божеству оставляяЛишь те — иные, простые,Что солнцем одним лишь признаны.Я отвержен людьми.Но жажду я — человека,Того, в чьей прихожейНет стражей, нет стен.Вне скопищ людских моему одиночествуОбрел я попутчиков.Они внесли в величайший векСвет, меч, мысль.Подвижники, страха не знающие, одолевающие смерть.

Эти — свои, каста моя — их каста, мой род — их род.Их чистотой дух мой предвечный очищен.Стезя их — правды стезя, их моления — свету,Бессмертье — их достояние.Замкнутый в круг, утратил я человека,Снова обрел, круг разорвав.Я — ладонь к ладони — сказал:«О ты, человек человеков, вечности чадо!Избавь нас от гордостиВ круге замкнувшихся, с кастовым знаком на лбу.О человек! Я тебя увидал на другом берегуС берега мрака.Я — благословенный,Отверженный я, непричастный к кастам».

И явилась в лесную пустыню моюЖенщина — сладостный образ самой любви!Песню мою одарила напевом,Ритмом — танец,Упоила амритой грезу.Хмельна и вольна, хлынула в сердце волна, —Затоплен паводком голос души,Уста онемели.А женщина из-под сени древеснойНаблюдала смущенное, удрученноеМое лицо.Приблизилась быстро, рядом со мною присела,В обе ладони руки мои заключила, сказала:«Не знаешь, кто я, не знаю, кто ты.Дивно:Как по сей день мы друг друга не знали?»Я ответил: «Построим же мостМеж двоими, друг друга не знающими!То воля сердца вселенной».Я полюбил.Два потока любви заструились:Один опоясал любимую нежностью, —Так омывает деревнюМелководная, всем знакомая с детстваТекущая тихо река, —Спокойные водыВ берегах невысокихМоей повседневной любви.

В засушливую пору мелела,Становясь говорливой, когда наступали дожди.Порой в волнах колыхала онаОбраз женщины самой обычной,Тускнеющей под покрывалом забот и сует.А порой бывала насмешливаИ обидеть могла.Теченье другое моей любвиВело к океану.Там, из глубин морских,Величавая выплыла женщина,Воплощенье моих созерцаний,Которым нет предела,По край наполнила душу мою и слово мое;Затеплила в недрах моего одиночестваВечной разлуки светильник.Я созерцал сияющий лик КрасотыВ паводке вешних цветов,В листве древесной трепещущей,Струящейся искрами света,Внимал рокотанью ее ситары{97},Любовался пляскою света и тениНа сцене годичных смен,В смене их покрывал разноцветных.

Я видел ее, где слагается летопись мира,Рядом с творцом, по левую руку его.Видел, как смрадным прикосновениемКрасоту оскорбляет низменность зверя,Струился тогдаУ Рудрани{98} из третьего окаОгонь разрушительный,Испепеляя приют потаенный зла.В песне моей, что ни день, накопляласьПервая тайна творения — света от света,И последняя тайна творения — бессмертье любви.Я — отверженный, я мантр не шепчу.Ныне моленье вне стен храмовыхЗавершено.Оно зародилось в мире богов,Ныне отдано — миру людей,Душе, сияющей в высях небесных,Брату по духу — в радости духа.

«В тот древний, исступленный век…»