До свидания там, наверху - Пьер Леметр

Но когда она сопоставила приступ, настигший отца в Жокей-клубе, потом его подавленное состояние, столь не соответствующее его привычкам, внезапное и поразительное желание отправиться на кладбище, где он вообще не бывал, и, наконец, его слезы, Мадлен стало за него неловко. Она страдала. С окончанием войны враги могли бы примириться, да только один из них был мертв. Даже мир сделался бесполезным. В ноябре 1919 года в доме было печально.

Незадолго до полудня Мадлен поднялась к отцу, постучалась в дверь его кабинета и увидела, что он в задумчивости стоит перед окном. Прохожие несли хризантемы, отовсюду доносились отзвуки военных оркестров. Видя, что отец погружен в свои мысли, Мадлен, стремясь отвлечь его, предложила пообедать вместе, и он согласился, хотя явно не был голоден, он ни к чему так и не притронулся, отправляя блюда назад, выпил полстакана воды, выглядел озабоченно.

– Скажи мне…

Мадлен поднесла к губам салфетку и вопросительно посмотрела на отца.

– Этот товарищ твоего брата…

– Альбер Майяр.

– Да, кажется… – с притворной рассеянностью подтвердил г-н Перикур. – Его?..

Мадлен с улыбкой подтвердила, кивая, чтобы подбодрить отца.

– Разумеется, его отблагодарили.

Г-н Перикур замолчал. Его всегда раздражала эта манера демонстрировать понимание еще прежде того, как он сам сознавал, что именно хочет высказать, у него в свою очередь возникало желание вести себя, как князь Николай Болконский.

– Нет, – вновь заговорил он, – я имел в виду, что мы, возможно, могли бы…

– Пригласить его, – сказала Мадлен, – да, конечно, прекрасная мысль.

Они надолго замолчали.

– Разумеется, не стоит…

Мадлен подняла бровь, почти позабавленная, на этот раз ожидая конца фразы, которого не последовало. В административных советах г-н Перикур мог взмахом ресниц прервать любую речь. В беседе с дочерью ему не удавалось даже договаривать фразы.

– Ну конечно, папа, – заговорила она, улыбаясь, – не стоит трубить об этом на весь свет.

– Это никого не касается, – заключил г-н Перикур.

Говоря «никого», он имел в виду «твоего мужа». Мадлен понимала, и ее это не задевало.

Перикур поднялся, положил салфетку, вяло улыбнулся дочери и направился к двери.

– О, и еще… – сказал он, задержавшись на миг, будто вдруг вспомнив какую-то деталь, – пожалуйста, позвони Лабурдену. Пусть заглянет ко мне.

Когда он выражался в такой манере, это означало «безотлагательно».

Через два часа г-н Перикур, властный и непреклонный, принимал Лабурдена в парадной гостиной. Когда мэр округа вошел, он не шагнул ему навстречу, не пожал руку. Они остались стоять. Лабурден сиял. Как всегда, он спешил, готовый оказать услугу, оказаться полезным, дарить, предлагать, о, как бы ему хотелось быть жрицей любви!

– Дорогой друг…

Это было обычное начало. Лабурден заранее трепетал. В нем нуждаются, он сможет помочь. Г-н Перикур знал, что зять использует некоторые его связи, знал, что Лабурдена недавно протолкнули в конкурсную комиссию, которой поручены эти военные кладбища, он не следил пристально за этим, просто фиксировал информацию, но главное ему было известно. В любом случае в тот день, когда ему потребуется полная картина, Лабурден скажет все. Да мэр, убежденный, что его затем и пригласили, уже был готов выложить все прямо сейчас.

– В каком сейчас состоянии ваш проект мемориала? – задал вопрос Перикур.

Удивленный Лабурден захлопнул рот, вытаращив куропаточьи глазки.

– Дорогой президент…

Президентами он называл всех подряд, так как нынче всяк являлся президентом чего-нибудь, это как dottore в Италии, а Лабурден обожал простые и практичные решения.

– Дорогой президент, если говорить начистоту… – Он замялся.

– Именно так, – ободрил его Перикур, – скажите мне все, это еще лучше.

– Так вот…

Лабурдену недоставало воображения, для того чтобы выдумать самую плохонькую ложь. Так что он решился:

– Тут у нас… хреново!

Лиха беда начало.

Вот уже больше года этот проект жег ему пальцы. Потому что всем казалось, что могила Неизвестного Солдата под сводами Триумфальной арки – это хорошо, но недостаточно; жители округа и члены ветеранских организаций – каждый хотел получить свой памятник. Его требовали все, за это проголосовали в Госсовете.

– Мы даже назначили людей!

Это говорило о том, насколько серьезно относится Лабурден к этой теме.

– Но, господин президент, препятствия. Вы не представляете себе препятствия!

Он даже задыхался – столько трудностей! Прежде всего технических. Нужно организовать подписку, открыть конкурс и, следовательно, составить жюри, найти место, но места нигде нет, да еще плюс оценочная стоимость проекта.

– Эти штуки страшно дорого стоят!

Велись бесконечные дискуссии, вечно находилась какая-то закавыка, тормозившая дело. Одни хотели, чтобы монумент выглядел более величественно, чем памятник в соседнем округе, другие говорили о памятной доске, о фреске, каждому было что сказать, опираясь на свой опыт… Выведенный из себя ссорами и нескончаемыми дебатами, Лабурден стукнул кулаком по столу, надел шляпу и отправился утешиться в бордель.

– Видите ли, все упирается в деньги… как вам известно, казна пуста. Стало быть, остается уповать на народную подписку. Но сколько мы соберем? Предположим, нам удастся наскрести половину необходимых средств, откуда мы возьмем остальное? Мы же будем связаны по рукам и ногам!

Он выдержал внушительную паузу, чтобы г-н Перикур мог оценить трагические последствия.

– Мы не сможем сказать людям: заберите ваши гроши, дело закрыто, понимаете? С другой стороны, если соберем слишком мало денег и возведем нечто нелепое, то в глазах избирателей это еще хуже, вы понимаете?

Г-н Перикур отлично понимал.

– Клянусь вам, – заключил Лабурден, пришедший в ужас от масштаба задачи, – кажется, все вроде бы просто, а на самом деле это ад-ски слож-но!

Он высказал все и поддернул спереди брюки, как бы говоря: а теперь я бы что-нибудь выпил. Перикур подумал, какое презрение вызывает у него этот тип, который – что бывает – наделен удивительными рефлексами. Взять, к примеру, этот вопрос:

– Но почему, господин президент, вы спрашиваете меня об этом?

Кретины порой способны преподносить сюрпризы. Вопрос был отнюдь не глуп, поскольку г-н Перикур проживал в другом округе. В таком случае почему он вмешивается в эту историю с мемориалом? Это интуитивное прозрение было верным, ясным, но, поскольку речь шла о Лабурдене, являлось мыслительным сбоем. Даже с кем-нибудь умным, особенно с умным, г-н Перикур ни за что не пошел бы на откровенность, он вообще не был на это способен, но перед подобным кретином… И потом, даже если бы он захотел, слишком долго рассказывать.

– Я хочу сделать жест, – сухо бросил он. – Я оплачу расходы на ваш монумент. Полностью.

Лабурден отвесил челюсть, похлопал ресницами, хорошо-хорошо…

– Найдите место, – продолжил Перикур, – снесите что-нибудь, если потребуется. Должно быть красиво, не так ли? Сколько бы это ни стоило. Объявите конкурс, наберите жюри для проформы, решать буду я, ведь я плачу за все. Что до огласки этого дела…

У г-на Перикура за плечами была карьера банкира, половина его состояния была нажита на бирже, другая – в различных промышленных отраслях. Ему было бы нетрудно, к примеру, окунуться в политику; эта сфера привлекла многих его собратьев, которые, впрочем, ничего на этом не нажили. Успех Перикура основывался на его сноровке, ему не нравилось зависеть от столь неопределенных, порой достаточно дурацких обстоятельств, как выборы. Да и вообще он был лишен политической жилки. Для это необходимо прежде всего обладать большим эго; нет, его конек – это деньги. А деньги любят тень. Г-н Перикур считал скрытность достоинством.

– Что касается огласки, то это нежелательно. Создайте благотворительное общество, ассоциацию, что хотите. Я буду финансировать все его расходы. Даю вам год. К одиннадцатому ноября следующего года я хочу, чтобы памятник был открыт. Естественно, на нем должны быть высечены имена всех павших солдат, которые родились в этом округе. Понятно? Всех.

Много информации зараз: Лабурдену потребовалось время, чтобы ее осмыслить. Пока он выстроил всю цепочку, пока до него дошло, что еще нужно сделать и насколько президент настаивает на полном повиновении, г-н Перикур уже протягивал к нему руку. Сбитый с толку Лабурден по ошибке в свою очередь протянул руку для прощания – протянул в пустоту, так как г-н Перикур ограничился тем, что похлопал его по плечу и удалился в свои апартаменты.

Погруженный в свои размышления, г-н Перикур встал, глядя на улицу невидящим взором. Имени Эдуара нет на семейной усыпальнице, пусть так.