Все хорошо, что начинается с убийства - Шарлин Харрис

Меня ожидала кровать с чистым бельем и твердыми подушками, и никто не тряс, чтобы разбудить и проверить зрачки, но я не могла лечь в постель такой грязной.

Я посмотрела в зеркало, висевшее в ванной, и изумилась, что кто-то сумел выдержать мой вид. Меня слегка умыли, но госпиталь был так переполнен ранеными, что подобные процедуры не значились в списке первоочередных задач. Все лицо у меня было покрыто кровью, брызги запеклись в волосах, на шее засох ручеек там, где натекло из уха, рубашка и лифчик оказались в пятнах и вовсю источали самые разные запахи… Обувь придется выбросить.

Я потратила немало времени на то, чтобы полностью раздеться, швырнула остатки одежды и обуви в пластиковый мешок, выставила его за кухонную дверь и с трудом похромала в ванную комнату, чтобы обтереться. Залезть в ванну было невозможно, к тому же мне не полагалось мочить швы.

Я стояла на полотенце перед унитазом, намыливаясь одной тряпкой, а другой споласкиваясь до тех пор, пока не стала выглядеть и пахнуть почти как всегда. Я даже вымыла таким же образом волосы. После этого я могла сказать о них лишь одно: они стали чистыми. Я покрыла антисептической мазью рану на голове и выбросила сережку, которая уцелела в правом ухе. Левую вынули в больнице, занимаясь моим пострадавшим органом слуха. Я понятия не имела, где она, и совершенно этим не интересовалась.

Я хорошенько рассмотрела левое ухо, чтобы убедиться в том, что все еще могу носить пару сережек. Да, это было реально, но мне требовалось отрастить волосы подлиннее, чтобы прикрыть мочку до середины. Там навсегда останется метка.

В конце концов, еле способная передвигаться, напичканная лекарствами, все еще чувствуя странное эмоциональное оцепенение, я смогла опуститься на кровать и отрегулировала телефонный звонок, сделав его как можно тише, но не выключив. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь сюда вломился, желая проверить, не умерла ли я. Потом я очень осторожно легла и позволила наступить темноте.

Мне пришлось пропустить два с половиной рабочих дня, а воскресенье у меня в любом случае было выходным. Стоило бы остаться дома и в понедельник, а то и во вторник, но я знала, что должна расплатиться с больницей за посещение отделения экстренной помощи и с Кэрри — за лечение. Я всегда рассчитывалась с ней тем, что у нее убирала, но не хотела, чтобы мой долг стал слишком большим.

В этот понедельник было куда легче работать у тех клиентов, которые отсутствовали, когда я приходила. Те, кто оказался в своих квартирах, пытались отослать меня домой.

Бобо заглянул ко мне в тот вечер, когда меня выпустили из больницы.

— Откуда ты узнал? — спросила я.

— Новый парень сказал, что тебе может понадобиться помощь.

Я была слишком измучена, чтобы задавать вопросы, и чересчур подавлена. Меня ничего не заботило.

Потом Бобо тоже приходил каждый день. Он приносил почту и газеты, сооружал для меня сэндвичи, да такие толстые, что их почти невозможно было прожевать.

Как-то вечером заехала Кэрри, но я почувствовала себя виноватой, потому что у нее был очень усталый вид. Больница все еще была переполнена.

— Сколько погибших? — спросила я, откидываясь на спинку кресла.

Кэрри сидела в голубом кресле со спинкой в форме крыла.

— Пока пятеро, — ответила она. — Если бы бомба взорвалась на пять минут позже, возможно, погибших не было бы вовсе, только несколько раненых. На пять минут раньше — и жертв стало бы очень много.

— Кто погиб? — спросила я.

Кэрри принесла местную газету и зачитала имена. Никого из моих знакомых — чему я была рада.

Я спросила о Клоде, и Кэрри сказала, что ему лучше. Но, судя по тону, ее не очень радовали его достижения.

— В любом случае меня беспокоит, как он отправится домой один. Ведь Фридрих живет на втором этаже.

— Перенесите его вещи в пустую квартиру на первом, — устало произнесла я. — Она точно такая же, как его нынешняя. Скажи всем сотрудникам полиции, что они должны прийти и помочь. Не спрашивай Клода, хочет ли он этого. Просто устрой переезд.

Взглянув на меня с толикой веселья, Кэрри медленно сказала:

— Хорошо.

Кэрри предложила, чтобы я несколько дней, пока не уменьшатся припухлость на ноге и боль, ходила с тростью, и я с радостью взяла палку, которую она мне одолжила.

Тем же вечером, после ее ухода, явился Маршалл и пришел в ужас, увидев, как я хромаю. Он принес три фильма, которые записал для меня с ХБО,[26] и еду, купленную в местном ресторанчике.

Я обрадовалась и тому и другому. Сейчас мне не хотелось ни стоять, ни думать. Когда Маршалл ушел, я заметила, что он направился к соседнему дому, и догадалась — он идет к Бекке Уитли. Мне было плевать.

Меня позабавила Джанет, заглянувшая в воскресенье к ланчу. Я еще никогда не видела ее в платье, но Шук была в церкви и вырядилась в темно-голубое, очень милое. Она принесла мне кастрюлю тушеного мяса и ковригу хлеба, помогла побрить ноги и как следует вымыть голову — две проблемы, беспокоившие меня до безумия.

Вернувшись в понедельник к делам, я не то чтобы работала хорошо, но бралась за все, что было в моих силах. Так и следовало поступать. Я пообещала себе сделать что-нибудь сверх положенного во искупление того, что ухожу, недостаточно хорошо выполнив кое-какие из своих обязанностей.

Я весь день пыталась приберечь немного энергии, а после работы поехала в больницу. К тому времени мне было очень больно, но я знала: если сперва отправлюсь домой и приму болеутоляющее, то уже не смогу уговорить себя выйти. Я предвкушала, как приму самые сильные болеутоляющие таблетки. Кэрри сказала, что их можно использовать только в том случае, если я точно уже никуда не пойду.

В правой руке я держала высокую тонкую вазу с цветами, в левой — трость, поэтому была рада, что двери открываются автоматически. Время от времени устраивая передышку, я добралась до палаты Клода.

Обе руки у меня были заняты, я не могла постучать, поэтому окликнула через приоткрытую дверь:

— Клод! Можно войти?

— Лили? Конечно.

По крайней мере, он теперь как будто лучше слышал.

Я открыла дверь, боднув ее, и прохромала в комнату.

— Проклятье! Девочка, лучше мне подвинуться и позволить тебе прилечь рядом, — устало сказал Клод.

Хорошенько рассмотрев его, я была потрясена. Лицо нездорового цвета, волосы торчат. Но он был хотя бы выбрит. Правые нога и рука в гипсе и в повязках. Фридрих явно похудел.

К своему ужасу, я почувствовала, как по щекам моим катятся слезы.

— Я и не знал, что настолько плохо выгляжу, — пробормотал Клод.

— Просто той ночью, когда тебя увидела, я подумала, что ты мертв.