Все хорошо, что начинается с убийства - Шарлин Харрис

Я невольно взглянула вниз и увидела порез, очень длинный, тянувшийся вдоль бедра. Меня ужаснуло, что сейчас я разгляжу еще один торчащий обломок, но ничего такого не оказалось. Все же порез кровоточил. Мягко говоря.

Я сделала еще шаг, не понимая, по чему иду. Я чувствовала, как вибрирует мое горло, знала, что издаю какие-то звуки, но не слышала их — и прекрасно. Лучше уж так. Лучи уличного фонаря, пробивающиеся сквозь крышу, имели сюрреалистический вид из-за пыли, которая в них плыла.

Я осторожно пробралась через обломки там, где всего минуту назад все было в полном порядке. Мертвые, умирающие, изувеченные лежали в тех же местах, где стояли целые, чистые, живые люди.

Один раз у меня подогнулась нога. Я упала и снова встала. Я видела, как шевелятся люди. Один мужчина поднялся на колени. Я услышала его и протянула руку. Он посмотрел на нее так, как будто никогда в жизни не видел ничего подобного. Взгляд его скользнул по руке к моему лицу, и он резко вздрогнул. Я поняла, что скверно выгляжу. Он и сам смотрелся не ахти — весь в пыли, с оторванным рукавом. Кровь текла из глубокой раны на его руке.

Мужчина ухватился за мою ладонь, я потянула, и он встал. Кивнув ему, я пошла дальше.

Я нашла Клода в дальнем приделе церкви, там, где видела его в последний раз, когда он разговаривал с шерифом и судьей. Я находилась ближе к взрыву, случившемуся в восточном конце церкви, но шериф и судья оказались мертвы. Один из больших светильников, имеющий форму бруска, упал с потолка и угодил прямо в них. Клод, должно быть, на шаг опередил судью и шерифа. Этот длинный тяжелый брусок прижал его ноги. Он лежал на животе. Руки и затылок Клода были покрыты обломками, белой пылью и темно-красной кровью. Он не двигался.

Я прикоснулась к его шее, не в силах вспомнить, почему так поступаю, и начала отталкивать длинный светильник, пригвоздивший ноги.

Мне было ужасно больно и отчаянно хотелось лечь. Но я чувствовала, что это будет неправильно, плохо, а потому продолжала тянуть и толкать светильник.

В конце концов я убрала его с ног Клода. Он шевельнулся, приподнимаясь на руках.

Я сумела увязать в голове вспышки голубого света и Клода. Несколько пятен мелькали вокруг, ловя миллионы пылинок. Я подумала, что мне просто мерещится, но постепенно поняла: это горят фонарики в руках спасателей.

Мне думалось, что они сперва захотят вынести тяжелораненых, но, должна признаться, я очень хотела домой, в душ. Может, «скорая помощь» подбросит меня? Я была вся липкая, от меня несло, и мне жутко хотелось спать. Вдруг мы с Клодом сможем поехать вместе, ведь живем-то совсем рядом друг с другом?

Я опустилась возле него на колени, наклонилась и посмотрела в лицо.

Его терзала боль, глаза были широко раскрыты. Когда он увидел меня, его губы начали шевелиться. Улыбнувшись, я покачала головой, давая понять, что ничего не слышу. Его губы раздвинулись.

Я поняла, что Клод вопит, и устало подумала: «Ох, мне снова надо встать».

Я кое-как сумела подняться, но чувствовала себя слишком плохо, чтобы идти. Сделав несколько шаркающих шагов, я увидела человека, стоявшего впереди, в неверном полумраке. Тот круто повернулся, и меня ослепила внезапная вспышка его фонарика. Это был Тодд Пикард, который что-то мне говорил.

— Ничего не слышу, — ответила я.

Он провел по мне лучом фонарика с головы до ног и обратно. Когда я снова увидела его лицо, копа как будто тошнило.

— Я знаю, где Клод, — сказала я. — Вам ведь нужен он, верно?

Тодд Пикард посветил фонариком на себя и выговорил, отчетливо двигая губами:

— Где он?

Я взяла его за руку, потянула, и он пошел за мной.

Я указала на Клода.

Тодд повернулся в другую сторону, и я увидела, как он поднес руку ко рту. Его губы шевелились, он вопил, что тут нужна помощь. Клод все еще был жив, он двигал руками.

Я наклонилась, чтобы ободряюще похлопать его, а затем просто свалилась и уже не встала.

Не помню, как оказалась на носилках, зато не забыла, как тряслась, когда меня несли. Помню ослепительные лампы в отделении экстренной помощи, Кэрри, всю в белом, такую чистую и спокойную с виду.

Она пыталась задавать мне вопросы. Я продолжала качать головой, ничего не слыша.

— Оглохла, — в конце концов сказала я, и губы ее перестали шевелиться.

Люди вокруг меня были очень заняты, в коридоре больницы царил чуть ли не хаос. Я совершенно не возражала бы по этому поводу, вот только мне нельзя было принимать болеутоляющее, пока Кэрри меня не осмотрит.

Я то отключалась, то снова приходила в себя и видела, как люди движутся туда-сюда по коридору, как мимо проезжают каталки, проходят все городские доктора и почти весь самый разношерстный медперсонал.

Потом — что было слегка странно — я почувствовала пальцы на своем запястье. Кто-то проверял мой пульс. В этом не было ничего экстраординарного, но я знала, что должна открыть глаза, и с усилием сделала это. Надо мной склонился детектив. Он был невероятно чистым.

Оказалось, я уже кое-что слышу, хотя и слабо. А еще я могла читать по губам.

— У вас болит голова? — спросил он.

— Не знаю, — медленно ответила я, с большим трудом выговаривая каждое слово. — Нога болит.

Он посмотрел на нее и сказал с очень сердитым видом:

— Им придется наложить швы. Кому я могу позвонить и рассказать о вас? Кто-то должен быть здесь с вами.

— Никому, — ответила я.

Мне было трудно говорить.

— У вас все лицо в крови.

— Женщину рядом со мной… — Я не смогла вспомнить слово «обезглавило». — У нее отсекло голову, — сказала я и снова закрыла глаза.

Когда некоторое время спустя я их открыла, детектив уже исчез.

Я почти не осознавала, как Кэрри накладывает мне швы, и удивилась, когда поняла, что нахожусь в рентгеновском кабинете.

Если не считать этих небольших вылазок, я всю ночь провела в коридоре. И прекрасно. Все палаты были забиты самыми тяжелыми ранеными, и по непрерывному потоку медперсонала я могла догадаться, что некоторых отправляют в Монтроуз или Литтл-Рок.

Время от времени входила Кэрри, трясла меня, будила, чтобы проверить зрачки. Медсестры измеряли мой пульс и давление, а мне больше всего хотелось, чтобы меня оставили в покое. Но больницы — не те места, где такое возможно.

Открыв глаза в очередной раз, я через стеклянные двери отделения экстренной помощи увидела свет бледного дождливого утра. Рядом с моей каталкой стоял человек в костюме и смотрел на меня сверху вниз. У него тоже был такой вид, будто его слегка подташнивает. Мне уже до смерти надоели люди, которые так на меня смотрят.

— Как вы себя чувствуете, мисс Бард? — спросил он, и я услышала его, хотя голос звучал странно, смахивая на гудение пчелы.