Все хорошо, что начинается с убийства - Шарлин Харрис

Голгофа находилась в центре района, и я увидела, что многие идут на собрание, несмотря на порывистый холодный ветер.

Еще я заметила, что туда направляются две полицейские машины. За рулем одной из них сидел Тодд Пикард, который безрадостно мне кивнул. Легко было догадаться, что при виде меня он всякий раз вспоминает то, о чем хотел бы забыть. Я испытывала по отношению к нему такие же чувства.

Я быстро поднялась по ступеням к церкви, желая поскорее укрыться от ветра. Мне казалось, что сегодня я уже не согреюсь. Лестница вела к двойным дверям, за которыми оказался большой вестибюль с двумя вешалками, стол с множеством бесплатных брошюр и книг, к примеру «Регулируемое деторождение», «Анонимные алкоголики», ежедневные молитвенники. Слева и справа от вестибюля находились две комнаты. Я решила, что в одной переодевается священник, а в другой репетирует хор. Впереди две двустворчатые двери вели в саму церковь. Я выбрала правую и за людским потоком вошла в церковь. Там оказался длинный центральный ряд скамей и два коротких с каждой стороны с широким проходом между ними — такую планировку я видела во многих других церквях.

Выбрав наугад одну из длинных центральных скамей, я передвинулась к середине, чтобы тем, кто подойдет позднее, было легче занимать места.

Собрание должно было начаться в семь. Как ни странно, так оно и вышло. Многочисленность публики, явившейся сюда холодным вечером накануне рабочего дня, говорила о том, какие сильные чувства бурлят в афроамериканской общине.

Я оказалась здесь не единственной белой. Католические монахини, заведовавшие дошкольным учреждением для детей из неблагополучных семей, сидели неподалеку от меня. Клод тоже был в церкви. Я подумала, что с его стороны это хороший рекламный ход. Он коротко мне кивнул. Рядом с ним на возвышении сидел шериф Марти Шустер. К моему удивлению, он оказался маленьким сморщенным человечком. По его виду никто бы не подумал, что такой страж порядка способен арестовать даже опоссума. Но внешность была обманчива. Я не раз слышала, что шериф Шустер раскроил свою долю черепов. Однажды утром Джим Бокс сказал мне, что секрет шерифа заключается в следующем: он всегда бьет первым и изо всех сил.

Клод и Марти Шустер делили возвышение с человеком, в котором я заподозрила церковного пастора, — невысоким квадратным мужчиной с полными достоинства сердитыми глазами. В руках он держал Библию.

Мое внимание привлекло еще одно светлое лицо. Муки Престон тоже была здесь. Она сидела одна. Когда вошла Ланетт Гласс, они с Престон долго смотрели друг на друга, потом Ланетт пристроилась рядом с другой учительницей.

Я увидела Седрика, своего механика, и Рафаэля Раундтри, сидевшего рядом с женой. Седрик удивленно улыбнулся и помахал мне. Приветствие Рафаэля было сдержанным, а его жена просто молча уставилась на меня.

Собрание шло так же, как и многие другие мероприятия с нечетко определенной целью. Оно открылась столь горячей молитвой, что я почти ожидала — Бог немедленно коснется сердца каждого, наполнит его любовью и пониманием. Если Господь и проделал такое, быстрых результатов это не дало.

Всем было что сказать. Все хотели говорить немедленно, сердились, поминая голубые листки, и желали знать, что предпринимают на сей счет шеф полиции и шериф. Представители закона скучно и длинно объясняли, что ничего не могут поделать. Мол, изложенные в листках тезисы не были непристойными, не содержали ясного и неприкрытого подстрекательства к насилию. Конечно, большинство людей в церкви такой ответ не удовлетворил.

По крайней мере три человека пытались говорить, когда встала Ланетт Гласс.

Постепенно воцарилась полная тишина.

— Мой сын мертв, — сказала Ланетт.

Ее очки поймали резкий флуоресцентный свет и сверкнули. Матери Дарнелла, вероятно, еще не минуло пятидесяти, у нее были приятная, чуть полноватая фигура и хорошенькое круглое лицо. В коричнево-кремовом с черным брючном костюме она казалась очень печальной и сердитой.

— Вы станете говорить: «Мы не знаем, не можем такого предполагать», но всем нам известно наверняка, что Дарнелла убили те же люди, которые раздают эти бумажки.

— Мы не вправе утверждать этого, миссис Гласс, — беспомощно произнес Марти Шустер. — Я соболезную вашему горю. Убийство вашего сына — одно из трех, случившихся в городе. Департамент шерифа работает над этим. Поверьте, мы действуем, хотим выяснить, что именно случилось с вашим сыном, но не можем очертя голову обвинять людей, которых даже не идентифицировали.

— Я могу, — ответила она категорично. — А еще я знаю, о чем думают все присутствующие, как черные, так и, наверное, белые тоже. Если бы Дарнелла не убили, не погиб бы и Лен Элгин, а может, и Дел Пакард. Я хочу знать, что мы, черная община, собираемся делать со слухами о вооруженной милиции в нашем городе, о белых людях со стволами, которые нас ненавидят.

Я с интересом ожидала ответа. Вооруженная милиция? Проблема заключалась в том, что почти каждый белый мужчина в городе, да и черный тоже, уже имел оружие.

Пистолеты были не такой уж редкостью в этом месте, где множество горожан почитали мудрым иметь при себе что-нибудь, отправляясь в Литтл-Рок. Если требовалось первоклассное оружие, его можно было купить в «Спортивных товарах Уинтропа». Пистолеты продавались в «Уол-марте», в любом ломбарде, да почти где угодно в Шекспире. Поэтому слово «вооруженная» меня не слишком шокировало, зато «милиция» — очень даже.

Я не слишком удивилась, когда Клод и Марти Шустер начали протестовать насчет того, что знают что-либо о вооруженной милиции в нашем прекрасном городе.

Собрание по сути закончилось, но никто не хотел этого признавать. У всех еще оставалось что сказать, хотя и не нашлось никакого решения проблемы. Сделать это было попросту невозможно. Несколько крепких орешков все еще пытались заставить представителей закона сделать заявление, обязывающее искоренить группу, явно подстрекающую белых жителей Шекспира совершить некие действия против темнокожих обитателей городка, но Марти и Клод не позволили прижать себя к стене.

Люди поднялись и, шаркая, двинулись к выходу. Я увидела Марти Шустера, Клода и судью. Они шли слева от меня.

Я постояла, восхищаясь резной кафедрой у выхода справа, прежде чем шагнула в проход между скамьями. Застегнув пальто, я натянула черные кожаные перчатки. Неожиданно я почувствовала ладонь на своей руке, повернулась и встретилась с глазами Ланетт Гласс, увеличенными линзами очков.

— Спасибо, что помогли моему сыну, — сказала она и твердо посмотрела на меня, но вдруг глаза ее наполнились слезами.