Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

Гяур сел. Теперь они оказались по три стороны стола, отдав четвертую стоявшему у стены узнику. Адъютант позволил Корецкому взять кубок с вином и кусок окорока, и это странное пиршество в подземелье началось.

– Сегодня мы отмечаем не только ваше повышение в чине, генерал Гяур, но и день ангела, – провозгласил Ян-Казимир. – Не удивляйтесь, я не выяснял, когда наступит тот, настоящий, ваш день ангела. Просто именно сегодня, как откровенно признался наш незваный гость, мы с вами – оба, заметьте, – должны были погибнуть. Вы, я да еще графиня де Ляфер. Я прав, ясновельможный пан Корецкий? – резко оглянулся он на узника.

Тот молчал.

– Палач! – позвал польский принц.

Откуда-то из темноты, из самого мрака, возник, словно бы возродился из подземельного духа, огромный детина с оголенными по плечи ручищами. Мгновенно схватив Корецкого за волосы, он подтянул его вверх, так, что наемный убийца завопил душераздирающим гласом.

– Правда, это правда! – тотчас же признал он.

– Отпусти его, – приказал де Конде палачу. – Впредь он охотно будет отвечать на все наши вопросы.

– И все же, как он оказался здесь? – из вежливости Гяур обратился к Яну-Казимиру, хотя помнил, что казнить его должны были по приказу главнокомандующего французской армией.

– За него, видите ли, вступился мой братец, король Владислав IV. Ясно, что по настоятельной просьбе кого-то из своего окружения.

– Скорее всего, тайного советника Вуйцеховского, – смело предположил Гяур. – «Никому не известного, никем в Варшаве не узнаваемого…». Советовал бы запомнить это имя, ваше королевское высочество. Вам еще придется столкнуться с этим служакой короля.

– Он прав? – грубо потребовал Ян-Казимир подтверждения у Корецкого.

– Прав. Поскольку все еще жив, – ответил тот, опустошая свой кубок, и умоляюще посмотрел на адъютанта, выполнявшего здесь еще и роль слуги. Однако тот со своими обязанностями не спешил.

– Вначале Корецкого вырвали из рук военных, которые должны были повесить его. Потом засадили в тюрьму и начали какое-то следствие. Но в конце концов выпустили за выкуп, словно он был пленным.

– Очевидно, это уже работа одного из парижских «вуйцеховских», – заметил Гяур.

– С которым очень тесно связан посол Польши во Франции. А тем временем Корецкий появился здесь вместе с тремя наемными убийцами. Узнав, что в замке Шарлевиль готовится званый вечер, о котором сгорающая от счастья виконтесса де Сюрнель поспешила раструбить на пол-Европы, они прибыли сюда, наняли себе в помощь еще двух головорезов, служанку виконтессы и решили расправиться с нами без всякого суда и заступничества. С помощью кинжалов и яда. Я сказал что-то не так? – грозно осклабился Ян-Казимир, глядя на Корецкого. – Тебя спрашивают!

– Все так, – мрачно ответил тот. – Будь я проклят.

– За этим дело не станет. Как и за палачом.

Адъютант наполнил кубки всех четверых. И все четверо выпили.

«Мир знал всякие “тайные вечери”, но такие видеть мне еще не приходилось», – осмотрел Гяур мрачное подземелье, в котором их «банкетный зал» занимал лишь очень незначительное место. По обе стороны от каменной перегородки, у которой стоял сейчас Корецкий, это подземелье уходило куда-то вглубь возвышенности, на которой воздвигнут «Шарлевиль».

Почти с минуту за столом царило тягостное молчание. Все понимали, что это уже не пир, а поминки.

– Не кажется ли вам, что мы оказываем слишком большие почести этому негодяю? – первым его нарушил Гяур: – Свое предсмертное вино он вполне мог выпить в изысканном обществе палача.

– Вы правы, – взглянул на принца де Конде Ян-Казимир, давая понять, что хозяин положения здесь главнокомандующий и что стол был сервирован по его прихоти.

– Дело не в этом негодяе, – спокойно поддержал королевича главнокомандующий. Полковник вновь наполнил их кубки, и принц де Конде поднялся. Гяур и Ян-Казимир последовали его примеру. – Дело вовсе не в нем. Через несколько минут этому наемному убийце отрубят голову, и путь его в нашем грешном мире завершится подземельем Шарлевиля. Однако нам с вами земной путь этот еще предстоит и, хотелось бы надеяться, довольно долгий. Не будем скрывать от себя, что это трудный путь к славе, власти, к трону.

Ян-Казимир понимающе прокашлялся. Если речь идет о пути к трону, то касается это, прежде всего, собственного пути принца к трону Польши.

– Пощадите меня, – неожиданно взмолился Корецкий. – Князь Ян-Казимир! Король! Ваше величество! Я буду служить вам, как не служил ни один раб. Как ни один раб в этом мире!

– Докажешь свою преданность в том мире, куда тебя сейчас отправят, – холодно обронил королевич. – Палач, казнить!

Откуда-то из мрака возник палач, вновь схватил узника за волосы, резкий взмах короткого меча – и истекающая кровью голова оказалась у него в руке.

Все трое внутренне содрогнулись, но не подали виду.

– Исчезни, – приказал палачу принц де Конде.

Удалить палача было нетрудно, куда труднее оказалось оставаться в обществе казненного.

– Мы с вами – те люди, имена которых Европе еще только предстоит узнать и восславить, – продолжил главнокомандующий, стараясь забыть о них обоих. – И не кровь этого мерзавца объединяет нас, но слово дружбы и все то, что мы сделали сейчас, спасая друг друга от подлых убийц, которые сегодня могли убить вас, а завтра меня.

Гяур удивленно взглянул на принца.

– Это так, – подтвердил Ян-Казимир. – Эти убийцы должны были настигнуть и главнокомандующего. Только с этим условием Корецкого и отпустили из парижской тюрьмы.

Гяур вежливо промолчал. Ему не хотелось верить в то, что кому-то в Париже понадобилось избавиться от «французского Македонского».

– В Польше сейчас назревают важные события, господа, – вновь вернулся к своей мысли принц де Конде. – Поэтому я сделаю все возможное, чтобы вы, принц Ян-Казимир, могли в любое удобное для вас время отправиться к берегам Речи Посполитой. Фрегат, захваченный у испанцев полковником, простите, теперь уже генералом Гяуром, – в вашем распоряжении. Кардинал Мазарини об этом уже уведомлен.

«Не разрешил», а всего лишь «уведомлен», – не осталось незамеченным для Гяура. – Так, возможно, майор Корецкий направлен был сюда с такого же «ведома» кардинала Мазарини, да простит Господь все мои подозрения и всех тех, кого я до сих пор так ни в чем и не заподозрил».

– Вы, генерал, с завтрашнего дня получаете месячный отпуск, которым можете распорядиться, как вам будет угодно. А когда принц Ваза решит, что настало время оказаться поближе к трону Польши, можете отправиться в его свите.

– Не как слуга, а как придворный рыцарь, – поспешил уточнить будущий король. – Во главе отряда воинов, составляющих мою личную охрану. О вашей должности в Польше мы подумаем, когда придет время решать не только судьбу трона, но и людей, с помощью которых я к этому трону шел.

«Вот теперь, наконец, стало ясно, кому и зачем понадобился пир в обществе обезглавленного злодея и его палача», – понял Гяур. Нет, он не осуждал Яна-Казимира. Тот избрал свой собственный путь и сейчас подбирал надежных попутчиков. Гяур не видел в этом ничего предосудительного. Другое дело, что он еще не решил для себя: согласен ли оказаться в свите одного из претендентов на польский трон.

– А уж потом мы подумаем, как достичь вашего Острова Русов, – не явились тайной для королевича его сомнения. – Тем более что польская корона давно посматривает на пространство между устьями Днестра и Дуная, справедливо полагая, что оно не должно находиться ни под властью молдаван, ни тем более – под властью турок.

– С чем ни те, ни другие не согласятся, – сдержанно предположил Гяур. – Решительно не согласятся.

Он мог бы еще и напомнить Яну-Казимиру, что все эти земли когда-то принадлежали славянским племенам уличей и тиверцев, а затем входили в состав Галицко-Волынского княжества. Но пир в подземелье, в незримом присутствии палача и казненного им злодея, был явно не тем местом, где следовало решать столь сложные, уходящие корнями в древние века, исторические споры. Только поэтому князь Одар-Гяур оставил их для иных мест и иных времен.

Выйдя после «тайной вечери» с двумя принцами и палачом из подземелья, Гяур уже не вернулся в банкетный зал, а лишь заглянул в него и, убедившись, что графини де Ляфер там нет, отправился на ее поиски. Прежде всего он поинтересовался у старшего привратника, не уехала ли она, однако тот уверенно сказал, что ни одна душа, живая или мертвая, до утра эти стены не оставит.

– По крайней мере, до тех пор, пока старшим у ворот остаюсь я, – решительно заявил привратник. И добавил: – Вы тоже не оставите их, ибо таков приказ виконтессы де Сюрнель. Как бы вы ни уговаривали выпустить вас.

– Этот приказ касался именно меня? – спросил Гяур, твердо веря в то, что желание оставить замок не только до утра, но до тех пор, пока в нем будет витать – живая или мертвая – душа Дианы де Ляфер, у него не появится.