Нихт капитулирен! - Сэй Алек

– Скажешь тоже, «недурно», дядя Тим! – возмутилась Аделинде и повернулась к Карлу. – Квартира замечательная, Калле!

Каким образом Отто отыскал это жилище, можно было только догадываться, поскольку сам Вермаут на вопросы отвечал исключительно зубоскальством. Две комнаты в шестиэтажном доме начала века, расположенном на тихой улочке (однако, совсем недалеко от Эрнст-Реутер-Платц и Берлинской высшей технической школы), обходились Карлу практически во все имеющиеся средства, отчего его терзали сомнения – покупать, или поискать что поскромнее.

Деньги, у живущего на одну стипендию морского кадета – нет, после экзаменов уже фенриха – были больным местом. Это с одной стороны. А с другой – квартира располагалась всего в нескольких кварталах от дома Аделинде, да и сдавать ее можно по вполне приличной цене. Именно эти соображения и вынудили его позвать всех друзей и потенциальную невесту осмотреть жилище, дабы они могли высказать свое мнение по этому поводу. Правда, батюшка Йогана, в доме которого Карл покуда квартировал, категорично заявил, что тоже пойдет глядеть квартиру, «а то знаю я вас, молодежь. Посмотрите поверхностно, на щедрые посылы агента позаритесь, а потом в этом доме жить. А я человек поживший, и не в одном доме, если гниль или еще какое безобразие – мигом и определю. И не спорьте – сам я таким молодым и горячим, что ли, не был? Помню эти времена, как вчерашние дни».

Конечно же, он беспокоился о судьбе племянницы. Ибо, если молодой человек покупает дом – это неспроста. И дом должен быть хорошим.

Граница МНР и Манчжоу-Го (окрестности высоты Палец)

От батальона Бохайского боеспособными осталось лишь три Т-35, однако командир бригады (официально утвержденный в должности на время кампании против японцев) рвал и метал.

– Да я маршем до Токио пройду!

– До Токио нельзя – потопнем в проливе, – резонно заметил Хальсен.

– Да хоть до Пьянспьяну! Какая к черту разница?

Как всегда подполковник (уже два дня как) Бохайский отказывался запоминать настоящие названия городов в Корее и Китае. Впрочем, с монгольской столицей он тоже обошелся по свойски, поименовав ее как «Мужлан-Трактор».

Причина, столь огорчившая героического танкиста была в приказе командарма Штерна. Он гласил: наступление, по выходу на монгольскую границу, прекратить. Приказ, по мнению подполковника, не просто глупый – предательский, позволяющий зажатым между Номон-Ханом и озером Узур-Нур японцам отступить, избегнув заслуженного котла. Конечно, он не знал, что распоряжение пришло лично от Вождя, и теперь кипятился, исходя бессильной злостью. Однако поделать ничего не мог – приказ двусмысленных толкований не предусматривал.

– Егор Михайлович, погляди на это с другой стороны, – попытался урезонить командира Хальсен. – Глядишь, скоро обратно под Харьков вернемся, к семьям, к женам.

– К теще, – скептически хмыкнул подполковник. – Нет уж, Максим Александрович, в скором времени нам Украины не видать.

– Это почему? – удивился старлей.

– Потому, что нам еще наши танки из этой степи вытаскивать, – вздохнул экс-майор.

Примерно половина потерь батальона была не боевой – Т-35, и в обычных-то условиях не отличавшиеся особой надежностью, в условиях боевых очень уж часто ломались.

– А это надолго. Так что, товарищ старший лейтенант, подыскивай себе временную тещу из местных. С хохлушками ты еще не скоро прогуляешься, да и с фройлянами из Новой Баварии тоже.

Бохайский тоскливо поглядел куда-то в степь, вглубь вражеской территории, и вздохнул.

– Эх, а я-то думал, хоть в Мудодзяне советскую власть установим.

Надо полагать, князь Мэнцзяна, Дэ Ван Дэмчигдонров, слыхал от европейцев и не такие названия своей страны. Ну да что с этих варваров, не знающих нормального языка, вообще взять?

«Правда», 01 августа 1939 г. – «Железные люди в степных кораблях»

«Кораблями пустыни называют верблюдов. Стальными кораблями степей называют советские танки Т-35 бойцы 57-го Особого корпуса, наголову разгромившего японских империалистов в степях Монголии. Доблесть и мужество, ярый жар коммунистических и комсомольских сердец выжгли империалистическую заразу, вырвали у ядовитой гадюки ее хищные зубы.

Но не только на передовой куется победа – враг был разбит не только мужеством советских и монгольских солдат и командиров, но и техническим превосходством СССР. Советская наука является самой передовой в мире, а советские танкостроители и оружейники заслужено держат пальму мирового первенства в своих областях. Недаром, в прошлом году, бывший на маневрах советской бронетехники, британский коммандер Д. Хеллборн, при виде танков Т-35 и Т-28 воскликнул: «Это поразительно! Я был уверен, что линкоры – это корабли, а не танки!»

Так и императорской Японии пришлось на своей шкуре почувствовать, что для советского народа нет ничего невозможного, и, если потребуется, корабли появятся даже в степях. И вести их будут, железной рукой, советские танкисты – пламенные борцы за дело Сталина-Ленина! В. Багрянцев».

Шарлотенбург, Абберштрассе, 3

Аделинде задумчиво оглядела эту, вмиг опустевшую без хозяина квартиру. Всего-то две недели прошли после помолвки, а она уже так привыкла к своему Калле. Ей казалось – этот дом неотделим от него, и вот… Опять она одна, а жених с кузеном Ханно где-то там, в Киле, грызут гранит науки, готовятся стать офицерами Кригсмарине. Вернее – будут грызть. Завтра. Нынче-то они только выходят на перрон.

Помолвка прошла по всем правилам – со священником, представителем партии и гостями от командования. Господин Порше также почтил их скромный праздник присутствием, что-то горячо рассказывал её жениху… А она в этот день «плыла».

Да, нет смысла отрицать – Ханно с самого начала предупреждал её письмами, что желает познакомить с другом. И, да, тот понравился ей сразу. Она просто не ожидала, что столь, казалось бы, застенчивый юноша будет столь настойчив в ухаживании. На следующий же день после их с кузеном возвращения, Калле явился к ним и имел долгий разговор с мачехой (папенька, как всегда, был индифферентен – его кроме истории не интересует ничего. Аделинде даже порой жалела мачеху, с которой у них сложились доверительно-дружеские отношения), после чего спустился к ней, встал на колено, и попросил руки. Фрау Юлия, стоя выше на лестнице, роняла слезы умиления в батистовый платок.

Конечно она не отказала. Доннерветтер – почему нет?! Она взрослая и самостоятельная девушка, где-то даже немного суфражистка, и этот юноша кажется ей достойной парой. Тем более, что Юлия не против – кажется, даже, горячо «за». А любовь, та, о которой пишут в глупых женских романчиках… Куда она денется? Придет до свадьбы.

К тому же Карл и впрямь прехорошенький, и так забавно смущается, когда они остаются наедине…

Нет, Боже упаси, он не позволил себе лишнего! Поцелуи (О, как он целуется!), не более – но с невестой же можно. Строго говоря, после помолвки и большее можно, но он же флотский офицер (хорошо – почти офицер, но сути дела это не меняет), а не шорник, и не станет тащить свою суженную в постель до брачных клятв.

И как мило с его стороны было пожертвовать доходами от аренды, дабы невеста жила в его доме – как хозяйка. Юльхен, кстати, это категорически одобрила. Двум хозяйкам под одной крышей не ужиться, сказала она, пусть это даже мать и дочь. Права, ох права.

Альке даже Богу не позволила б устанавливать порядки в этом доме, поверх нее самой. Раз уж невеста хозяина, так и хозяйствовать, распоряжаться, устанавливать порядки – ей. Чтобы жених, когда будет приезжать на побывку, чувствовал уют и тепло дома. Дома, где пахнет домашней выпечкой, ароматами специй, чтобы понимал, что девушку он встретил достойную и хозяйственную. Чтобы глаза его светились от тихого семейного счастья.

Аделинде вспомнила их с Карлом прогулки, шутки, то, как он восхищенно глядел на нее, и улыбнулась. Как же она была счастлива этим летом!

И вот, теперь она… Одна. В пустом доме. Аделинде всхлипнула, но моментально прогнала жалость к себе. Калле обещал приезжать когда возможно – в училище должны пойти навстречу помолвленному, и к его возвращению предстоит многое сделать, дабы превратить квартиру в семейное гнездышко. Ах, сколько же работы предстоит…

Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, 8

За окном кабинета тихо шуршал дождь. Не обложной, который длиться долгие часы, превращая столицу Германии в скопище серых и унылых зданий, затянутых водной пеленой, как лондонским туманом, и навевающий даже на прагматичных немцев такое сугубо английское заболевание, как сплин. И не неистовая буря с громом и молниями, не водопад воды, порожденный буйствующими небесами, под каковой в романах темные-темные личности любят вершить черные-черные дела, не неистовство природы, загоняющее всех добропорядочных горожан в места посуше, поуютнее и потеплее. Нет, за окном мелкой изморосью шелестел легкий грибной дождик, неслышный, как поступь юной девицы и недолговечный, как первый снег. Перестук капель наводил Гейдриха на задумчиво-философский лад.