Пламенная бунтарка ледяного дракона - Наталия Журавликова

— выпалила я, отпрянув от Эйтона, — Кириэнн Стелла Телейн, родная внучка короля Урнари. Того самого, с кем вы чуть ли не воюете. И это кольцо действительно мое. Оно сдерживало дар, который я порой не в состоянии контролировать.

— И откуда у тебя этот ошейник, Кириэнн? — спросил Эйтон, даже не удивившись моему признанию.

— Так тебе все равно, что я из семьи, которая ненавидит полукровок? — поразилась я.

— Ну, с твоей семьей мне наверняка еще придется встретиться, — он вздохнул, — но как мне кажется, сама ты не разделяешь нравы своей строгой родни. Разве не так? Что-то подсказывает — у этого ошейника есть хозяйка, которая им с тобой и поделилась по дружбе.

Я не стала отрицать.

— Мою подругу звали Милора. Точнее, ее и сейчас так зовут, но вряд ли можно считать ее подругой.

— Дай угадаю, — Эйтон приложил свой палец к моим губам, — ты для чего-то притворилась ей. Или дала ей возможность побыть собой.

Кивнув, я собиралась было рассказать, как все было на самом деле.

Но в дверь уверенно постучали, а потом открыли, не дожидаясь ответа.

Увидев вошедшего, я поняла, что этот драторин точно не будет спрашивать разрешения присоединиться к любому собранию.

Никогда раньше не видя вблизи императора Драторина Кайтона Даэрда, я без представления поняла, что это именно он.

Все не так просто

— Ты — вольная, — спокойно сказал император, разглядывая меня, — тут Эйтон прав. А я уж было подумал, он выдает желаемое за действительное.

Я испуганно взглянула на Эйтона.

Повелитель драторинов казался огромным, точнее не он, а его поле. Я прямо-таки чувствовала незримую силу, которая клубилась вокруг него, заполняя всю комнату. Любое помещение слишком тесное для Кайтона Даэрда. И как с ним может жить сэлонимка? Неужели ей не страшно.

Эйтон, в отличие от своего великого друга, воспринимался мною как… как близкий, тот, кто на одной со мной волне.

Странно, что еще вчера я думала о нем как о враге и угнетателе. Или заставляла себя так считать? Пыталась убедить, что он плохой, высокомерный, наглый чешуйчатый.

— Это ты по ее взгляду определил, повелитель? — спросил Эйтон.

И как ему удается говорить одновременно и уважительно, в рамках приличий, и при этом сохранять дружеский тон?

Вот оно, великое чудо дипломатии.

— Мог бы и по взгляду, — усмехнулся император, — моя милая женушка, когда притворялась пленной рабыней, тоже не могла скрыть своей свободной натуры. Кажется, мой друг повторяет мою судьбу?

Теперь он так же пристально уставился на герцога.

— Возможно, император, — не стал отрицать Эйтон. И в моем сердце от этих слов разлилось тепло.

Не слишком ли поспешно решилась я довериться тому, на кого собиралась злиться из-за несовместимости мировоззрений?

Хотя, честно сказать, с каждым новым днем, проведенным среди драторинов, я чувствовала, что их позиции мне во многом ближе,чем взгляды моей семьи.

Дедушка Брейл, король Урнари и отец моей мамы считает, что Кайтон Даэрд устроил представление с поддельными богами, чтобы оправдать свой союз с сэлонимкой. А ее он презрительно называет «драконьей подстилкой».

Мой отец его точку зрения целиком поддерживает.

Мама не высказывает столь резких суждений, но как она сказала, что дружба с полукровками — это так же неприлично, как брак с чешуйчатым.

И в существовании рабских рынков они обвиняли только драторинов, но никак не охотников за полукровками.

«Не будь этого спроса, не было бы и предложения!» — говорил папа.

Я оказалась меж двух миров.

У каждого своя правда и середины нет. А может… может я эта середина?

Но додумать не успела. Император произнес:

— Но увы, друзья, дело вовсе не в моей проницательности. По моему приказу навели справки и сделали это довольно быстро. Только что мне сообщили, что у короля Брейла пропала внучка Кириэнн Телейн. Сначала все было решили, что строптивая девица сбежала от семьи, чтобы не выходить замуж за того, кого ей определили родители. Но вчера отощавший конь беглянки вернулся один в имение Телейн. Выезды из столицы Урнари оцеплены, опрашивают всех и каждого, но пока никто девицу Кириэнн не видел… У меня есть основания полагать, потому что она стоит передо мной.

Нервно сглотнув, я кивнула.

— И ты уже сказала правду Эйтону, дитя? — он и правда спрашивал как-то по-отцовски. Странно слышать эти нотки от красавца, который выглядел как герой-любовник. Хотя… хотя Эйтон для меня привлекательней, чего уж там. Я понимала, что они ровесники, но герцога Гараирна я воспринимала как более молодого мужчину.

— Видишь, я бы и так об этом узнал, — Эйтон приобнял меня за плечи и Даэрд приподнял бровь то ли удивленно, то ли насмешливо.

— Вы перешли на новый этап общения? — поинтересовался он.

— Это оказалось сильнее меня, Кайтон, — улыбнулся герцог. Я обратила внимание, что он на этот раз не назвал его повелителем или императором. Значит, сейчас они говорят как два друга.

— Внезапно, будто молния поразила? — прищурился Кайтон Даэрд. — А после поцелуя это показалось само собой разумеющимся и ты удивился, что раньше не понимал, что должен быть с ней?

Он издевается?

Но нет, император выглядел очень серьезным.

— Да, — Эйтон ответил коротко и сразу замолчал. Лицо его вдруг вытянулось. Я еще не видела этого самоуверенного и всегда чуть ироничного драторина таким растерянным.

— Неужели ты думаешь…

— Эйтон, я могу ошибаться, потому что глубоко в душе с некоторых пор романтик. Так что предлагаю проверить.

— Когда храм откроется? — Эйтон вдруг подобрался, напрягся, а глаза его странно заблестели.

— Для императора его двери распахнуты всегда, — Даэрд чуть наклонил голову и улыбнулся чуть ли не заговорщицки.

— Простите, достойные дерры, но… о чем вы? — не вытерпела я.

— О том, что сейчас мы втроем отправимся в главный храм Даэры к священному камню, — сказал император, — и в присутствии жреца вы с Эйтоном возложите на алтарь руки. Но сначала снимем твои браслеты и ошейник, Кириэнн.

— Браслеты? Но… при мне нет моего кольца-амулета!

Я запаниковала. Не хотелось бы нечаянно спалить святыню драторинов. Тут уж точно до войны недалеко.

— Ты думаешь напугать нас магией? — император хмыкнул.

Я не успела отреагировать, когда Эйтон спросил своего друга:

— И что будет, когда наша истинность подтвердится?

Истинность?

Мое сердце