Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

Нам пришлось также расстаться с бабушами и м ар­ку ба ми, незамедлительно сменив их на длинные крас­ные сапоги, изготовленные в Марокко, мягкие и обле­гающие ногу, словно шелковые чулки; нашу голову теперь укрывал не только тюрбан, но и красно-желтый полоса­тый платок, концы которого, свисавшие по обе стороны лица и оставлявшие его в тени, были украшены шелко­выми кистями с отделкой из серебряной филиграни; наконец, наряженные таким образом, мы вернулись в европейский квартал, чтобы руководить укладкой всех наших покупок, и, хотя и оставшись без сил, были настроены тронуться в путь в тот же вечер.

Сборы в дорогу уже подходили к концу; мне не дово­дилось видеть, чтобы кто-нибудь еще умел укладывать вещи так же проворно, как арабы: к нашему приходу все уже было скатано, стянуто ремнями и перевязано верев­ками, а два из четырех дромадеров, предназначенных для перевозки клади, навьючены. И тогда г-н Мсара, видя, что остаток работы вполне может быть закончен и без нас, коль скоро первую ее часть так успешно проделали в наше отсутствие, посоветовал нам использовать оста­вшееся время на то, чтобы пойти в местный греческий монастырь, являющийся подворьем Синайского мона­стыря, и попросить там рекомендательные письма. Совет показался нам дельным, и мы поспешили последовать ему, но едва мы успели проехать три или четыре улицы, как путь нам преградило свадебное шествие: новобрач­ная, сидевшая верхом на осле, была плотно закутана в огромное шелковое покрывало; четверо евнухов несли над ее головой балдахин, а следом за ней шла толпа жен­щин, тоже в покрывалах, издавая особые, присущие только арабским женщинам кудахтающие звуки, которые получаются при легком прикосновении языка к нёбу и служат в этих обстоятельствах, как и во всех других счастливых случаях, выражением радости. Эта мелодия заполняла собой перерыв в другой, еще более варварской музыке, и, когда она смолкла, дюжина певцов, аккомпа­нируя себе на уже описанных инструментах, принялась речитативом исполнять более чем анакреонтические песни, в то время как жонглеры и шуты старались самыми выразительными жестами передать смысл этих песен тем, кто, как и мы, имел несчастье не знать языка. За этим шествием, которое было достаточно многолюдно само по себе, двигалась такая огромная толпа, что, даже привстав на стременах, не удавалось увидеть ее конца. Мы при­кинули, что если эта толпа будет двигаться в том же темпе, то нам придется прождать здесь целый час; однако это стало бы слишком большой потерей времени, так что мы положились на Всевышнего, надеясь, что он возьмет на себя заботу отрекомендовать нас монастырю, и повер­нули обратно.

Мы застали арабов уже готовыми, а дромадеров навью­ченными: нам оставалось лишь заключить сделку; дого­воренность в итоге свелась к следующему: мы, со своей стороны, даем задаток, а арабы, в знак того, что они несут за нас ответственность, предоставляют заложни­ков, которые должны будут остаться в консульстве. Этими заложниками, жизнь которых полностью зависела от наших жизней, стали два воина из того же племени и их верховые животные; мы обратили внимание арабов на то, что нас трое и потому следует оставить по меньшей мере трех заложников, но их предводитель заявил, что за двоих из нас оставляют двух воинов, а за третьего — двух дромадеров; устраивало нас такое или нет, нам пришлось удовлетвориться этим ответом, и, хотя подобный расклад не слишком льстил нашему самолюбию, мы были вынуж­дены проглотить унижение. Господин Дантан, г-н Мсара и г-н Дессап, пожелавшие присутствовать при нашем отъезде, обняли нас на прощание, слуги зажгли факелы и подвели лошадей, которым предстояло послужить нам на первом участке пути, так как были опасения, что отсутствие у нас привычки к рыси наших новых верхо­вых животных может повлечь за собой какое-нибудь про­исшествие, пока мы будем ехать по узким и извилистым улицам города. Эта предосторожность, исходившая от Мухаммеда, заставила меня проникнуться к нему под­линной дружбой; наконец в девять часов вечера наши арабы сели на дромадеров, мы — на лошадей, и наш кор­теж величественно выехал из двора гостиницы, освещен­ный факелами шедших впереди нас провожатых, и про­следовал через Каир, вызывая великое восхищение у его обитатателей, которые, несмотря на присущую им обычно безучастность, выходили из своих домов, привлеченные великолепным и необычным зрелищем.

Мы выехали через ворота Победы, ближайшие к евро­пейскому кварталу, затем повернули направо и, двигаясь вдоль городских стен, через час оказались возле другого города — города мертвых, более красивого, богатого и величественного, чем город живых. Это некрополь хали­фов, где военачальники Салах ад-Дина и потомки мам­люка Бейбарса покоятся в гробницах из мрамора и пор­фира бок о бок с самой богатой и самой высокой аристократией Каира; мы заранее решили, что осмотрим некрополь во время нашего первого привала, и выбрать более подходящий час для посещения гробниц было бы невозможно.

Так что мы оставили наших арабов разбивать лагерь и устанавливать палатку, а сами в сопровождении четырех факелоносцев двинулись пешком к городу мертвых, вид­невшемуся впереди как огромная темная масса, где нельзя было различить никаких строений, никаких очер­таний.

Шагов через двести блики наших факелов заиграли на стенах огромного роскошного сооружения, на подножии которого, при дрожащем свете огней, можно было раз­глядеть стихи Корана, опоясывавшие здание, словно свя­щенные головные повязки мумий, тогда как свет, осла­бевая, по мере того как он поднимался вверх, и внезапно прерываясь, когда на его пути оказывались карнизы и отбрасывавшие тень выступающие углы, терялся во мраке, прежде чем достичь вершин минаретов, чьи золо­тые полумесяцы сверкали в ночном небе, словно звезды.

Мы постучали в дверь этого величественного здания; от шума, непривычного в столь поздний час, проснулись ястребы, прятавшиеся среди каменных арабесок и с громкими криками взлетевшие в небо. В ответ раздался протяжный вой, и на какое-то время нам пришло в голову, что в некрополе обитают лишь собаки и хищные птицы, но вскоре послышались шаги человека; наши арабы обменялись несколькими словами с тем, кто стоял за дверью, наконец она открылась, и на пороге этой великолепной гробницы показался ее хозяин.

Это был старик, наделенный чисто мусульманским немногословием; узнав, что привело нас сюда, он знаком пригласил нас войти, показал различные помещения зда­ния, а затем провел в погребальный склеп, стены кото­рого были украшены мозаичными цветами тончайшей работы; внутри склепа стоял превосходно сохранившийся гранитный саркофаг.

Однако нам не хотелось довольствоваться осмотром лишь одной усыпальницы; мы сказали об этом старику, и он знаком дал понять, что находится в нашем распоря­жении; мы покинули гробницу и вышли на улицу. Там нас поджидали ястребы, которые, снова увидев свет, тот­час же опять