Голоса из окон. Ожившие истории петербургских домов - Екатерина Кубрякова

не можете себе представить, в каком горе мы с женой. Лёля убежала, когда мать была дома. Позвала зачем-то жена, а ее нет. Позвали горничную Веру, и той нет» [96], - рассказал журналистам отец.

Чтобы найти хоть какие-то зацепки, обыскали комнату дочери. Оказалось, что пропали все теплые вещи, оленьи сапоги, шапочка, два пальто, одеяла и подушки. Денег у девочки для побега было немного — всего 50 рублей. Видимо, беглянки нарочно дождались, когда швейцар отлучится с парадной лестницы и оставит вместо себя робкого и неумелого подручного. Тогда-то они и прошмыгнули с узлом прямо перед его носом. Остановить барышню подручный не посмел, лишь выглянул ей вслед и увидел, как та спешно нанимает извозчика и велит ехать на Николаевский вокзал (ныне — Московский).

Взволнованные родители всю ночь не смыкали глаз — кое-какие догадки начали приходить им на ум, но догадки столь опасные, что наутро Ружниковы сначала решили объехать всех знакомых, надеясь найти Лёлю у подруг-гимназисток, а когда убедились, что в городе ее нет, обратились в сыскную полицию и озвучили то, о чем со страхом разговаривали всю ночь…

Максимилиан Волошин (ЦГАКФФД СПб)

Купец первой гильдии Афанасий Ефремович Ружников был лесопромышленником. Он приехал в Петербург в 1896 году, тринадцать лет назад, из Архангельской губернии, где возле города Мезень находится лесопильный завод его и двоих его братьев, в котором Афанасий был председателем правления и директором, а также два двухэтажных особняка, в которые семья приезжала каждое лето. Афанасий был гласным городской думы в Мезени, и все в небольшом городке хорошо знали его и его Лёлю. Четыре месяца назад, в сентябре, уезжая после летнего сезона из Мезени, Ружниковы взяли с собой в Петербург ту самую горничную Варю, которая страшно скучала по родным местам и постоянно говорила своей молодой госпоже, как хочет вернуться обратно.

Страх родителей от догадки о том, что девочки решили сбежать в Мезень и самостоятельно добраться до Архангельской губернии, становился все сильнее не только потому, что их дочь еще слишком молода для столь непростых путешествий и может попасть в большие неприятности. Но и потому, что купец Ружников каждый день посылал телеграммы братьям в Мезень, но в ответ сообщалось, что беглянок там нет. Купец даже назначил награду за любую информацию о местонахождении дочери — крупную сумму в 1000 рублей.

Но пока ему оставалось лишь бродить из угла в угол в своей просторной гостиной в этом доме, ожидая звонка телефона, который он как раз недавно установил. Номер 1… 0… 7… 3… 5… Ах, если бы от нового аппарата была хоть какая-то польза!

Чем закончились поиски Лёли, можно только догадываться, а об Афанасии известно, что он прожил в Петербурге в этом самом доме до своей смерти в 1918 году, оставив наследникам всю свою мезенскую недвижимость (два дома и каменные амбары), капитал в 167 572 рубля и долю в мезенском лесопромышленном обществе.

Литература

«Пропавшая девочка» // Биржевые Ведомости. — № 10952. - 24 января 1909.

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга середины XIX — начала XX века. / под общ. ред. Б. М. Кирикова. — СПб.: Пилигрим, 1996.

Весь Петроград на 1917 год: адресная и справочная книга г. Петрограда. — СПб.: издание т-ва А. С. Суворина; Новое время, 1917.

Волошин М. А. Стихотворения. — Л.: Советский писатель, 1977. - (Библиотека поэта. Малая серия).

Доморощенов С. Н. Наследство: историко-краеведческий сборник очерков о мезенской жизни в течение ста с лишним лет. — Мезень, 1992.

Недошивин В. М. Прогулки по Серебряному веку: Санкт-Петербург. — М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2014.

Овсянкин Е. Архангельск купеческий. — Архконсалт, 2000.

Доходный дом Чубаковых

(1911 г., архитектор В. И. Ван-дер-Гюхт) Каменноостровский пр., 38 / Большой пр. ПС, 96

«Свалился, как снег на голову! Но разве он может иначе? Прямо с вокзала в семь часов утра явился к Георгию Иванову на Каменноостровский. Стук в кухонную дверь. Георгий Иванов в ужасе вскакивает с кровати — обыск! Мечется по комнатам, рвет письма из Парижа. А стук в дверь все громче, все нетерпеливей. Вот сейчас начнут дверь ломать.

— Кто там? — спрашивает Георгий Иванов, стараясь, чтобы голос не дрожал от страха. В ответ хриплый крик:

— Я! я! я! Открывай!

«Я» — значит, не обыск. Слава Богу! Но кто этот «я»?

— Я, я, Осип! Осип Мандельштам. Впусти! Не могу больше! Не могу!

Дверь, как полагается, заперта на ключ, на крюк, на засов. А из-за двери несется какой-то нечленораздельный вой. Наконец Георгию Иванову удалось справиться с ключом, крюком и засовом, грянула цепь, и Мандельштам, весь синий и обледеневший, бросился ему на шею, крича:

— Я уже думал крышка, конец. Замерзну у тебя здесь на лестнице. Больше сил нет, — и, уже смеясь, — умереть на черной лестнице перед запертой дверью. Очень подошло бы для моей биографии. А? Достойный конец для поэта. <…>

Осип Мандельштам

До вчерашнего утра Георгий Иванов жил, отапливаясь самоваром, который беспрерывно ставила его прислуга Аннушка. Но вчера утром у самовара отпаялся кран, ошпарив ногу Аннушки, и та, рассердившись, ушла со двора, захватив с собой злополучный самовар, а заодно и всю кухонную утварь» [97].

В этом огромном роскошном доходном доме Петроградской стороны, на углу Каменноостровского и Большого проспектов, жил поэт Георгий Иванов, когда в его дверь