Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

Я обмакнула перо в чернильницу, собираясь измыслить несколько интересных историй для развлечения Элизы. Но стоило лишь написать «мистер Карнеги», как я сразу остановилась. Когда речь заходила о нем, я не могла притворяться. Даже в фантазиях, адресованных сестре.

Разумеется, я не выдумывала никаких небылиц о подробностях жизни семейства Карнеги. Вымыслом были лишь радость и счастье, которые, по представлениям Элизы, должны царить в доме богатых людей. После нашей беседы в библиотеке — и подслушанного мной разговора мистера Карнеги с матерью: того самого разговора, в котором открылось его намерение уехать в Шотландию, — его деловые поездки становились все более частыми и продолжительными, так что он почти перестал бывать дома. Без старшего мистера Карнеги с его неиссякаемой бодростью духа всех обитателей «Ясного луга» охватили тоска и уныние. Особенно это касалось моей хозяйки. Я боялась представить, что будет, если мистер Карнеги все же добьется желаемой должности в Глазго.

Утешало меня лишь одно: чем больше миссис Карнеги впадала в уныние, тем сильнее она полагалась на меня. Мне очень не нравилась причина такого успеха, однако я добилась своей главной цели и сумела стать незаменимой помощницей для хозяйки. Меня грела мысль, что это сослужит хорошую службу моей семье.

Глава двадцать четвертая

Мистер Карнеги не получил должность в Шотландии, о которой просил. Моя хозяйка обрадовалась этой новости, но радость была недолгой: сын ясно дал ей понять, что в любом случае намерен покинуть Питсбург. Он не рассказывал ей о причинах, заставлявших его бежать, но я все понимала. И он знал об этом.

Он продолжал заниматься делами, связанными с бесконечными разъездами. А в тех редких случаях, когда он бывал дома и не мог избежать встречи со мной, я постоянно чувствовала на себе его взгляд, пока прислуживала его матери. При этом обычно общительный мистер Карнеги становился задумчивым и молчаливым. Только на светских приемах, в присутствии посторонних, он вновь превращался в приветливого, компанейского, уверенного в себе предпринимателя. Наблюдая за этим разительным преображением, я вспоминала наш с ним разговор, случившийся в тот единственный раз, когда он случайно застал меня одну в гостиной «Ясного луга».

— Что вы видите в этой комнате? — спросил он.

Поначалу вопрос меня обескуражил. Ответ казался очевидным, но я уже знала: в мистере Карнеги нет ничего очевидного. Я обошла комнату по кругу, давая простые ответы:

— Я вижу красивые картины на стенах. Вижу кресла в стиле Людовика XV, обтянутые красным шелком. С бахромой и короткими гнутыми ножками. Вижу фигурный паркет и красный ковер с цветочным узором. Вижу обои из красной парчи, а над ними — нарисованный фриз с распустившимися розами. Камин из каррарского мрамора. Ониксовые часы на каминной полке. Канделябры из Франции. Фарфоровые вазы из Англии. На столе в центре комнаты — кувшин из Австрии, расписная плитка из Германии и набор фигурок из слоновой кости с Востока.

Он изумленно уставился на меня.

— Впечатляющее изложение, мисс Келли. Откуда вам известны такие подробности?

Я улыбнулась чуть озорной улыбкой.

— Я не раз слышала, как ваша мать рассказывала все это гостям.

— Конечно, вы слышали. Я задал глупый вопрос. — Он рассмеялся. — Хотите узнать, какую еще историю способна поведать нам эта комната?

— Да, мне было бы интересно.

— Эту комнату можно читать, как открытую книгу. Каждый предмет — слово в рассказе.

Я оглядела гостиную, пытаясь разгадать заключенную в ней историю. Но видела лишь хаотичное пространство, загроможденное дорогими вещами.

— Боюсь, для меня эта книга закрыта. Вы мне ее не прочтете?

— С большим удовольствием. — Он аккуратно взял меня под локоть, словно даму из высшего общества, пришедшую с визитом. Я и вправду почувствовала себя гостьей, а не служанкой.

Свободной рукой он указал на камин и на стол в центре комнаты.

— Вещи, которые вы так замечательно описали, поведают «читателю» или гостю, что семья, проживающая в этом доме, много и основательно путешествовала по миру.

— Понятно.

Я не стала уточнять, что Карнеги никогда не путешествовали на Восток, как можно было бы предположить по костяным статуэткам. Но понимала, как это «слово» вплетается в общее повествование комнаты и как хозяева дома используют такие «слова», чтобы передать определенное сообщение гостям.

Он отпустил мой локоть, взял меня за руку и подвел к стене, где висело больше всего картин.

— Эта коллекция произведений искусства, безусловно, указывает на то, что обитатели «Ясного луга» не чужды культуре.

Он принялся объяснять, что именно каждая картина говорила наблюдателю о семье, проживающей в этом доме. Я кивала, но слушала вполуха. Все мои мысли были сосредоточены на одном: на тепле его руки, которая держала мою. Мне хотелось, чтобы он крепче стиснул мою ладонь, но в то же время я очень боялась, что в гостиную войдет Хильда и застанет нас в таком компрометирующем положении.

Деликатно высвободившись, я спросила:

— А мебель тоже важна для рассказа? Или шелковые обои? Что они добавляют к истории?

— Прекрасный вопрос. Эти вещи роскошные и дорогие, но не чрезмерно. Они сообщают гостям, что хозяева «Ясного луга» — люди вполне обеспеченные, однако не кичатся своим богатством. Они достойные и утонченные. — Он пустился в подробные описания тканей на стенах и каждого предмета мебели, но я снова не слушала, пораженная одной мыслью. В тот день я многое поняла о мистере Карнеги.

Эта «книга», составленная из вещей, походила на повествование о его собственной жизни. Той жизни, которую он сам создавал для себя. Я наблюдала, как он орудовал словами — словно художник кистью, — и каждое слово было мастерским штрихом, важным для сотворения единого целого. Только получалась у него не обычная картина — я присутствовала при рождении шедевра.

Миссис Карнеги назначила большой званый обед на 15 апреля. Предполагалось, что это будет совместное празднование в честь окончания Гражданской войны (после сражения при Аппоматтоксе генерал Ли сдался генералу Гранту и подписал полную капитуляцию) и отъезда старшего мистера Карнеги в путешествие по Европе, которое он решил совершить, не получив должность в Шотландии. Он собирался уехать в конце апреля вместе с двумя друзьями, Гарри Фиппсом и Джоном Вандевортом, и поначалу миссис Карнеги приняла это решение в штыки. Впрочем, ярость хозяйки быстро угасла. Когда стало понятно, что ее старший сын твердо намерен покинуть Питсбург, она прекратила сопротивление и начала с удовольствием обсуждать его будущее путешествие, которое в узком кругу знакомых называла не иначе как «джентльменской поездкой». К моему огромному облегчению, этот круг не включал мисс Аткинсон. Недавно было объявлено о ее помолвке с джентльменом из питсбургского Ист-Энда, и теперь они с миссис Карнеги крайне редко встречались в свете. У меня же стало чуть меньше поводов для тревог.

Однако утром 15 апреля пришло известие о смерти всеми любимого президента Линкольна, на которого накануне вечером было совершено покушение. Праздничное настроение сменилось скорбным, но Карнеги решили не отменять мероприятие. Они спешно отправили слуг по домам всех приглашенных, письменно извещая гостей о том, что на обеде будут соблюдены правила траура и сам он пройдет как поминальная трапеза в честь президента Линкольна. Изначально экстравагантное меню, включавшее свежие дыни, пряный бульон, лосося, ветчинный мусс с горошком, филе шатобриан, жареную утку и десерт, сократили до приличного минимума. Все слуги надели на рукава черные траурные повязки, на окнах повесили черные шторы. Хозяева дома облачились в траурные одежды, хотя эта скорбная перемена практически не отразилась на облике миссис Карнеги, которая и прежде носила только черное.