Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

Я застыла на месте. Миссис Карнеги отправила меня за корзинкой с пряжей, и я спешила в гостиную, чтобы помочь ей вязать новый шарф для младшего мистера Карнеги. Но теперь не решалась войти. Я никогда прежде не слышала, чтобы старший мистер Карнеги разговаривал с матерью в таком жестком тоне. Обычно они либо мягко подтрунивали друг над другом, либо вели серьезные деловые беседы. Сейчас же мистер Карнеги был по-настоящему рассержен, и мне в голову пришла тревожная мысль: могли ли в этих бумагах содержаться какие-то записи обо мне?

— Ты обвиняешь меня в том, что я сую нос куда не следует, Эндра? С каких пор мне отказано в доступе к твоей деловой корреспонденции? — Моя хозяйка почти кричала на своего обожаемого старшего сына.

— Это не деловая корреспонденция. Это моя личная переписка с Томом Скоттом.

У меня отлегло от сердца. Вряд ли мистер Карнеги стал бы писать обо мне мистеру Скотту. Но я по-прежнему не решалась войти в гостиную и предпочла постоять в коридоре для слуг и дождаться, когда мистер Карнеги уйдет. После того вечернего разговора в библиотеке мы с ним не виделись уже два дня, и я не хотела, чтобы наша встреча состоялась в такой напряженный момент.

— Личная переписка? — фыркнула миссис Карнеги. — Я не назвала бы личным письмо к твоему начальнику в Пенсильванской железнодорожной компании. К человеку, который в течение многих лет упоминается в наших с тобой деловых разговорах.

— Конкретно это письмо было личным. — Мистер Карнеги говорил тихо, но его голос буквально звенел от злости.

— Ты считаешь, что просьба к начальству отправить тебя в американское представительство в Глазго — это твое личное дело? Ты собираешься бросить нас с Томом управлять в одиночку всеми созданными тобой предприятиями, хотя сам понимаешь, что Том еще не готов к подобной ответственности. Твое решение касается всей семьи. Оно не может быть личным!

Он собрался ехать в Шотландию? Почему? Потому что я его оттолкнула? Хотя я сама отказалась от всякой надежды на отношения между нами, мне все равно стало грустно при мысли, что он уедет из этого дома — и исчезнет из моей жизни. «Прекрати, — сказала я себе. — Так будет лучше». В отсутствие мистера Карнеги пропадет и соблазн отступиться от долга.

— Мама, я взрослый успешный мужчина двадцати восьми лет, и у меня могут быть личные причины для такой просьбы. Конкретно сейчас меня интересует должность в Шотландии. Это все, что тебе стоит знать.

— Эндра, тебе же известна пословица: «Каждый дурак заработает деньги, но только мудрец сохранит заработанное». И оставляя свое состояние в руках неопытного младшего брата, ты ведешь себя как дурак.

— Мама, я никуда не уеду, предварительно не убедившись, что приняты все необходимые меры не только для сохранения нашего капитала, но и для его приумножения. Ты должна мне доверять.

Миссис Карнеги разрыдалась.

— Эндра, я просто не понимаю. Мы всегда обсуждали такие решения. Почему ты не посоветовался со мной? Почему ты сейчас не хочешь ничего говорить? Как ты можешь уехать, бросив меня и Тома?

Мистер Карнеги молчал. Человек, никогда не лезший за словом в карман, онемел перед горем матери.

Потом до меня донесся звук шагов и голос младшего мистера Карнеги:

— Что у вас происходит? Вы так кричите, что я услышал даже из своего кабинета. И выглядите вы оба злыми как черти.

Я предпочла бы остаться и узнать, что старший мистер Карнеги ответит брату, но моя хозяйка, не выдержав этого неприятного разговора, вышла из комнаты. Ее шаги разнеслись гулким эхом по главной лестнице. Я вихрем промчалась через кухню — мимо застывших с открытыми ртами мистера Форда и Хильды, которые тоже наверняка слышали жаркую перепалку между хозяином и хозяйкой, — и поднялась по черной лестнице. До двери в спальню миссис Карнеги я успела добраться раньше ее самой. Мне совсем не хотелось, чтобы она думала, будто я в курсе ее ссоры с сыном.

— Я сейчас нужна вам, мэм? — спросила я, когда она, задыхаясь, поднялась по лестнице.

— Да, Клара. — Она протиснулась мимо меня в спальню.

Я вошла в комнату следом за ней. Взяла ее под руку, помогла сесть на кушетку. Повернувшись ко мне спиной, она тихо расплакалась.

Я подала ей чистый носовой платок и спросила:

— Принести что-нибудь, что могло бы вас успокоить, мэм? Ваше вязание? Книгу из библиотеки?

— Меня ничто не успокоит, Клара.

— Может быть, чаю с печеньем? Или рюмочку бренди?

— Единственное, что меня способно утешить, — это преданность старшего сына. А ее ты вряд ли мне обеспечишь.

Да, это правда. Более того: я почти не сомневалась в том, что сама являлась причиной ее слез.

Глава двадцать третья

Дорогая Клара!

Найти работу на фабрике оказалось сложнее, чем мы надеялись. Правду говоря, промышленность в Голуэй-Сити на удивление скудная. Казалось бы, при огромных запасах воды в озере Лох-Корриб в городе можно построить гораздо больше заводов. Но земледелие по-прежнему преобладает в местных краях, так что у городских жителей остается не так уж и много возможностей для работы. Папе удалось устроиться на винокуренный завод Персса, расположенный на острове Нанс между двух рукавов реки Корриб; он производит больше виски, чем любая другая ирландская винокурня за пределами Дублина. Папа будет трудиться в цеху сусловарочных котлов, и это очень опасно. Собственно, он получил это место лишь потому, что предыдущий работник погиб, обварившись горячим суслом, и ему срочно искали замену. Мама сперва была против, но быстро смирилась, когда поняла, что в ближайшее время отцу вряд ли удастся занять другую должность.

Для меня и для мамы ничего не нашлось, так что мы будем по мере возможности брать сдельную работу у местной швеи, но вот что поразительно: наша юная Сесилия получила временную подработку на том же заводе Персса. Она станет помогать торговому агенту, продающему отработанные остатки сусла и жмыха местным фермерам, которые пускают их на корм скоту. Памятуя о том, как нелегко убедить недоверчивых фермеров покупать это месиво — мы все слышали, что оно портит коровье молоко, — можно понять, почему управляющие винокурней взяли Сесилию в продавщицы. С бронзовыми волосами, ярко-зелеными глазами и по-детски открытым взглядом, она — воплощение невинности, способной развеять любые сомнения даже у самого подозрительного фермера.

Заработная плата совсем невысокая, а еду нам приходится покупать, потому что здесь нет земли даже под маленький огород. Средств хватает на пропитание и скромные вклады в хозяйство тети Кэтрин, но даже на самое необходимое остается всего ничего. Деньги, которые нам посылаешь ты, сейчас важны как никогда, и мы каждый вечер молимся за тебя и за твою дальнейшую успешную службу.

Надеюсь, что твой Питсбург все-таки чище, чем этот так называемый город. Хотя здесь не так много заводов и фабрик, извергаемая ими гарь отравляет воздух, и весь Голуэй-Сити пропитан копотью: улицы, здания, даже люди. Наверное, меня безнадежно «разбаловал» чистый сельский воздух родного Туама. Вместо привычного нашему слуху пения птиц вокруг раздается кашель. Кашляют все: тетя Кэтрин и ее домочадцы, наши соседи, даже мама, папа и Сесилия, — что особенно неприятно в такой тесноте, когда мы постоянно находимся в непосредственной близости друг к другу. Скажи, ты тоже скучаешь по глотку чистого воздуха?

Я перечитала свое письмо и вижу, что оно получилось чересчур мрачным. На самом деле все не так плохо. Мы вместе, мы помогаем друг другу, и семья тети Кэтрин тоже поддерживает нас как может. Это гораздо больше, чем есть у многих в наше тяжелое время. Не волнуйся за нас.

Пожалуйста, Клара, пиши мне почаще. Пиши подробнее о себе и твоей новой жизни в Америке. Пиши больше историй о своих богатых хозяевах и хозяйке, чтобы я хоть с твоих слов представляла себе, как хорошо могут жить люди.