Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э. - Парома Чаттерджи

В этой хронике редко встречается перечисление священных объектов – обычно автор довольствуется тем, что называет церковь или мученика. Но икон среди них в любом случае незаметно. С другой стороны, упоминания статуй встречаются не раз. В длинном разделе, посвященном основанию Константинополя, мы узнаем, что Константин

…достроил Ипподром, украсив его изделиями из бронзы наипрекраснейшим образом. <…> И также построил он форум, просторный и весьма изысканный; и в центре он утвердил высокую колонну из фиванского камня, достойную восхищения, а на вершине той колонны воздвиг статую самому себе, с лучами света на голове, – бронзовую статую, которую он привез из Фригии. Этот же император Константин в тайне забрал из Рима так называемый палладион и поместил его на форуме, который сам и построил, под колонной своего памятника. <…> Этот же император построил два красивых портика от входа во дворец и до самого форума, украсил их статуями и мрамором. <…> Рядом он также построил базилику с апсидой, а рядом воздвиг высокие колонны и статуи; это он называл Сенатом, а само место назвал Августеон, поскольку напротив своего памятника хотел поставить памятник матери, госпоже Елене Августе, тоже на порфирной колонне. Кроме того, он достроил баню, которая называется Зевксипон, украсив ее колоннами, различными мраморными фигурами и изделиями из бронзы [Ibid.: 16].

В процитированном выше фрагменте подчеркивается наличие статуй, привезенных из других городов или созданных специально для столицы, которые стояли в самых ключевых точках города. Разумеется, под мраморными и бронзовыми фигурами автор мог понимать как христианские, так и не христианские изображения. Более того, отсутствие икон в текстовых документах не означает, что они отсутствовали и в преобладающей визуальной культуре (о чем упоминалось в главе 1). Но с другой стороны, тот факт, что автор упоминает объекты другого типа, уже означает, что он придает им определенную важность. И наконец, полное отсутствие каких бы то ни было христианских изображений выглядит тем более удивительно, что в этом тексте речь идет об основании Константинополя, а автор явно склоняется к православию. Подобный дисбаланс наблюдается и в других византийских хрониках.

В настоящей главе речь пойдет именно об этом феномене. Мы внимательно рассмотрим – в хронологическом порядке – подборку хроник, написанных между IV и XIII веками. Список ни в коем случае не является исчерпывающим (это выходило бы за пределы нашей задачи). Подобранные мной источники интересны с точки зрения того, как именно в них рассматривается статуя и ее функции по сравнению с иконами. Каждая из рассматриваемых здесь хроник отличается собственным характером: у Иоанна Малалы мы видим гордость за его родную Антиохию, а у Феофилакта Симокатты – связь с Египтом. В хрониках конца IX – начала XIII века утверждается, что христианские иконы достойны поклонения, но вместе с тем в определенные моменты иконы оказываются бессильны: об этой тенденции писал Энтони Калделлис. Но несмотря на все различия, связанные с эпохой и условиями написания, во всех хрониках также прослеживается один и тот же комплекс ролей, приписываемых статуям, которые по-прежнему занимают важное место в жизни империи. Эти роли пронизывают временные пределы хроник и иногда пересекаются с темами, уходящими в другие жанры, например в патриографию.

В этой главе утверждаются два пункта. Во-первых, я полагаю, что жанр хроники сформировал прочную и устойчивую связь между статуями и временем. Более того, статуи служат отправной точкой для измерения времени, идет ли речь об основании городов и империй (как у Иоанна Малалы), о разрушительных землетрясениях (Феофан Исповедник) или о распаде Римской империи как таковой (Никита Хониат). Каждое из этих событий сопровождается строительством или разрушением статуй. Во-вторых, если статуи отмечают собой развитие и распад империи (из-за человеческих или природных факторов), то одновременно мы узнаем о слабостях христианских икон. Иконы Христа и особенно Богородицы предстают бесполезными именно в те моменты, когда от них могла ожидаться скорейшая помощь. Примером того, что христианские святыни зачастую оказываются бессильными перед лицом катастрофы, можно отыскать в хрониках Феофана, Михаила Атталиата, Анны Комнины, Никиты Хониата. Интересно, что, если нам и попадается хроника такого типа, как у Иоанна Скилицы, где – в отличие от других – присутствуют конкретные отсылки к православным церквям и иконам, их авторы проявляют аналогичный интерес к гаданиям (т. е. нехристианским практикам), где часто ключевую роль играют статуи. Скилица в первой же главе подчеркивает неэффективность христианских святынь: он упоминает, что правящий император Михаил I Рангаве напрасно искал убежища от узурпатора в храме Богородицы Фарской [Skylitzes 2010: 9]. Это важный момент, и на нем следует остановиться. В 843 году иконам возвратили прежний статус, однако дискурс, согласно которому их предполагаемая сила была невелика, надолго пережил эпоху иконоборчества. Триумф святого образа определенно уже воспринимался как данность, но это не исключало необходимости отслеживать и измерять их мощь, а их статус не был чем-то, не подлежащим сомнению. И хотя некоторые ученые уже обратили внимание на эту аномалию, сам феномен до сих пор не был исследован и описан в достаточной мере. В настоящей главе мы постараемся прочесть произведения искусства того времени в контексте неоднозначного восприятия христианских икон в средневизантийский период. В частности, нас интересует, чем именно объясняется так называемое Македонское возрождение, сопровождавшееся развитием классических образов. Традиционно в нем видят сравнительно однозначное возвращение к античности, однако, возможно, существует связь между этим феноменом и прервавшимся иконоборчеством.

Скульптурный арсенал Константинополя тоже не спешил приходить на помощь в критических ситуациях – во всяком случае, в хрониках ни о чем подобном не говорится. Но тем не менее этот корпус был собран, чтобы представлять собой нерушимую целостность империи. Иконы попросту не имели подобных ассоциаций, поскольку появились гораздо позже, и хронисты прямо или косвенно признают этот факт. Благодаря своему древнему происхождению статуи были окутаны харизматической аурой: они были здесь «первыми» или, во всяком случае, появились «раньше», чем изображения Христа и святых. Здесь будет уместно рассмотреть сцену распятия, созданную в X веке (рис. 3.1). На этой иконе, вырезанной из слоновой кости, фигуры расположены на различных уровнях и сгруппированы вокруг Креста. Сверху находится Христос: его тело формирует строгую вертикаль. Под его ногами солдаты играют в кости, создавая горизонтальный акцент. В самом низу расположен персонаж, подписанный как Аид. Одной рукой он придерживает основание Креста, которое вонзилось ему в живот наподобие копья. Как указывает Маргарет Фрейзер, до нас не дошло ни одной другой сцены распятия, где присутствовал бы Аид [Frazer 1974:153–161]. Эта уникальная композиция