Гипотеза любви - Али Хейзелвуд

ее работу достойной финансирования? Что, если он просто притворялся, потому что Адам — его друг? Адам говорил, что Том не такой, но он мог ошибаться, и теперь…

— Ты готова? — спросил Адам.

Она взяла рюкзак, пытаясь собраться с мыслями. С ней все в порядке. Все вообще в порядке. Поплакать можно будет позже.

— Да, идем. — Она перекатилась с носка на пятку, бросив на Тома последний взгляд. К сожалению, он казался поглощенным своим ноутом. — Пока, Том. Было приятно познакомиться. Хорошей поездки.

— Взаимно, — сказал он, даже не взглянув на нее. — Хорошо поговорили.

— Да.

«Должно быть, всему виной раздел по геномной диагностике», — подумала Оливия, выходя из комнаты вслед за Адамом. Она подозревала, что этот раздел слабоват, но сглупила и все равно включила его в отчет. Глупо. Глупо, глупо. Следовало его доработать. Сейчас главное было не заплакать, пока она не…

— Оливия, — окликнул ее Том.

Она задержалась в дверном проеме и оглянулась.

— Да?

— Увидимся в следующем году в Гарварде, так ведь? — Он наконец поднял взгляд и посмотрел на нее. — У меня специально для вас есть прекрасный рабочий стол.

Ее сердце подпрыгнуло. Оно буквально взорвалось радостью у нее в груди, и Оливия почувствовала, как ее захлестнула бурная волна счастья, гордости и облегчения. Этот шквал вполне мог повалить ее на пол, но каким-то биологическим чудом она умудрилась остаться на ногах и улыбнуться Тому.

— Жду с нетерпением, — сказала она голосом, в котором слышались слезы счастья. — Большое спасибо.

Он подмигнул ей и улыбнулся еще раз, ободряюще и по-доброму. Оливия едва держалась до выхода на улицу, а там уже крикнула «йес!», несколько раз подпрыгнула на месте и снова крикнула «йес!».

— Ты закончила? — спросил Адам.

Она развернулась, вспомнив, что не одна. Его руки были сложены на груди, пальцы барабанили по бицепсам. В глазах читалось снисхождение, и… ей следовало бы смутиться, но она ничего не могла с собой поделать. Оливия бросилась к нему и обняла так крепко, как только могла. Она закрыла глаза, когда, поколебавшись несколько секунд, он обнял ее в ответ.

— Поздравляю, — тихо прошептал Адам ей в волосы. Так, что Оливия вновь была готова расплакаться.

Когда они сели в его машину — неудивительно, что это был «приус» — и поехали к кампусу, она почувствовала, что не может молчать.

— Он берет меня. Он сказал, что берет меня.

— Он был бы идиотом, если бы не взял. — Адам слегка улыбался. — Это точно.

— Он тебе сказал? — Ее глаза распахнулись. — Ты знал и даже не рассказал мне…

— Нет. Мы тебя не обсуждали.

— Правда? — Она повернула голову и развернулась всем телом на сиденье, чтобы лучше его видеть. — Почему?

— Негласное соглашение. Это могло бы стать конфликтом интересов.

— Точно. — Конечно. Разумно. Близкий друг и девушка.

Фейковая девушка, на самом деле.

— Можно вопрос? — сказал Адам.

Она кивнула.

— В США много лабораторий, где занимаются раком. Почему ты выбрала Тома?

— Да я не то чтобы выбирала. Я написала нескольким специалистам, двое из них работают в Калифорнийском университете, что намного ближе, чем Бостон. Но ответил только Том.

Оливия прислонилась затылком к подголовнику. Ей впервые пришло в голову, что придется расстаться с привычной жизнью на целый год. Квартира, которую она делит с Малькольмом, вечера с Ань. И Адам. Она сразу же отогнала от себя эту мысль, потому что не готова была обдумывать ее всерьез.

— Кстати, почему преподаватели никогда не отвечают на письма студентов и аспирантов?

— Потому что мы получаем их примерно двести в день, и большинство — это вопрос: «Почему у меня тройка?» — Он помолчал минуту. — Мой совет на будущее: не делай таких рассылок сама, проси руководителя.

Она кивнула и взяла это на заметку.

— Но я все-таки рада, что получилось с Гарвардом. Это будет потрясающе. У Тома такое громкое имя, и в его лаборатории я могу работать, не ограничивая себя. Буду проводить исследования двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, и если результаты совпадут с моими ожиданиями, то я смогу публиковаться в авторитетных журналах, и, возможно, через несколько лет можно будет начать клинические испытания. — Она была в восторге от таких перспектив. — Эй, у нас с тобой теперь есть общий соавтор вдобавок к тому, что мы отличные партнеры по фейковым отношениям! — У нее вдруг появилась мысль. — Кстати, о чем ваш с Томом большой грант?

— Модели на основе клеток.

— Вне клеточной решетки?

Адам кивнул.

— Вау. Это круто.

— Это, безусловно, самый интересный из всех моих нынешних проектов. И грант я получил как раз вовремя.

— В смысле?

Он перестраивался в соседний ряд и ответил не сразу:

— Он отличается от остальных моих грантов, в основном по генетике. Что, не пойми меня неправильно, интересно, но я уже десять лет занимаюсь одной и той же темой и попал в колею.

— Заскучал?

— До смерти. Даже подумывал уйти в фирму.

Оливия ахнула. Бросить науку и уйти в корпоративный мир считалось величайшим предательством.

— Не волнуйся. — Адам улыбнулся. — Том меня выручил. Когда я рассказал, что мне надоели мои нынешние проекты, мы провели мозговой штурм в нескольких новых направлениях, нашли то, что понравилось нам обоим, и составили заявку на грант.

Оливия почувствовала внезапный прилив благодарности к Тому. Он не просто спас ее проект. Благодаря ему Адам все еще здесь, и она смогла с ним познакомиться.

— Должно быть, приятно снова радоваться работе.

— Да. Наука многого требует и мало дает взамен. Трудно оставаться в академии без веских причин.

Она рассеянно кивнула, думая, что эти слова звучат знакомо. Не только по содержанию, но и по форме. Впрочем, не удивительно: именно это сказал ей Тот Парень в туалете много лет назад. «Академия — это куча вложений с мизерным выхлопом. И важно, достаточно ли веские у вас причины для того, чтобы стремиться в академические круги».

Внезапно в мозгу у нее что-то щелкнуло.

Глубокий голос. Расплывчатый темноволосый образ. Четкая, отрывистая манера говорить. Могут ли Тот Парень в уборной и Адам быть…

Нет. Это невозможно. Тот Парень был аспирантом… хотя разве он сказал это прямо? Нет. Он сказал: «Это туалет моей лаборатории» — и что он тут уже шесть лет, и он не ответил на ее вопрос о защите, и…

Невозможно. Невероятно. Непостижимо.

Как и все, что касалось Адама и Оливии.

О боже. Что, если они действительно встретились впервые несколько лет назад? Все равно он, вероятно, не помнит. Наверняка. Оливия была никем. И все еще остается никем. Она подумала, не спросить ли его, но зачем? Он понятия не имел, что пятиминутный разговор с ним стал импульсом, который был нужен Оливии. Что она думала о нем все это время.

Оливия вспомнила последнее, что сказала ему: «Может, увидимся в следующем году», и, ох, если бы она только знала. Она почувствовала прилив чего-то теплого и мягкого в той податливой части ее тела, которую она берегла сильнее всего. Она взглянула на Адама, и это чувство стало еще больше, еще сильнее, еще жарче.

«Ты, — подумала она. — Ты. Ты просто самый… Худший… Лучший…»

Оливия засмеялась, качая головой.

— Что? — озадаченно спросил он.

— Ничего. — Она улыбнулась ему. — Ничего. Знаешь что? Мы с тобой должны выпить кофе. Чтобы отпраздновать.

— Отпраздновать что?

— Все! Твой грант. Мой год в Гарварде. То, как круто развиваются наши фейковые отношения.

Вероятно, с ее стороны было нечестно просить об этом, поскольку фальшивое свидание должно было состояться только завтра. Но в предыдущую среду они встретились всего на несколько коротких минут, а с вечера пятницы Оливия раз тридцать заставляла себя отложить телефон, чтобы не писать Адаму о том, что никак не могло его заинтересовать. Например, о том, что он был прав и проблема с иммуноблотом была в антителе. А в десять вечера в субботу она умирала от желания узнать, в университете ли он, и дважды написала и стерла сообщение: «Привет, что делаешь?» —