Гипотеза любви - Али Хейзелвуд

и прижала ладони к глазам, еще не вполне готовая их открыть. Возможно, она никогда больше их не откроет.

— Как это могло случиться? Я не такая. Это не я. Как я могла… и надо же, Адам Карлсен! Кто может влюбиться в Адама Карлсена?

Малькольм фыркнул.

— Кто угодно, Ол. Он высокий, задумчивый, угрюмый красавец с огромным ай-кью. Все любят высоких, задумчивых, угрюмых красавцев с огромным ай-кью.

— Я нет!

— Очевидно, да.

Она сильно зажмурилась и прохныкала:

— Не такой уж он и угрюмый.

— Конечно, угрюмый. Ты просто не замечаешь, потому что уже по уши втрескалась.

— Я не… — Она хлопнула себя по лбу. Еще раз. — Блин.

Малькольм подался вперед и взял ее за руку. Его кожа казалась темной и теплой по контрасту с ее ладонью.

— Эй, — сказал он, добавив в голос успокаивающих интонаций. — Не волнуйся. Мы с этим разберемся. — Он даже смог улыбнуться. Оливия так любила его в этот момент, даже несмотря на «а я тебе говорил». — Во-первых, насколько все плохо?

— Не знаю. Есть какая-то шкала?

— Ну, есть «нравится» и есть «прямо нравится».

Она покачала головой, чувствуя себя совершенно растерянной.

— Он просто мне нравится. Я хочу проводить с ним время.

— Ладно, это еще ничего не значит. Ты хочешь проводить время со мной, например.

Она поморщилась, чувствуя, как ее заливает краска.

— Не совсем в этом смысле.

Малькольм помолчал.

— Понимаю.

Он знал, как много это значило для Оливии. Они обсуждали это множество раз… как редко она испытывала влечение, особенно сексуальное. Как будто с ней было что-то не так. Как будто прошлое не давало ей двигаться вперед.

— Боже. — Она хотела спрятаться внутри своего худи, как черепаха, пока все это не закончится. Пробежать марафон. Начать писать черновик диссертации. Все что угодно, лишь бы не участвовать в этом. — Это было очевидно, а я не поняла. Я просто думала, что он умный и привлекательный, и у него приятная улыбка, и что мы можем быть друзьями, и… — Она ожесточенно потерла ладонями веки, желая вернуться назад и стереть все свои поступки. За весь прошлый месяц. — Ты меня ненавидишь?

— Я? — в голосе Малькольма звучало удивление.

— Да.

— Нет. С чего бы?

— Потому что он ужасно себя с тобой повел, заставил выкинуть кучу данных. Просто… Со мной он не…

— Я знаю. Ну то есть, — поправил он себя, махнув рукой, — я не знаю, конечно. Но я верю, что с тобой он ведет себя по-другому, а не как на моем чертовом диссертационном совете.

— Ты его ненавидишь.

— Ага… Я ненавижу его. Или, скорее, недолюбливаю. Но ты не обязана не любить его потому, что я его не люблю. Хотя я оставляю за собой право комментировать твой ужасный вкус. Раз в два дня или около того. Но дружище, я видел вас вместе на пикнике. С тобой он определенно был другим. Плюс, знаешь, — неохотно добавил он, — нельзя отрицать, что он секси. Я понимаю, почему ты втрескалась в него.

— Ты говорил другое, когда я призналась, что свидания фейковые.

— Да, но сейчас я пытаюсь тебя поддержать. Тогда ты еще не была влюблена.

Оливия застонала.

— Можно, пожалуйста, не использовать это слово? Никогда? Немного преждевременно.

— Конечно. — Малькольм стряхнул несуществующую пылинку со своей рубашки. — Кстати, это прямо ромком наяву. Итак, как собираешься сообщить ему эту новость?

Оливия потерла висок.

— О чем ты?

— Ну, у тебя к нему чувства, и вы подружились. Я полагаю, ты планируешь сообщить ему о своих… Чувствах? Могу я использовать слово «чувства»?

— Нет.

— Как ни назови. — Он закатил глаза. — Ты ведь скажешь ему, да?

— Конечно нет. — Она отрывисто фыркнула. — Нельзя сказать тому, с кем ходишь на фейковые свидания, что ты… — ее мозг поискал верное слово, но не нашел и затем споткнулся на самом очевидном, — что он тебе нравится. Так просто не делают. Адам подумает, что я срежиссировала все это. Что я с самого начала охотилась на него.

— Вот глупость. Ты даже не была с ним знакома.

— А может, и была. Помнишь, я рассказывала тебе про парня, который помог мне решиться поступить в аспирантуру? Которого я встретила в туалете в ту неделю, когда проходило собеседование?

Малькольм кивнул.

— Я думаю, это мог быть Адам.

— Ты думаешь? Хочешь сказать, ты его не спросила?

— Конечно нет.

— Почему «конечно»?

— Потому что, может быть, это был и не он. А если и он, то, очевидно, не помнит, иначе сказал бы об этом давным-давно.

В конце концов, это не у него были линзы просроченные.

Малькольм тяжело вздохнул.

— Слушай, Оливия, — сказал он серьезно, — подумай вот о чем. Что, если ты тоже нравишься Адаму? Что, если он хочет чего-то большего?

Она рассмеялась.

— Этого не может быть.

— Почему нет?

— Потому.

— Почему?

— Потому что он — это он. Он Адам Карлсен, а я… — она умолкла.

Не было нужды продолжать. А я — это я. Ничего особенного.

Малькольм долго молчал.

— Ты даже не догадываешься, да? — Голос его звучал печально. — Ты потрясающая. Красивая и нежная. Ты независимая, и ты гениальный ученый, самоотверженная, преданная… Черт, Ол, взять хоть всю эту дурацкую историю, ты ее затеяла, лишь бы твоя подруга могла встречаться с парнем, который ей нравится, не испытывая чувства вины. Не может быть, чтобы Карлсен этого не заметил.

— Нет. — Оливия была настроена решительно. — Не пойми меня неправильно. Я считаю, что правда нравлюсь ему, но только как друг. А если я скажу ему, а он не захочет?

— Не захочет что? Продолжать фейковые отношения? Кажется, ты не много потеряешь.

Может, и много. Все эти разговоры и взгляды, которые Адам бросал на нее, и то, как он качал головой, когда она заказывала двойные взбитые сливки. То, как он позволял подшучивать над его угрюмостью, то, как непринужденно он вел себя с ней и как заметно отличался от того Адама Карлсена, которого она раньше немного боялась… Возможно, все это было не так уж много. Но теперь они с Адамом стали друзьями, и они смогут оставаться друзьями даже после двадцать девятого сентября. Сердце у Оливии проваливалось куда-то, когда она думала, что может потерять такую возможность.

— Нет, все-таки много.

Малькольм вздохнул, снова накрывая ее руку своей.

— Тогда это серьезно.

Она сжала губы, быстро моргая, чтобы подавить подступающие слезы.

— Может быть. Я не знаю… У меня никогда раньше такого не было. Я никогда не хотела такого.

Он улыбнулся, чтобы придать ей уверенности, но Оливия чувствовала что угодно, только не уверенность.

— Послушай, я знаю, что это страшно. Но это не обязательно плохо.

Одна-единственная слеза скатилась по щеке Оливии. Она поспешила стереть ее рукавом.

— Это ужасно.

— Ты наконец нашла кого-то, кто тебе нравится. И ладно, это Карлсен, но все еще может повернуться к лучшему.

— Не может. Не повернется.

— Ол, я знаю, через что ты прошла, я понимаю. — Малькольм крепче сжал ее руку. — Я знаю, что это страшно — быть уязвимым, но ты можешь позволить себе любить. Тебе можно иметь кого-то еще в жизни, кроме друзей и случайных знакомых.

— Но я не могу.

— Не вижу причин почему.

— Потому что все, кого я любила, умерли, — огрызнулась она.

Бариста где-то в глубине кафе выкрикнул заказ: карамельный макиато. Оливия тут же пожалела о своей резкости.

— Прости. Просто… так оно и есть. Мама. Бабушка с дедушкой. Мой отец жив, но… Так или иначе, никого нет рядом. Если я не сдержусь, Адам тоже уйдет.

Вот. Она выразила это словами, произнесла вслух, и от этого все стало только реальнее. Малькольм вздохнул.

— Ох, Оливия.

Ее друг был одним из немногих, кому она призналась в своих страхах: постоянном чувстве непричастности, ощущении, что раз большая часть ее жизни прошла в одиночестве, то и закончиться должна так же. Что она никогда не будет достойна чьей-то любви. На лице Малькольма отразилась смесь печали, понимания