Pasta per amore, или Макароны для Любы - Изольда Рыбкина

так подразумевается, ведь иначе и не могло бы быть. Однако я ни за что не решилась бы вслух спросить о его чувствах, то ли стесняясь, то ли боясь ответа.

Марио принёс завтрак: бутерброды и чай с лимоном. Сахар он забыл. Хотел вернуться за ним, но я уверила его, что и без сахара всё прекрасно. Было не прекрасно. Чай казался мне отвратительно кислым, огромных усилий стоило не поморщиться от первого глотка.

Есть вовсе не хотелось. Я запихивала в себя хлеб с колбасой и сыром и глотала практически не жуя. Вскоре я поняла, почему не могу ни пить, ни есть — всё это казалось лишним, отвлекающим, крадущим драгоценное время, в которое мы могли бы поговорить о важном, а не обсуждать, какими должны быть дырки в сыре.

Когда завтрак был съеден, наступило понимание того, что пора уходить. Хотелось ли мне остаться? И да, и нет. Мне хотелось быть всегда рядом с Марио, чувствовать его тепло и поддержку. Но только не сейчас. Это утро, которое должно было максимально сблизить нас, вдруг отдалило настолько, что пребывание рядом доставляло дискомфорт, сравнимый с тем, когда не хочется взаимодействовать с человеком, которого случайно облил кипятком в кофейне. Вроде бы и прощения попросил, и за его кофе заплатил, но пятно на белой толстовке, появившееся от твоей оплошности, уже никуда, скорее всего, не денется. И вот ты понимаешь, что виноват, но сделать ничего не можешь, чтобы что-то исправить. Я сейчас испытывала именно такие чувства.

— Я пойду? — несмело задаю вопрос, понимая, что одновременно и хочу, чтобы Марио предложил остаться, и не хочу, чтобы уговаривал, ведь тогда придётся согласиться.

— Я вызову тебе такси, — говорит парень, а у меня всё холодеет от этой фразы — настолько пошло она прозвучала. Я будто попала в глупую американскую мелодраму в роли девушки на одну ночь, с которой герой расстаётся утром и максимум, что может ей предложить — это вызвать и оплатить такси. — Любочка, я бы сам тебя отвёз, — спохватывается Марио, начиная будто оправдываться, — но ты же знаешь, что после вчерашнего мне еще не скоро можно будет сесть за руль…

Да, конечно, я помню, что вчера Марио был сильно пьян, сегодня, естественно, перегар еще не выветрился, однако, всё эти логичные и правильные аргументы как-то совершенно не улучшают настроения.

А дальше всё наслаивалось как снежный ком. Неуместные разговоры о цветах на клумбе, пока шли к калитке. Избегание тактильного контакта. Пять минут томительного ожидания. И наконец, быстрый нелепый поцелуй куда-то в угол губ. Последнее «пока» и «увидимся».

Дверь такси с грохотом захлопнулась, и я внутренне вздрогнула. Ведь это не дверь меня напугала — внутри меня что-то разбилось. Наскоро назвав адрес, я воспользовалась тем, что в салоне играла громкая музыка, и разрыдалась. Слёзы текли так обильно, что ладони, которыми я стирала их с лица не успевали просыхать.

— Девушка, вы мне всю машину затопите, — прозвучал добродушный голос водителя, и тут же передо мной появилась коробка с салфетками.

— Извините… — быстро приходя в себя, постаралась ответить. — Спасибо.

С минуту я пыталась восстановить дыхание — плакать дальше, зная, что об этом известно таксисту, было стыдно, но я надеялась, что взрослому мужчине хватит такта не продолжать дальнейшую беседу. Я ошиблась.

— Не стоит он твоих слёз, — серьёзно и с каким-то дополнительным чувством сказал водитель. — Ты молодая ещё — вся жизнь впереди. Из-за каждого козла вот так душу рвать, так что от неё останется в итоге?

— Нет, что вы! Всё не так… Вы не поняли, — попыталась было поспорить, ведь я действительно плачу не потому, что меня обидел Марио. — Он хороший, мы встречаемся…

— Да знаю я, как он «встречается», — перебивает меня таксист. — Думаешь, первую тебя в слезах отсюда забираю… — мужчина на этих словах как-то чересчур резко дернул рычаг переключения скоростей и мне показалось, что даже скрипнул зубами. — Правда, ты первая, кто не кричит, что «Марио — муд@к и сволочь». Впрочем, итог всё равно один — хоть для тебя он хороший, ты всё равно топишь мою машину в слезах.

Мужчина говорил еще много всего, что касалось, очевидно, уже не только Гардиани, но всех «таких же мажоров», а у меня звучали эхом его слова: «не первую тебя забираю отсюда в слезах», «Марио — муд@к и сволочь». По всему выходило, что я — «очередная», но ведь это не так… этого ведь не может быть…

Дома я снова предалась рыданиям. Этому особенно способствовало отсутствие родителей, которые, воспользовавшись солнечным деньком, умчали на дачу ещё до моего возвращения «от подружки».

Я ревела в дУше. Нет, сначала слёзы сами потекли, я их даже не сразу заметила. Пыталась сама себе объяснить причины моего состояния, но не могла. Вроде бы Марио не сделал ничего такого, что могло бы обидеть. Я сама сделала выбор, сама к нему пришла. Меня никто ни к чему не принуждал… Но почему тогда не покидает ощущение «использованности», грязи, неправильности всего, что произошло?

Я вспоминала своих одногруппниц, которые лишились невинности еще учась в школе. Когда они говорят об отношениях с мужчинами, то с легкостью упоминают, каков тот или иной в постели. Мне всегда это казалось отвратительным — обсуждать такие интимные вещи с кем бы то ни было, а тем более с совершенно посторонними людьми — я ведь даже подругами их не могу назвать.

И вот теперь я «в теме». Стала ли эта тема для меня проще? Изменилось ли моё отношение к близости с парнем после сегодняшнего утра?

Эти вопросы терзали мою голову, пока сверху на неё лились потоки воды. Не знаю, сколько я так простояла под душем, однако привести себя в чувства никак не получалось. И я включила ледяную воду. Надо сказать, холодный душ помог только избавиться от вопросов, внутренний диссонанс никуда не делся. Добавилась жалость к себе. И обида. Тоже на себя. Зачем я включила холодную воду? Почему я мучаю своё тело? Зачем я поступилась своими принципами? Почему позволила страдать своей душе?

Я укуталась в одеяло, сотрясаясь то ли от холода, то ли от рыданий, и даже не знаю, сколько прошло времени, пока я хоть немного успокоилась и уснула.

Проснулась от того, что хлопнула входная дверь. Родители вернулись. В комнате уже было темно — получается, я проспала весь день.

—