Гусси. Защитница с огненной скрипкой - Джимми Каджолеас

на меня налетел Большой Гордо. Он дико размахивал руками и явно был испуган.

– Эй, Гус! – закричал он. – Ты должна сама это увидеть!

Я застонала.

– Что ещё?

Но он лишь махал, призывая меня за собой, за ворота посёлка, туда, где в песке должна была лежать надёжно закопанная куриная лапка.

Потому что она не была надёжно закопана.

Нет, вместо этого я увидела здоровенную яму с разбросанным повсюду песком и глиной – лапки в яме не было.

– Кто это сделал? – воскликнула я. – Это была рысь? Или бродячая собака?

– Должен признаться, Гусси, я понятия не имею, – сказал он.

– Как это ты понятия не имеешь? – возмутилась я. – В промежуток последних трёх часов кто-то явился сюда и выкопал лапку прямо у тебя под носом, и ты мне заявляешь, что никого не видел?

Большой Гордо лишь почесал свою лысую башку и виновато вздохнул.

– Я же писал, – признался он. – Поэму, посвящённую вулканам. И вот я застрял на одной строчке – кстати, ты не знаешь рифму к слову «саламандрин»? – а потом она пропала, осталась только яма, и никого вокруг.

– Снова ты со своими стишками! – выпалила я, и Большой Гордо так виновато поморщился, что мне стало немного неловко. Но с какой стати? Это ему должно быть неловко! Это он проявил беспечность и пренебрёг долгом! – Ладно, кто-то ещё видел, как это случилось?

– Вряд ли, – сказал он. – Я никого не заметил. Я понимаю, что надо бы расспросить людей, но подумал, что чем меньше жителей об этом узнает, тем лучше.

Вообще-то это была весьма здравая мысль. Но с другой стороны – это лишь вопрос времени, когда в посёлке заметят такую огромную яму прямо напротив ворот.

– Ладно, ладно. – Я потёрла виски. – Я об этом позабочусь.

– Гусси, ты сама-то как? – Голубые глаза Большого Гордо светились искренним сочувствием. И на какое-то мгновение меня потянуло повиснуть у него на плече и выплакаться всласть, жалуясь на то, как всё идёт наперекосяк, как я испугана и как мне не хватает дедушки Вдовы. Но я не могла этого сделать. Я должна была выполнять свой долг, проводить Ритуалы. Мне некогда плакать. Я закусила губу, сжала кулаки, топнула ногой и постаралась набраться ярости и упрямства – как всегда делал дедушка Вдова, когда видел, что кто-то ошибся.

– Знаешь, ты бы лучше всё же занялся делом, – сказала я как можно тише и внушительнее. – А я пока с твоего позволения всё же постараюсь хоть немного поесть, а потом заново развешу перья кардинала, а потом буду искать новую лапку взамен той, которую ты проворонил.

Это была отвратительная нападка, я честно вам говорю, и понимаю, что гордиться мне нечем. Но я и не стараюсь ничего приукрашивать. Да, я разозлилась, и я сорвала злость на милом старине Гордо. Иногда ведь человек совершает такое, чего потом стыдится, верно?

И я направилась к Приюту, исходя злобой. Ну что за ужасный день! И с каждым часом он становился только хуже.

Я открыла дверь в Приют. В комнате было темно, как ночью. Ангелина, скрестив ноги, сидела на полу и пялилась на стену, едва освещённую одной свечкой. На стене раздобытым где-то куском мела она нарисовала ворота и звёзды за ними. Я услышала, как она выводит какую-то странную мелодию. Рыжие волосы свесились на лицо, так что получилось какое-то подобие капюшона. Руки она простирала перед собой, словно молилась на стену, призывая что-то, умоляя войти в ворота.

С порывом ветра дверь за мною захлопнулась.

Ангелина подскочила, вырванная из транса, и резко обернулась, так что пламя свечи отразилось у неё в глазах. Вены вздулись на шее, и она с рычанием оскалилась на меня, скрючив пальцы, как когти. Она превратилась в какое-то ужасное злобное существо, готовое на меня наброситься и растерзать в клочья.

Я отшатнулась к двери. Сверчок заскулил. Я поднесла пучок перьев кардинала к лицу, как будто они могли меня защитить.

И тут снова в одно мгновение когти Ангелины превратились в пальцы, хищный оскал в улыбку, а горящие злобой глаза потускнели до обычного мягко-серого цвета.

– Привет, друзья, – сказала она. – Простите. Я не слышала, как вы вошли.

И тут в дверь застучали кулаками: снаружи закричал Большой Гордо.

– Гус! Скорее!

Я не знала, что делать. Я не понимала, что творится. Я оглянулась на Ангелину, мило улыбавшуюся мне из своего угла, а потом распахнула дверь: там стоял портной мистер Джилли. Он был в полной панике и обливался слезами.

– Мои модели! – стонал он. – Ах, мои бедные прекрасные костюмы!

– Что случилось? – спросила я.

– Как что? Они чуть меня не убили! Чуть не задушили до смерти!

– Кто вас чуть не убил?

– Я же говорю! Мои костюмы! – повторил он. – Гусси, они ожили! И они хотели меня убить! Меня, который их создал! А я так их любил!

Он снова разрыдался, обхватил руками Большого Гордо за шею и повис на нём, обливаясь слезами.

Я знала, что это значит. Это была Погибель. Она по-прежнему где-то в посёлке.

– Постойте, я сейчас, – сказала я.

Я шагнула назад и закрыла за собой дверь. Я должна была действовать быстро. Я схватила перья кардинала, скрипку и книгу дедушки Вдовы с Ритуалами очищения.

– Всё в порядке? – спросила Ангелина, и её голос был полон искр и света, как лунный луч. Я посмотрела на неё, сидевшую в окружении свечек, и странные мрачные врата за её спиной, и меня пробрала сильнейшая дрожь. Я вперила в неё яростный взгляд.

– С тобой я разберусь, когда вернусь, – пообещала я.

Я выскочила вон спиной вперёд и захлопнула дверь. А потом мы со Сверчком бегом припустили к лавке мистера Джилли.

Глава 13

Лавка мистера Джилли с готовым платьем и галантереей была наглухо заперта, как будто в попытке не допустить внутрь солнечный свет. Я прижала к себе скрипку и сумку. Я три раза глубоко вдохнула и выдохнула. Я прочла три коротких молитвы и размяла руки. Я на фут приоткрыла дверь, и мы со Сверчком проникли внутрь.

Здесь было светло как днём из-за множества мигавших свечей: они горели повсюду. Ещё здесь было душно – гораздо жарче, чем снаружи, и слегка пахло горелым, керосином и искрами от кремня и трутницы. В углу топилась печь: угли светились ярко, как в преисподней.

Остатки костюмов были разбросаны по всей лавке. Вечерние платья с кружевными подолами и цветочной