Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

— Это ненадолго, — ответ Щербачева прозвучал как угроза. — Завтра у меня выступление в Академии наук, а послезавтра, думаю, уже получится хотя бы частично решить этот вопрос. Что вы скажете, если вам неожиданно прикажут обеспечить техникой восемь тысяч семей?

Томпсон сглотнул. Даже не от объема заказа, а от осознания возможностей своего партнера. Такое количество крестьян ведь есть только у самых крупных землевладельцев в империи. И если Щербачев рассчитывает получить такой заказ разом, то… На каких людей у этого полковника есть выходы и влияние?

— Нам придется брать кредиты на расширение производственных линий.

— Берите, — пожал плечами Щербачев. — Вы же один из собственников и управляющий завода. Со своей стороны могу сказать только, что у «ЛИСа» есть деньги, так что можете закредитоваться у нас, но придется оставить в залог вашу долю.

— И вы сможете диктовать мне любые условия? В том числе и такие, чтобы я никогда не смог вернуть кредит, и завод полностью ушел вам! — Томпсон не выдержал и высказал все, что было на душе.

— Если бы это было мне нужно, стал бы я вообще вас брать кем-то большим, чем просто управляющим? — Щербачев напомнил, с чего начиналось их сотрудничество. — Но, если боитесь, берите деньги у кого-то другого. Только не забывайте, если я решу вас уничтожить, то я ведь и с этим возможным вашим другом смогу договориться.

— Я… Я подумаю, — Браун Томпсон чувствовал себя раздавленным. За эти месяцы он привык, что всегда на пару шагов впереди своих размеренных партнеров, но вот вернулся Щербачев, и уже он чувствовал себя черепахой. И даже хитрая игра с переманенным инженером больше не грела душу.

— Кстати, насчет Достоевского, — Щербачев тоже про него вспомнил, и Томпсон напрягся. После всех угроз, если полковник сейчас прикажет, он просто не сможет ему отказать.

— Если он захочет остаться, надеюсь, вы выполните все данные обещания.

— Конечно, — Томпсон понял, что совершенно не понимает своего собеседника. То он давит, словно видит перед собой не живого человека, а цель, то… Готов отступить. Неужели только потому, что он считает этого Достоевского своим другом? И может ли он, Браун Томпсон, когда-то тоже стать кем-то большим, чем просто партнером?

Напоследок Щербачев попросил выделить ему доступ к ресурсам завода вместе с отдельной мастерской, а потом спокойно ушел, оставив Томпсона одного. Американец после этого долго смотрел на дверь, затем открыл стол и в который уже раз вытащил лист, где ровным твердым почерком было выведено приглашение в Адмиралтейство. Великий князь Константин хотел познакомиться, договориться о возможных смежных заказах, а еще… Он мог дать Томпсону нужные ему деньги. И этот кредит никакой Щербачев не смог бы выкупить. Точно не у Константина, про вражду с которым знает каждая собака в столице.

Вот только нужен ли заводу еще и брат царя? Тот ведь тоже может не захотеть оставаться в стороне, и получится ли тогда делать хоть что-то? Браун Томпсон не знал, он сидел у окна и слушал, как стучат станки, и этот звук уже привычно успокаивал.

* * *

Беседа с американцем прошла совсем не так, как хотелось. Я-то рассчитывал объясниться по душам, но Томпсон, неплохо поработав в техническом плане, совершенно упустил продажи. То, ради чего мы вообще все создаем. Пришлось вмешиваться, давить, и после этого рассчитывать на честный разговор было как-то глупо. Ничего, если дело пойдет, еще будет время. А пока… По дороге в свою мастерскую, где я планировал готовиться к выступлению перед академиками, я нашел Ростовцева, который уже успел спеться со Степаном, и теперь эти двое что-то увлеченно обсуждали.

— Есть дело для военной разведки, — я подошел к ним и посмотрел на ротмистра, а потом на казака. — И, возможно, для силового прикрытия, но тут вы решите сами.

— Что нужно делать? — Ростовцев подтянулся.

— Завтра Браун Томпсон будет искать кредитора для завода. Так вот я хочу знать, кто это будет. И чем раньше, тем лучше.

Глава 12

Оставшись один, я присел на край стола и минут пять молча смотрел в пустоту. Времени было не так много, но в любом случае достаточно, чтобы решить главное. Что я буду делать завтра на выступлении в Академии наук. Прошу прощения, Императорской академии наук, куда меня загнал Александр II.

Первое, самое простое — отбыть номер, формально ответив на вопросы, и побыстрее сбежать, чтобы заняться налаживанием отношений с Константином. Раз через него лежит мой путь в армию, значит, на нем и нужно сосредоточиться. Второй вариант — сделать яркую презентацию, шоу, пустить пыль в глаза и покорить всех, кто будет завтра на Университетской, дом 5. Третий — подготовиться серьезно. Не чтобы продать себя, а чтобы направить всех этих неглупых людей, что будут меня слушать, в нужную сторону.

Сколько сейчас академиков? Около шестидесяти. Завтра соберутся, конечно, не все, но каждый из этих людей является лидером того или иного направления в России, и даже половина из них — это сила. Плюс есть и другие степени. Когда-то при Петре все начиналось с двух: академик и его ученик, адъюнкт. Потом их количество выросло до пяти. Почетный член, член-корреспондент, адъюнкт, экстраординарный академик — почти как тот редактор «Посредника» — и, наконец, вершина цепочки, ординарный академик. То есть тот, кто может преподавать и нести свои знания людям.

Ресурс и огромная власть, которую многие еще недооценивают.

Я не гений, надо это честно признать, и вряд ли я смогу повести за собой настоящих академиков именно как ученый. Но есть то, что сейчас всем этим людям смогу предложить именно я. Да, почему бы и нет…

Решение было принято, я взял карандаш, листы бумаги и принялся набрасывать схемы возможного сотрудничества.

* * *

Тело болело и отказывалось шевелиться. Утро застало меня за рабочим столом, и сон в скрюченном положении сказался на мне не самым лучшим образом. Пришлось минут двадцать тянуться, чтобы только прийти в себя. А потом снова дела!

Я отвлекся от них только три раза. Первый, когда один из мичманов Соловьева притащил мне завтрак, второй, когда Ростовцев показал мне утренние газеты, где в паре мест уже появились мои заказы. И третий, когда прямо в мой кабинет ворвался незнакомый студент в форме Главного педагогического университета Санкт-Петербурга.

— Вы ошиблись,