Ясень - Ника Ракитина

— Эй, ты! Где слобода златоделов?

Мэннор прикусил губу.

— Ты оглох?

И смех — ледяной, тревожащий, недоступный. Он вскинул голову, одарив женщину взглядом небывалой сини. Смех застыл на ее губах. Женщина отпустила поводья, заслонила волосами лицо:

— Не смотри… так…

— Вернись назад, насмешница, через пять домов на шестой выедешь к Ясеньке. Увидишь Старшинскую Вежу — и направо. Не заблудишься.

Женщина кивнула. Встряхнула головой, сощурилась:

— Во-о-ин… Увидимся… Я — дама Тари.

И улыбка, как удар ножа.

Мотнула слугам, кинула деньгу. Вздыбила коня. Исчезла.

Мэннор увидел еще всплеск зеленого над белым конским хвостом, а потом долго стоял, слушая, как тает в воздухе русалочий смех.

Затих вдалеке стук копыт, в знойной тиши медленно прогудело полуденное било, и Мэннор, наконец, очнулся. Подобрал и вытер от пыли кинутый золотой. На него посмотрела кшиша — толстолапая раскосая кошка с диким норовом. Мэннор вгляделся в прищур звериных глаз и вспомнил вдруг, что видел кшишу на чьем-то гербе. Только вот где и на чьем?

Если бы не косящатое окошко, настежь открытое ветру, Мэннор бы решил, что это кладовая — тесное пространство было полностью заставлено ларями, сундуками, сундучками, ларчиками, шкатулами, громоздившимися друг на друге. Между ними чудом втиснули стол. Один из ларей служил сиденьем. Низкая, обитая железом, дверца, открываясь, каждый раз билась об угол стола, за годы преизрядно его измочалив.

Втиснуться в комору можно было лишь боком, да и двоим, крепким мужчинам было в ней тесно. Хорошо еще, что потолок высок: не надо помнить, чтобы пригибаться все время. Мэннор и не знал, что в Старшинской Веже сыщется такой закуток.

Впрочем, он многого не знал.

— Садись, — велел через плечо Берут.

Легче сказать, чем сделать. Мэннор с натугой переставил на стол несколько окованных железом коробов, отодвинув подсвечник с оплывшей свечой и охапку долговых палочек, схваченных кожаным ремешком с биркой. Сел на освободившийся ларь. Рядный начальник же ворковал над выставленной на подоконник клеткой с голубями, подсыпал пшено, оглаживал потрепанные перья. Насколько Мэннору было видно из-за широкой спины старейшины, голуби были из лучших — с мохнатыми лапами и широкими крыльями. Довольные лаской, они громко гулькали в ответ.

— Ты почто менялу бил, сынок?

Мэннору захотелось выругаться.

— Что, нажаловался уже?

— Добрые люди сказали. Сам-то не захотел. Ты у нас птица высокая.

— Повыдирать бы языки этим "добрым людям".

Берут захлопнул дверцу клетки и повернулся к купцу:

— От добрых людей добрая польза, — рядный начальник вытянул из охапки палочку и стал ногтем водить по зарубкам. — Девка-бес, эта твоя сегодняшняя.

— Она не моя.

Берут хохотнул горлом.

— Ну, и дурак. К такой — и мертвец в постель полезет.

— Ты меня за этим позвал? — Мэннор встал.

— Да неужто не любопытно, кто она и откуда?

— Любопытно.

— Это — Тари из рода Эстара Тулейского. Когда его отравили в день свадьбы, якобы по приказу Незримых, род пришел в упадок. Прямых наследников по мечу не осталось… Да, нищая девка почти, зато гонору…

Он вздернул подбородок, то ли восхищаясь, то ли осуждая.

— Она в Ясене живет?

— Да нет, говорят, на торг приехала. И задержалась. Хотя чем ей торговать… — Берут с намеком подмигнул. — А живет она при рыцаре Горте, кто он там ей, рыцарь, воспитатель… А может, жених…

Мэннор пожал широкими плечами.

— Лазутчица?

— Да не без того, — старшина сладко зажмурился.

А Мэннора отпустило: наконец, он вспомнил, чей герб был на золотом. Рыцаря Горта.

— Ты вот что, парень, — Берут покивал указательным пальцем, то ли предупреждая, то ли насмешничая. — Эта Тари не зря тебе дорожку перебежала.

— Спасибо.

— Ну вот, поговорили, — кивнул рядный начальник. — Теперь выпить можно.

Он полез в ларь, на котором сидел до этого, достал кувшин и два кубка дутого стекла. Содрал печать, и густой медвяный дух растекся по кладовой.

"Споить пробует… Зачем? А, к лешему, пусть спаивает!"

— Невеста твоя посерьезней оказалась, чем мы думали.

Кубок выскользнул и разбился на мелкие осколки о каменный пол. Берут посмотрел с неодобрением.

— Ты думал, мы с завязанными глазами живем?

— Она…

— Живая и здоровая, — рядный сердито отмахнулся, будто претило говорить о незначащем. — В письме голубином невнятица, но понять можно, что взяла она Мелденов Сарт без крови. Вовсе без крови, понимаешь? А хозяина с войском в Ставе утопила.

Мэннор облизнул губы.

— Да чтоб слугу Незримых, как комара, прихлопнули? Никогда!! Вот и думай теперь, — старшина озабоченно поскреб плешь на темени. Распутал ремешок на долговых обязательствах, покачал палочки по столу — уже не одну, все сразу.

— Что — думать? — спросил Мэннор.

— Думали от забот отделаться, — Берут хлестнул ремешком, сбивая на пол пустой кувшин, — а заботу получили. Такую заботу — как бы головы на плечах удержать. Был Мелден между нами и рыцарем Гортом, как войлок между крупом и седлом. Да весь вышел. И потому — либо бысть большой войне, либо с прибылью выйдем. Ах ты!.. Знал бы, где упадем — соломки бы подложил. А потому собирайся, человече, в путь.

Слова плыли вкрадчиво и тяжело, в этой глупой кладовочке на задворках вежи. А что ты, Мэннор, думал, право вершится в парадных залах при звуках труб?

— Ну, негоже девке полками командовать, когда ты мужчина да еще оружейный купец… Но ты гордыню свою прижми. Ясень — он дороже. Поезжай туда. Ты молодой, не все же пыль да бересты нюхать да с менялами ратиться. Ты рука на ее сердце. Наша рука.

— Нет.

Губы Берута растянулись. Он перемешал палочки, связал и распутал снова.

— Не прими это, как угрозу. Ты купец. Ты, и после отца, считать умеешь… Вроде тебе нужна была земля под склады на левобережье? И договор с Брезаном — он в Ясене лучший. Да и на снаряжении дружины тебя не обидели, хотя Мазур со товарищи кричали против. Или ты больше тяготеешь к Ситану? Или уже стал сговариваться с Гортом за нашей спиной? Свидетели отыщутся. Горт Мелдену вода на киселе, но родич. Под чью руку пойдет Фернах? А Сарт? С девчонки — без мудрого советчика — его сжечь станется, чтобы за спиной не висел. И ратаи уж больно лютые. А это Ясеню не к руке. Нам туда лучше свою стражу посадить. Но мы не о невесте твоей, о тебе говорим. Отца я твоего, Хотима, уважал очень.

Палочки легли странным узором, Мелден смотрел и знал: никуда ему не уйти.

— Встань!

Молодой купец повиновался. Берут стащил с себя тяжелую гривну с эмалевым ясеньским гербом: