Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

На пленуме 20 февраля 1942 года[547] решался вопрос о баллотировке. М. Храпченко намекнул всем собравшимся, что «шире должны быть представлены братские национальные республики». Присуждение Сталинских премий, по его мнению и мнению его прямого начальника Сталина, должно подчеркнуть, что «дружба народов нерушима и что культура советская создается всеми народами Союза»[548]. Храпченко прямо говорил, подспудно обнажая политический потенциал премиального института:

…если произведение достойное и если стоит вопрос, кому дать премию — русскому деятелю или достойному работнику национальной культуры, то предпочтительнее дать работнику национальной культуры, который работает в более трудных условиях. В прошлом году это тоже нашло свое отражение и правительство по этой линии поправило в значительной мере работу Комитета[549].

Таким образом и функционировала так называемая сталинская «национальная политика». А советский литературный проект становился «многонациональным» лишь тогда, когда этого требовала политическая повестка. Необходимость в сплочении провоцировала партийную «верхушку» искать все возможные инструменты для его осуществления прежде всего в пространстве официальной культуры. Такое сплочение причудливым образом монтировалось с усиливавшимися национал-большевистскими настроениями: в национальной перспективе этнические границы буквально стирались, а «великая русская культура» становилась тем самым «синтезом», итогом сталинской «диалектики»[550].

В счетную комиссию «тбилисской группы» Комитета были избраны У. Гаджибеков, А. К. Гулакян и Ю. А. Шапорин. Итоги голосования были таковы[551]:

ЛИТЕРАТУРА

Результаты баллотировки суммировались с полученными в Куйбышеве: по разделу прозы было решено присудить шесть премий[552] (И. Эренбургу, С. Бородину, В. Василевской, М. Ордубады, Ю. Яновскому и Арази); по разделу поэзии предлагалось присудить семь премий (Н. Тихонову, С. Маршаку, М. Рыльскому, С. Чиковани, Н. Зарьяну, Я. Коласу и Х. Алимджану); по разделу драматургии — четыре премии (К. Симонову, А. Толстому, С. Вургуну и А. Корнейчуку). На основе имевшихся протоколов Храпченко 14 марта 1942 года подготовил проект постановления Совнаркома со своими комментариями и замечаниями[553], прилагавшийся к записке об итогах работы Комитета[554], которая была разослана Сталину, Молотову и Вознесенскому[555]26 марта (№ П570). В ней председатель Комитета по делам искусств указал на особенности работы институции в военное время (например, на невозможность обсудить в Куйбышеве произведения, выдвинутые азербайджанскими, грузинскими и армянскими общественными организациями) и попытался объяснить специфику работы двух групп Комитета.

Со своей стороны Храпченко внес ряд существенных поправок в итоговый список кандидатов на Сталинскую премию почти по всем областям искусства. Вопрос о премировании писателей и поэтов он предлагал решить следующим образом.

Премии первой степени по разделу прозы предлагалось присудить И. Г. Эренбургу за роман «Падение Парижа» и публицистические статьи, а также В. Г. Янчевецкому (В. Яну) за роман «Чингиз-Хан» (опубл. в 1939), несмотря на то что текст не проходит на премию по хронологическому критерию[556].

Премии второй степени по разделу прозы — С. П. Бородину за роман «Дмитрий Донской» и В. Л. Василевской за очерки о Великой Отечественной войне.

Премии первой степени по разделу поэзии — С. Я. Маршаку за «стихи и стихотворные тексты к плакатам и карикатурам» для «Окон ТАСС» и Н. С. Тихонову за стихи о Великой Отечественной войне.

Премии второй степени по разделу поэзии — М. Ф. Рыльскому за стихи о Великой Отечественной войне и С. И. Чиковани за стихи о Великой Отечественной войне.

Премии первой степени по разделу драматургии — К. М. Симонову за пьесу «Парень из нашего города», стихи и очерки о Великой Отечественной войне и А. Н. Толстому за пьесу «Иван Грозный», роман «Хмурое утро» и статьи о Великой Отечественной войне.

Премии второй степени по разделу драматургии — С. Вургуну за пьесу «Фархад и Ширин» и А. Е. Корнейчуку за пьесы «В степях Украины» и «Партизаны в степях Украины».

По разделу литературной критики и искусствоведения М. Храпченко, зная о неоднозначной позиции партии в отношении к этой области и, вероятно, боясь вновь промахнуться, не рекомендовал ни один из рассмотренных Комитетом текстов.

Итоговый список лауреатов Сталинской премии по литературе за 1941 год не сильно отличался от предложенного Храпченко, однако были в нем и существенные расхождения, истоки которых обнаруживают себя в поисках партийной «верхушкой», лишившейся контроля над ситуацией, нового идеологического вектора. К. Л. Зелинский, участвовавший наравне с А. Н. Толстым в создании «Истории советской литературы» (ИМЛИ), накануне публикации в «Правде» постановления о премиях за 1941 год проницательно писал О. Ю. Шмидту:

…«судить» судом истории своих современников-литераторов — дело куда более политическое, ответственное и, если хотите, «щекотливое». Оно должно базироваться на изучении и понимании истории сегодняшнего дня вообще, понимании изменения позиции литераторов, взаимоотношений писателя и читателя, роли литературы в условиях роста и вооружения нашего государства перед лицом империалистического агрессора и т. д.[557]

Комитетчики этим «политическим делом» к 1942 году в совершенстве еще не овладели, поэтому их решения, по мнению Политбюро, нуждались в корректировке на самом высоком уровне. Окончательный список, утвержденный постановлением № 487 от 11 апреля, учитывал все эти нюансы и указывал (прежде всего самим экспертам), какие тенденции в официальной культуре должны поощряться, а какие следовало нивелировать или вовсе подавлять.

По разделу художественной прозы награды получили рекомендованные Храпченко писатели, среди которых — И. Эренбург (за роман «Падение Парижа»), В. Янчевецкий (за роман «Чингис-Хан»), С. Бородин (за роман «Дмитрий Донской»); кандидатура Василевской была заменена А. Антоновской (за роман «Великий Моурави»), ставшей первой женщиной, удостоенной Сталинской премии. Решение это вполне понятно: список премированных произведений («Дмитрий Донской», «Чингиз-Хан») был дополнен еще одним романом о «великом грузине» — полководце рубежа XVI–XVII веков Георгии Саакадзе, который выступал выгодной параллелью верховного главнокомандующего. За первые две части «Великого Моурави»[558] («Диди Моурави») (опубл. в 1937 и 1940) Антоновская получила премию второй степени. К. Симонов, говоря о совершенно особенном подходе Сталина к истории, подчеркивал:

Если говорить о литературе, то Сталин за те годы, когда существовали Сталинские премии, делавшие более очевидными его оценки, поддержал или сам выдвинул на премии целый ряд произведений исторических. А если говорить о кино, то даже составил программу — о каких исторических событиях и о каких исторических личностях следует сделать фильмы[559].

Кроме того, Симонов предлагал и свое объяснение[560] именно такому набору кандидатов:

Повествование о событиях, отдаленных от сорок второго года семью с лишним и без малого шестью веками, видимо, по соображениям Сталина, имело сугубо современное значение. Роман «Чингиз-хан» предупреждал о том, что происходит с народами, не сумевшими сопротивляться нашествию, покоренными победителем. Роман «Дмитрий Донской» рассказывал о начале конца татарского ига, о том, как можно побеждать тех, кто считал себя до этого непобедимыми. Эти романы были для Сталина современными, потому что история в них и предупреждала о том, что горе побежденным, и учила побеждать,