Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

3) Арази. Написал роман «Пылающий горизонт» 1-я часть.

4) Наири Зарьян. Написал поэму «Богатыри» и сборник стихов «Месть».

В отношении писателя Аветика Исаакяна считать, что, несмотря на то, что он написал ряд выдающихся произведений, отразил в своих произведениях лучшие чаяния армянского народа — последние его произведения не вполне соответствуют требованиям конкурса на Сталинскую премию.

<…>

д) По Союзу писателей Грузии (сообщение о рекомендуемых кандидатах читал Г. Г. Абашидзе. — Д. Ц.) предложить следующих кандидатов:

1) Алио Андреевич Машашвили — за книжку лирических стихов и поэм, вышедшую из печати в 1941 г. Кроме того, написан ряд стихов в дни [В]еликой [О]течественной войны.

2) Симон Иванович Чиковани — за книжку военных стихов, вышедшую в 1942 г.

3) Илья Онисимович Мосашвили за поэму «Базалети», вышедшую в феврале 1941 г.

<…>

е) По Союзу писателей Белоруссии (сообщение о рекомендуемых кандидатах читал А. А. Фадеев. — Д. Ц.) предложить следующих кандидатов:

1) Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич).

2) Максим Танк (Скурко Евгений Иванович).

3) Петрусь Бровка (Петр Устинович Бровка)[502].

Значительно больше кандидатов было выдвинуто писательской организацией от РСФСР. Более того, рекомендованные литераторы уже были разделены по номинациям («отделам»):

ж) По Союзу писателей РСФСР (сообщение о рекомендуемых кандидатах читал А. А. Фадеев. — Д. Ц.) предложить следующих кандидатов.

По отделу прозы:

1) Илья Эренбург — за публицистические статьи и очерки, посвященные Великой Отечественной войне.

2) Бородин Сергей Петрович (Амир Саргиджан) — за роман «Дмитрий Донской».

3) Ставский Владимир Петрович — за литературную деятельность в период Великой Отечественной войны.

4) Евг. Петров — за очерки в дни войны.

5) Бор. Горбатов — за очерки в дни войны.

По отделу поэзии:

1) Ник. Тихонов — по совокупности за очерки и поэтическ[ое] творчество (поэма «Киров с нами»).

2) С. Я. Маршак — за стихи в период Великой Отечественной войны.

3) С. Щипачев — за стихи в период Велик[ой] Отеч[ественной] войны[503].

3) Константин Симонов — по совокупности за стихи («Жди меня») и пьесу «Парень из нашего города»[504].

<…>

4) Алексей Сурков — за стихи в период [В]еликой [О]течествен[ной] войны.

5) Евг. Долматовский — за стихи.

По драматургии:

1) А. Н. Афиногенов — за пьесу «Накануне».

По отделу критики:

1) Мариэтту Шагинян — за книгу о Шевченко[505].

Уже после представления кандидатов Ю. Либединский обратился к присутствовавшим на заседании членам Комитета по Сталинским премиям с просьбой в дальнейшем знакомиться с произведениями национальный авторов в оригинале, сетуя на качество переводов. Его прошение было удовлетворено. Таковым оказался первоначальный список претендентов на премию за 1941 год. 26 февраля 1942 года список кандидатов на Сталинскую премию был дополнен С. П. Щипачевым с формулировкой «за стихи оборонного значения»[506].

1942 год стал самым тяжелым в истории института Сталинской премии[507]: Комитет был буквально разъят на две части, вынужденные постоянно согласовывать между собой решения, принимаемые участвовавшими в заседаниях экспертами, и доносить друг до друга итоги этих коллективных обсуждений. Одна группа комитетчиков была эвакуирована в «запасную столицу» Куйбышев (Довженко, Михоэлс, Толстой, Самосуд, Судаков и другие[508]), а другая была вынуждена обосноваться в Тбилиси (Немирович-Данченко, Веснин, Гаджибеков, Гольденвейзер, Грабарь, Гулакян, Мясковский, Хорава, Чиаурели, Шапорин, позднее к ним присоединился Храпченко)[509]. Сложилась ситуация, когда образованная в эвакуации «литературная колония» (Б. Л. Пастернак) почти полностью была изолирована от центра: писатели и комитетчики потеряли связь с Союзом, до них не доходила даже пресса[510]. Неполнота имеющихся у нас сведений (в материалах фонда Комитета в РГАЛИ сохранилась лишь часть стенограмм и протоколы пленумов из столицы Грузинской ССР, тогда как о результатах заседаний, проходивших в Куйбышеве, мы можем судить только по косвенным источникам и указаниям — по всей видимости, обсуждения «куйбышевской группы» не стенографировались, а информация об их итогах поступала в вышестоящие организации в виде протоколов и списков выдвигаемых кандидатур) значительно осложняет задачу воссоздания обстановки, сложившейся в Комитете в конце 1941 — начале 1942 года, когда рассматривались кандидатуры на получение Сталинской премии по результатам прошлого года.

Не раньше второй половины декабря 1941 года состоялось первое заседание Комитета по Сталинским премиям[511] для обсуждения предстоящей работы по кандидатам текущего года. Совнарком СССР в ответ на вопрос Немировича-Данченко о положении Комитета дал весьма внятный ответ: «Все остается по-прежнему». Это означало, что экспертам следовало продолжать работу в формате, отлаженном на прошлогодних пленумах. Однако, по словам Немировича-Данченко,

Комитет в занятиях прошлого года, очевидно, переоценил свои полномочия. Он не думал, что его окончательные заключения по выдаче премий подвергнутся таким крупным изменениям, как это получилось в действительности.

Заседания Комитета по Сталинским премиям при Совнаркоме СССР происходили без участия даже председателя Комитета по премиям[512].

Судя по ходу последующих обсуждений, эксперты надежно осознали собственное положение в деле присуждения наград и твердо осмыслили тезис о «предварительном» рассмотрении кандидатур, ранее остававшийся без их внимания. На этом же заседании (по-видимому, в связи с обсуждением «Хмурого утра» А. Н. Толстого) был поднят вопрос о возможности неоднократного премирования. Предварительные результаты обсуждения было решено направлять М. Б. Храпченко, находившемуся в Куйбышеве (позднее Храпченко присоединится к «тбилисской группе» Комитета[513]).

На следующем заседании, состоявшемся 24 декабря 1941 года[514], перед членами Комитета была поставлена задача «подготовить предложения по Сталинским премиям 1941 года»[515]. Ввиду того, что огромная картотека вышедших за 1941 год произведений художественной литературы осталась в Москве, встал вопрос о том, как эксперты должны знакомиться с предложенными для обсуждения текстами. Нежный и Типольт сообщили, что

местная библиотека уже взялась предоставить членам Комитета журналы, где напечатаны последние романы Л. Н. Толстого (sic!) («Хмурое утро»), [Ю. Н.] Либединского («_________»[516]), [В. С.] Гроссмана («Степан Кольчугин»), [А. Д.] Коптяевой («Фарт»), А. [С.] Ильиных «Город меди» и какие будут найдены еще по художественной литературе[517].

На третьем (21 декабря 1941 года), четвертом (24 декабря), пятом (30 декабря) и шестом (31 декабря) заседаниях дела литературной секции не обсуждались. На седьмом заседании (9 февраля 1942 года) Немирович-Данченко предложил рассмотреть на пленуме повесть Л. Кассиля «Великое противостояние» (М.; Л.: Детиздат, 1941)[518], однако она не была известна никому, кроме самого председателя Комитета и И. Э. Грабаря. На восьмое заседание (13 февраля 1942 года) из Куйбышева приехал М. Б. Храпченко и передал «тбилисской группе» художественную литературу для обсуждения и материалы, которые были утверждены другой частью Комитета[519].

Первая сохранившаяся в материалах фонда стенограмма относится к заседанию «тбилисской группы» Комитета, состоявшемуся 16 февраля 1942 года[520]