На острове - Карен Дженнингс

Человек попробовал подключить видеоплеер к телевизору. Экран замигал, не показывая ничего, кроме помех. Раздалось громкое шипение. Человек покачал головой, подскочил к телевизору и нажал кнопку, отчего шипение стихло и прекратилось, оставшись только у них в ушах. Человек подошел к полке с видеокассетами, взял одну, взглянул на обложку и положил обратно. Выбрал другую и, похоже, остался доволен. Видеоплеер заглотил кассету, выдав каскад механических звуков, и на экране замелькало искаженное черно-белое изображение, а затем добавился цвет. Перед ними был подводный пейзаж: рыбы, ракушки, камни. Человек снова нажал на кнопку, и возник звук. Женский голос монотонно комментировал происходящее. Взглянул на Самуэля, человек поводил рукой вверх-вниз с вопросительным видом. Самуэль кивнул, выставив большой палец.

Они вдвоем сидели на диване, с чаем и хлебом, и смотрели фильм о морской природе. Самуэль уже начинал смотреть его несколько месяцев назад, до того как сломался плеер, но не досмотрел, потеряв интерес. Его мало что интересовало, когда он жил на острове один. Как правило, поставив фильм, он закрывал глаза и засыпал. Но теперь, когда рядом сидел человек, одобрительно хмыкая, он тоже почувствовал интерес к подводному миру.

За годы, проведенные на острове, Самуэль испытал на себе все его коварство. Ему стоило немалых трудов обустроить его. Растительность была чахлой, местами жесткой, местами рыхлой, как пепел. Повсюду разрастались сорняки, захватывая все, что можно, но были и пустыри, безотрадные и бесплодные, сплошь песок и камни. Вдоль берега наблюдалась та же картина: одни валуны были облеплены водорослями и лишайником, другие – ракушками и птичьим дерьмом. Поутру на берег наползал туман, окутывая гниющие коричневые заросли, полоскавшиеся в приливных волнах.

Когда Самуэль впервые попал на остров, этих приливов он боялся больше всего – больше, чем одиночества и незнакомой земли. Но прежнему смотрителю, Жозефу, он ничего не сказал; напротив, изобразил благоговение перед волнами и бескрайним морем. Возможно, он возвел каменную изгородь, которая то и дело обваливалась, лишь затем, чтобы как-то защититься от моря, от его безжалостного натиска. В течение недели, пока Жозеф знакомил его с островом, посвящая в работу маяка, показывая разные берега и пляжи, а также опасные места, куда не стоило соваться, Самуэль все время чувствовал близость грозного моря. Морской берег вызывал у него неприязнь. С растениями справиться особого труда не составляло, как и с сорняками. Но море таило в себе опасность.

Однажды ночью, ближе к концу той недели, Жозеф сказал ему одеться потеплее и повел куда-то. Самуэль взял с вешалки старый полосатый шарф с выцветшей эмблемой футбольной команды, за которую ни один из них не болел. Он вспотел, пока спускался за Жозефом к северному берегу с длинным узким пляжем, по крутым тропинкам вдоль скал, сглаженных ветром и дождем. Старик высоко держал керосиновый фонарь, освещая путь. Свет фонаря был тусклым и превращал все, к чему прикасался, в полумрак. Самуэль старался не отставать от старика, то и дело спотыкаясь, и в какой-то момент упал, вскрикнув так, что, казалось, его должны были услышать на материке. Жозеф ни разу не споткнулся, он шел уверенной походкой, опираясь на палку. Он сделал ее сам, украсив набалдашник резной козлиной головой, хотя рога и морда уже стерлись. Самуэль подумал, что старик привык ходить по этим тропам в темноте и взял фонарь только для него.

Жозеф вел его по скалам и расщелинам, пока они не пришли на галечный пляж. Старик погасил фонарь, и Самуэль слепо вперился в ночь. Впереди что-то шевелилось. Что-то ползало по берегу. Он что-то слышал. И от этого звука у него пошли мурашки по спине и волоски на руках встали дыбом. Это был стук костей.

«Обычно я ловлю по одному, – прошептал старик. – Имей в виду, потому что ловить больше смысла нет. Одного будешь есть несколько дней. Я его готовлю и кладу в ледник и ем сколько влезет, пока не испортится. Как почуешь, не то, выбрасывай. А то неделю будешь дристать».

Самуэль моргнул. Перед ним творилось все то же представление, и кости стучали о кости. Ему представились скелеты, словно мертвецы и утопленники со всего мира выползли на этот берег.

«Что это?» – спросил он.

«Что это? Ты что, никогда краба не видел? Они сюда каждый год приходят, для случки».

Самуэль вгляделся в ночь. Если это были крабы, он таких большущих никогда не видел – ни в реках долины, ни на городском базаре. Они двигались страшным образом, взмахивая бледными клешнями, призывая самок к спариванию. Отдельные самцы принимались драться, хватая друг друга, танцуя из стороны в сторону. А там, где самцы забирались на самок, высились чудовищные холмики, многоногие и неповоротливые. Часть самок уже начала линять и выползать из панцирей, серея в ночи мягкой плотью. Кругом раздавалось воинственное клацанье, хруст ломавшихся конечностей и трескавшихся панцирей.

«Жуть!» – сказал он, когда старик направился к этим тварям.

Жозеф снял с пояса топорик и, взмахнув им, обрушил на массивное тело. По пляжу разнесся хруст крошащегося панциря. Даже в темноте Самуэль различал трещины и видел, как тряслись конечности, которые рубил старик. Закончив, он кивнул Самуэлю:

«Вот теперь давай ты».

«В каком смысле?»

«Нас же двое. Мы осилим двух крабов. Бери-ка того большого, – старик протянул ему топорик, но Самуэль не двинулся с места. – Давай, хорош тупить. Если хочешь жить на острове, учись. Такой порядок. Давай, бери».

Он взял топорик, мокрый, чуть склизкий. Переложил в другую руку и взмахнул раз-другой, приноравливаясь. Затем направился к линявшей самке. Рубанув ее топориком, он почти ничего не услышал и почти не почувствовал сопротивления. Лезвие прошло насквозь, ударившись о песок. Самуэль споткнулся, выпрямился. Крабья мякоть упала, но панцирь продолжал стоять.

Самуэль последовал за стариком обратно в коттедж. Теперь он сам нес фонарь и конечности двух крабов, напоминавшие вязанку мокрых дров.

На кухне он смотрел, как старик принялся вскрывать добычу. Расколов сломанный панцирь руками, он вытаскивал горстями мясо, чистое и белое, и бросал в кастрюлю с кипящей водой на несколько минут, а потом вынимал. Так продолжалось часами, стол был завален пустыми панцирями, а воздух пропах горячим морем.

Глядя на все это, Самуэль почувствовал себя под водой, там, откуда появились эти существа, на огромной глубине, в темных уголках океанского дна, в том затопленном чужом мире, из которого они выбирались на остров поколение за поколением. Проталкиваясь мимо камней и водорослей и всевозможных обломков, упрямо двигая свои тяжелые тела вперед, неуклонно