На острове - Карен Дженнингс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самуэль долго стоял в башне и думал о мертвой женщине в хижине. Она и так была мокрой, когда он притащил ее туда. Ему следовало вытереть ее, принести одеяло и укрыть. Ему не нравилось думать, как она лежит там полуголая на земле, под дождем, льющимся сквозь прорехи в стенах и крыше, в луже, которая может залить ее всю, ускорив разложение. Когда он вернулся в коттедж, там никого не было. Самуэль помешал на плите кастрюлю с тушенкой, проверил, закрыты ли окна. Прижал полотенце к окну в гостиной, чтобы дождь не просачивался в щель. А в спальне у себя поставил ведро под капли, падавшие с потолка. Тушенка была готова, но он не стал есть. Он вскипятил воду и сел на диван, уперев руки в бока. Взгляд его упал на букетик из пуговиц на кофейном столике.
Потом, когда раздался стук в дверь, он открыл ее и впустил промокшего до нитки человека.
– Ну, что ты убежал? – сказал он. – Я же старик. Когда я хоть муху обидел?
САМУЭЛЬ В ОСНОВНОМ БРОДИЛ ПО ТРУЩОБАМ И УЛИЦАМ, на которых прошло его детство, но иногда забредал и в район гавани. В один из таких вечеров, проходя мимо консервной фабрики, он увидел женщину, подпиравшую стену. Она обратилась к нему:
«Хочешь оттянуться, дружок? Давай попробуй со мной».
Проститутки в гавани были в порядке вещей; они караулили рыбаков после удачного улова и иностранных матросов. Самуэль взглянул на нее и покачал головой. Они уже разминулись, но что-то заставило его обернуться.
«Мирия», – сказал он.
«А ты кто?» – ответила она, щурясь в темноте.
Он подошел к ней. На ее лице отразилось удивление, и она рассмеялась:
«Господи, Пиджак, ты еще жив? Я думала, ты давно откинулся».
«Как видишь, жив».
Она располнела после их последней встречи. Короткое платье сидело на ней в обтяжку, из лифа выпирали груди. Лицо оплыло и огрубело, а глаза под челкой дешевого парика словно стали уже. Она лишилась нескольких зубов и слегка шепелявила.
«Ты тоже недавно вышла?» – спросил Самуэль.
«Не, я не сидела».
«Правда? Тебя не взяли? Даже потом?»
Она пожала плечами:
«Что сказать? Я умная. Отмазалась».
«Как ты жила эти годы?»
«А ты как думаешь? Не заметно по мне?»
«Извини, я только хотел…»
«Тот же старый Пиджак. Тебя ничто не изменит, а? Сигарета найдется?»
Он покачал головой и сказал:
«Ты больше не общалась с моими родителями или с Мэри-Мартой? Они сказали, что не видели тебя после марша».
«И что?»
«Ты бросила Леси. Он ведь был еще младенцем, а ты к нему даже не заглядывала. Мы все думали, тебя нет в живых».
«Что ж, не угадали. Я очень даже жива».
«Ты не хотела узнать, как там я?»
Она ничего не ответила, только поежилась от холода и натянула на плечи легкую курточку.
«Знаешь, Леси умер», – сказал он.
«Слышала».
«Тебя это, похоже, не очень огорчает».
«Иди на хуй, Пиджак. Сто лет прошло. У меня проблем хватает. Я не могу всю жизнь страдать об этом. И вообще, он был больше твоим ребенком, чем моим. Может, и хорошо, что он умер. Из него бы все равно ничего не вышло».
«По-твоему, я пустое место, – сказал он и шагнул к ней, выставив палец. – Ты всегда так думала про меня. А сама-то… Кто ты, Мирия, – блядь портовая?»
«Не суй мне в лицо свой ебучий палец, – сказала она. – Чего мне стыдиться? Я сражалась за свою страну, а теперь я здесь. И что? Кому какое дело?»
Самуэль опустил руку и заговорил спокойным голосом:
«А что с остальными? Ты видишься с кем-нибудь? Знаешь, что с кем стало?»
«Не-а, слишком много воды утекло. Мне самой до себя».
«Ну, окей, – сказал он, собираясь уходить. – Значит, такие дела».
«Слушай, – сказала она, глянув по сторонам. – У тебя есть какая наличка? Выручи меня, а? Мне детей надо кормить. Дай хоть что-то, сколько есть. Все же мы не чужие».
Он достал из кармана несколько монет и протянул ей. Она алчно взяла их и пересчитала у себя на ладони.
«Блин, Пиджак, я не стану сосать у тебя за такую мелочь».
«Да я и не думал. Все равно больше у меня нет. Это все, что есть. Я бы дал больше».
Она смерила его взглядом:
«Да уж, ты бы дал. Я не сомневаюсь. Ты всегда был лопухом».
Послышались смех и грубые голоса в ночной тиши. Они оба взглянули в ту сторону. Приближались несколько матросов.
«Слушай, Пиджак, рада была повидаться, но отвали уже, ладно? Мне надо денег заработать».
«Точно, – сказал он, отворачиваясь. – Береги себя».
Он заходил в гавань еще несколько раз, с едой или мелочью, добытой попрошайничеством, но больше не видел ее. Даже спрашивал других девушек, но они качали головой и отворачивались от него, пожилого оборванца.
САМУЭЛЬ РЕШИЛ ЗАГЛАДИТЬ СВОЮ НЕДАВНЮЮ ГРУБОСТЬ и превзошел сам себя по части гостеприимства. Он провел человека в спальню, взял из шкафа чистую одежду и сухие полотенца и положил в изножье кровати. Затем пошел на кухню, нагрел ведро воды, принес человеку и вышел, чтобы тот спокойно сполоснулся и переоделся.
После, когда человек показался в тесной одежде, благоухая мылом, Самуэль пригласил его на кухню, прогревшуюся от готовки. Предложив ему крепкий чай с изрядным количеством сахара и тарелку еды, он сел за стол, взяв себе обколотую тарелку из вчерашней благотворительной партии.
Ели они молча. Самуэль внимательно следил за человеком. Тот периодически разминал пальцы и поводил плечами, словно его знобило. Ел медленней обычного, тщательно разжевывая пищу. Смотрел в тарелку или прямо перед собой, в стену позади Самуэля. Не пытался завязать разговор. И не улыбался.
Самуэль отвлекся, подчищая тарелку. Когда он снова поднял взгляд, человек косился на стойку. Самуэль проследил за его взглядом и увидел нож, лежавший на краю – только руку протяни. Самуэль взглянул в глаза человеку, и тот ответил ему ровным, неморгающим взглядом, продолжая жевать.
Вдруг порыв ветра распахнул маленькое кухонное окошко. Самуэль вскочил, отодвинул занавеску и закрыл его. А затем подошел к стойке, поставил кастрюлю в раковину и вытер воду, передвинув нож поближе к себе, на всякий случай.
Когда же он вернулся за стол, он увидел в самой середине что-то, чего там не было. Зрение в темное время его подводило, и ему пришлось наклониться, чтобы рассмотреть непонятный предмет. Когда он понял, что это, пальцы его на краю стола задрожали. Перед ним был черепаший панцирь.
