Московские легенды. По заветной дороге российской истории - Владимир Муравьев

На одной из гравюр И. Н. Павлова изображена «Книжная торговля А. А. Астапова» — маленький чулан с раскрытой дверью, у которой сидит хозяин с книгой в руках, а за ним видны книжные полки.

Афанасий Афанасьевич Астапов пользовался большой известностью среди книжников конца XIX — начала XX века, особенно собиравших литературу по истории и по Москве. Именно эти книги привлекали в его лавочку архитектора И. Е. Бондаренко, который в своих воспоминаниях пишет о нем с любовью и уважением:

И. Н. Павлов. Никольский тупик. Книжные лавки букинистов. Линогравюра 1910-х гг.

«Низенькая деревянная лавочка с одним маленьким оконцем была сплошь упресованна книгами настолько, что, когда я однажды спросил нужную мне книгу, Астапов ответил: „Да вон она, только достать ее нельзя, потолок рухнет“, — и указал на столб из книг, поддерживающий провисшую балку. Кроме этой лавки был у него тут же во дворе, в подвале, еще склад. И книг было изобилие. Весь ученый мир шел к Астапову, зная, что у него наверное есть какая-нибудь редкая книга на нужную тему. Здесь бывали и московские коллекционеры. Особенно часто я встречал толстого Алексея Петровича Бахрушина, А. В. Орешникова, Д. В. Ульянинского, Е. В. Барсова и других книголюбов.

И как был любопытен сам Астапов! Низенький, сутулый, щупленький старичок, с мягкими манерами и добрыми глазами, он усаживал покупателя, только знакомого, в единственное кресло, большое, красного дерева, говоря: „Это креслице покойного профессора Бодянского Осипа Максимовича“…»

Об А. А. Астапове шла слава, что у него все есть, и он ее поддерживал всеми силами. Может быть, книга в основании книжного столба, подпиравшего потолок, действительно там имелась, а может быть, это была хитрая уловка умного книгопродавца.

Как правило, никольские книготорговцы были необычайно преданы своему делу. Тот же Астапов, много лет торговавший на Никольской возле Троицы в Старых полях, когда состарился, «почувствовал старческую слабость» и вынужден был продать лавочку со всеми ее запасами книг, но с одним обязательным условием — «вместе с самим собой», то есть он оговорил себе право беспрепятственно находиться в лавке до конца своих дней. Новый хозяин лавки — не менее известный в истории московской букинистической торговли И. М. Фадеев — согласился на его условия. Для Астапова было приобретено «какое-то особое историческое кресло, — вспоминает П. П. Шибанов (также Никольский букинист), — на котором он и восседал, не неся никаких обязанностей по обслуживанию магазина, а только служа, так сказать, почетной его реликвией».

В конце XIX — начале XX века традиционная книжная торговля на Никольской изменила свой характер. Если прежде книжные лавки «улицы просвещения» удовлетворяли спрос всей читающей Москвы, то после отмены крепостного права и резкого подъема грамотности в стране вырос спрос на книгу, и книжные магазины начали открываться по всему городу. В то же время наряду с состоятельным и образованным покупателем, приобретавшим серьезную научную и художественную литературу, необычайно расширился круг читателей из низших слоев общества — ремесленников, рабочих, мелких торговцев, крестьян, чье образование ограничивалось несколькими классами церковно-приходской или начальной городской школы, а порой лишь уроками какого-нибудь грамотного доброхота. Многие из таких грамотеев становились страстными любителями чтения. Но им требовалась литература, соответствующая их знаниям, интересам и вкусам, да и по цене ей следовало быть доступной.

Никольские книжные лавочки вокруг Троицы в Старых полях, не имея возможности конкурировать с фирменными книжными магазинами крупных издательств, вышли из положения, изменив направление своей торговли: они перешли на продажу старых книг, продажная цена которых была ниже, чем новых, и этим привлекательна для малообеспеченных покупателей. Прежде торговцы старыми книгами и рукописями, многие из которых были действительно редкими, именовали себя антикварами. Но это название не подходило к книготорговцу, в лавке которого большую часть товара составляли книги, изданные всего лишь два-три года назад и успевшие побывать за это время в руках нескольких владельцев. Позже, в советское время, широкое распространение получил книготорговый термин «подержанная книга», точный, но звучавший несколько пренебрежительно. Никольские книготорговцы предпочитали называть свою торговлю на французский лад — букинистической, а себя — букинистами, тем более что характер торговли парижских коллег на берегах Сены вполне соответствовал московской.

И второе изменение в характере деятельности никольских книготорговцев, которое может быть названо главным, заключалось в том, что они стали выступать в роли издателей так называемой лубочной литературы.

Лубочная литература, как и листы-лубки, предназначалась для не имевшего образования малограмотного читателя, но выпускалась не листами, а в виде книг и была следующей ступенью в его просвещении и приобщении к знанию.

Любовь московского простого люда к чтению засвидетельствована многочисленными историческими документами. Издавна центром торговли литературой для народа был Спасский мост на Красной площади через ров перед Спасской башней Кремля.

Первый автор русской новой письменной литературы Антиох Кантемир в стихотворном обращении «К стихам своим», сетуя на то, что они, весьма возможно, будут не поняты и отвергнуты современниками (вечная тема поэтов!), так рисует их судьбу:

Когда, уж иссаленным, время ваше пройдет,Под пылью, мольям на корм кинуты, забыты,Гнусно лежать станете, в один сверток свитыИль с Бовою, иль с Ершом… —

и при стихах дает примечание-справку: «Две весьма презрительные рукописные повести о Бове-королевиче и о Ерше-рыбе, которые на Спасском мосту с другими столь же плохими сочинениями обыкновенно продаются».

Торговля лубочными изданиями в Москве изображена на картине А. М. Васнецова «Книжные лавочки на Спасском мосту в XVII веке».

В середине XVIII века в связи с засыпкой Кремлевского рва и ликвидацией Спасского моста эта торговля переместилась на Никольскую улицу. Как особый род литературы лубочная литература конца XIX — начала XX века имела своих профессиональных авторов и своих издателей. Никольские книготорговцы как никто знали читателя и покупателя этих изданий.

Знаменитый московский книгоиздатель конца XIX — начала XX века Иван Дмитриевич Сытин, затеяв свое большое дело издания книг для народа, начал с издания лубочной литературы.

Сытин, хорошо знавший всех постоянных авторов Никольского рынка, говорит, что они состояли из «неудачников всех видов»: недоучившихся семинаристов, гимназистов, изгнанных за какие-либо провинности из гимназий, пьяниц — чиновников и иереев. Иные из них обладали незаурядным литературным талантом. Как пример можно привести знаменитого фельетониста Власа Дорошевича, который начал свой литературный путь с романа «Страшная ночь, или Ужасный колдун», проданного Сытину за пятнадцать рублей.

Никольских писателей ни в коем случае нельзя назвать халтурщиками. Скорее, это были энтузиасты, разрабатывавшие — и надо сказать, очень умело, с большим знанием дела и психологии читателя, — особый жанр литературы — лубочный, который, на мой взгляд, стоит в том же ряду литературных жанров, ничуть не ниже, чем научно-фантастический, детективный или приключенческий. Перед ними вставали свои творческие задачи, у них была своя авторская гордость, которая — увы! — слишком часто и грубо попиралась невежественными издателями. Они знали и высшую радость писательского труда — удовлетворенность своим созданием.

Сытин описывает, как один из таких авторов, по прозвищу Коля Миленький, отличавшийся удивительной робостью, принеся очередное свое произведение купцу и отдавая его приказчику (по робости он предпочитал вести переговоры не с хозяином, а с приказчиком), говорил:

— Вот что, Данилыч, голубчик… Принес я тут одну рукопись… Ужасно жалостливая штучка… Ты прочитай и пущай «сам» прочитает, а я после за ответом зайду… Очень жалостливо написано, плакать будешь…

Несмотря на установившееся в «образованных кругах» со времен Кантемира высокомерное пренебрежение к лубочным изданиям, на Никольской к ним относились серьезно и с уважением, здесь они назывались «народные книги и романы».

Но еще в XVIII веке в защиту лубочной литературы выступил Н. М. Карамзин. В его время символом дурного вкуса и нелепости считали необычайно популярный в народе (впрочем, его почитывали и многие дворяне) роман Матвея Комарова (автора «Милорда Георга» и «Ваньки Каина») «Несчастный Никанор, или Приключения жизни российского дворянина Н.».