Графоман - Бронислава Бродская

– Да, я сначала полез снова. Но как я ее тянуть бы стал, она же сидела. Я на колени встал, руками ее по груди, по бедрам глажу, халат хотел распахнуть, но она не дала. Опять свое твердила 'невозможно и все'. Я видел, что ей хотелось, но она боялась чего-то.

– Да, почему невозможно, ты спросил?

– Спросил. Она сказала, что 'оно того не стоит'. Я сказал 'стоит', а она 'тебе стоит, а мне – нет'. Я потом понял почему. Она говорит, 'если твой папа узнает, он меня убьет'. И сколько я ее не уверял, что он ничего не узнает, она так и не согласилась.

– Да, как бы твой папа узнал? Кто бы ему сказал? Это же только вы бы с ней знали, я – не в счет.

– Гринь, а ты не понял? Папаня ее сам поёбывает. Точно.

– Да, ладно тебе. Откуда ты такое можешь точно знать? А мать?

– Гриш, не будь идиотом. При чем тут моя мать? Сейчас это между ними или раньше было, не знаю. Но было точно. Кто бы моему папане не дал? Точно, точно. Можешь не сомневаться. Ну, да, зачем нам такой инцест? Я даже правда не знаю, что было бы, если бы он как-то узнал. По закону подлости такие вещи всегда узнаются.

Друзья молчали. Что было говорить. Грише было Валеру жалко, но … может и правильно, что у них с Наташей ничего не было. Иметь с отцом на двоих одну женщину? Неправильно.

– А если бы ты точно знал, что папа ее … того … но если бы она все равно согласилась, ты бы стал? Скажи честно.

– Да, Гриш, стал бы. Женщина того, кто смог ее взять. Ты не согласен?

Гриша был согласен. Почему он тогда не запомнил этих Валеркиных слов, почему так быстро и бездумно согласился. Хотя, может Валера был прав. Извечное право сильного. Трудный вопрос.

– А зачем она тебя провоцировала? К чему? А потом остановилась?

– А потому, что сама хотела. Я же видел. Но, понимаешь, она смогла остановиться, а я бы не смог. Может все женщины умеют останавливаться? Или не так уж хотела? Я не знаю. Она на самом деле поняла, что что-то не так сделала. Извинялась. Предлагала мне проститутку снять в гостинице, но … еще чего? Что это я стану за это платить? Ни за что. И вообще это не ее дело.

И знаешь, никогда уже у меня с ней по-старому не будет. Что-то будет не то. Просто товар-деньги-товар. Ничего личного. Жаль.

Валера докурил свою сигарету, и сразу ушел. Окно было открыто, дым быстро выветрился, но мать все равно заметила, что они курили в комнате и занудно расшумелась: 'Сколько раз просить, сколько раз просить. Ты в грош не ставишь мои просьбы'. Если бы мать знала, насколько Гриша все пропустил мимо ушей.

Гриша помнил, что с тех пор Валера осатанел, прямо с цепи сорвался, очень уж расстроился из-за стюардессы Наташки. Жил он в большом сталинском доме ГВФ, с аркой, где у них была трехкомнатная квартира. Гришины родители имели двухкомнатную в 'генеральском доме', прямо рядом с метро, в их доме на углу был большой гастроном. Весь Сокол был их вотчиной, улица Алабяна с выходом на Панфилова, старый поселок художников с деревянными дачами и садами, железная дорога, и над ней большой мост. От этого края их район простирался до Песчаных улиц, Ленинградского сквера и дальше до площади Марины Расковой. Иногда ребята гуляли на 'той' стороне, выход из метро к 'Головановскому переулку'. Там был целый большой район каменных пятиэтажек, общаги разных институтов. Это был их Сокол, который они знали, как свои пять пальцев. Родители мало контролировали 'гулянки' сыновей и каждый уголок Сокола был друзьями обжит: их детские спортивные школы, парки, пустыри, футбольные поля, хоккейные площадки, маленькие стадионы, дешевые кафе, три кинотеатра: Дружба, Ленинград и Сокол. Потом в подвальном помещении 'Сокола' открылся Камерный музыкальный театр, который ни Гришу, ни Валеру не интересовал. Музыку они любили, оба были воспитанниками маститой музыкальной школы им. Дунаевского, но … опера, нет, это было не их искусство.

У Валеры во дворе жила девочка Света, охотно покупающая у него жвачки и другие мелочи. У нее была белая большая собака, которую Света водила на небольшую собачью площадку недалеко от входа в Ленинградский парк. Валера повадился ее туда провожать. Света не училась в их 705-ой школе около бань, а ходила в 706-ую на Песчаный переулок. Объясняла она это тем, что там был какой-то другой производственный 'уклон', то ли чертежников, то ли радиомонтажников. Ребятам это было диковато, так как ни один ни другой не собирались работать по специальности 'уклона', и по-этому на производственные специальности плевали. Светка была яркой блондинкой, с серыми глазами, довольно худенькая, совсем маленького роста. Ее крепкие прямые ножки были явно коротковаты, и на Гришин вкус толстоваты. Света, тогда уже закончившая 9-ый класс, была миловидна и привлекательна. Впрочем сейчас Гриша понимал, что Валерина тогдашняя подружка была все-таки очень простецкой девкой, с оттенком вульгарности. Папа ее служил в милиции, а мама работала в паспортном столе. Светка любила свой маленький рост, зимой ходила в невысоких сапогах на низком каблуке, их голенища тесно облегали ее толстенькие аппетитные икры. Высокий спортивный Валера ей явно нравился, рядом они смотрелись неплохо: Света едва доставала ему до плеча.

Знакомы они были давно, но по-настоящему обхаживать ее Валера начал только тем примечательным летом. Он ходил с ней два раза в день на собачью площадку, швырял там палку собаке, они ездили все вместе купаться в Серебряный Бор, ели чебуреки и пельмени в разных забегаловках, лениво валялись под кустами с одуряюще пахнущей черемухой. Света ценила Валеркино общество, девочки вообще к нему тянулись. Его мужские стати: внешняя привлекательность, сила, координация, музыкальность, известная наглость, приобретенная от общения с Наташкой-стюардессой, остроумие еще только развивались, с каждым годом все больше оттачиваясь, но и в 15 лет Валера не мог не нравиться. С другой стороны Света была на год старше, и ей казалось правильным давать Валере понять, что ему еще надо 'сто лет говном плавать…'. В ответ на ее не слишком умелые и умные подтрунивания он молчал, ожидая своего часа. Грише даже казалось, что друг увлекся Светой всерьез, а чего там было больше в этом увлечении, романтической любви