Феминиум (сборник) - Далия Трускиновская

– Я бриллианты люблю. Золото нет. Серебро – так себе, забавно, что ли. Когда вещь старинная, тогда серебро катит. А так… Нет. Бриллиант в один карат – самое оно. Меньше – как-то не того. А больше тоже не того. Кинулись все на брюлики и ни хрена не секут. Им «Орлова» подавай, чем больше, тем лучше. И на члены бросаются, словно кайф – от размера. Бред какой-то. А что по телеку показывают? Это ж дети смотрят! Вот и вырастают пидарасы. И эти, которые херами под роддомами трусят… Уже двух дур-лесбиянок в звезды записали. Куда все катится? К психу, как последняя дурра, приперлась. На, раздевай меня, конфетку. Еще и оближи. Ходят, зенками зырят, раздевают прямо сквозь белье. Хоть не носи белье это, все равно как голая… Бутики эти – одно название. Те же тряпки, что на рынке, а цена – одуреть. Фитнесы. Дерьмо собачье. А не будешь ходить – выпадешь из контекста. Ты бы эти фигуры видел. Тренеры между собой рыгочут с этих коров. Их не в фитнес, а на свиноферму. Свиноматками, – она хохотнула. – Жена префекта, задница на унитаз не налазит, – «ах, у меня целлюлит, операция так дорого стоит». А я сама всего достигла. И под мужиков не подкладывалась, как… Я тебе много наговорить могу. Так и что толку? Это что, помогает?

Док не отвечал, а ей захотелось открыть глаза и посмотреть, что он там сейчас делает, как он на нее смотрит. Да и повернуться набок нужно, спина вся затекла.

– Я повернусь, это дозволяется… наукой? Не отвечаешь? Значит, можно. Молчание – знак согласия. А мне плевать, что ты там обо мне думаешь. Я тебе двести баксов отстегнула. Раз это по науке. Все ж в себе носишь. Этих подружек выслушивай, поддакивай. От них уже тошнит. У них мужья, им сочувствия не хватает. Некому поплакаться. А Юлька все выслушает. А то, что у Юльки самой… Мне, может, по ночам… Ты там сам сообразишь, что мне по ночам. Или тоже рассказать? Может, ждешь, как я буду рассказывать о всяких там сценах? Так купи себе порно и разглядывай. Всем, понимаешь, расскажи, поделись, душу выложи. А кто ты такой? Исповеди хочешь? Ну конечно, чего же еще. Вы от этого кайф ловите. Вот вас психами и зовут. Трусики ему… Я тебе что, говорила, что у меня там в метро? Не говорила. На память не жалуюсь. Я всегда помню, что говорю, а что нет. Могу напиться в дрова, все равно помнить буду. Иначе бы я здесь не лежала. А где-нибудь на занюханой фирме, у шефа на столе. Говно – эта ваша демократия.

– Уф! – подал голос психоаналитик.

Она лениво потянулась и решила посмотреть ему в глаза.

– Да, можете подниматься. Теперь я с вами побеседую и, думаю, примем решение. Думаю, беде вашей можно помочь. Как хотите, можете оставаться на диване, можете перейти в кресло. Полчасика беседы и… Я вам еще не надоел?

Она подумала и перешла в кресло. Закурила. На доктора старалась не смотреть и казалась отчужденной. Впрочем, Шип прекрасно понимал, что к чему. Пациентка излила душу, обнажилась, так сказать, и теперь ждет приговора. Отсюда и напряжение. Но психоаналитику до этих переживаний нет никакого дела.

– Да, так вот, – продолжал Шип, – как я уже упоминал, я не практикую традиционный психоанализ. Есть у меня одна, но значительная слабость – женщины. Люблю я вас, что поделаешь? Но, знаете, годы бегут, берут свое. И стал я за собой замечать, что общение с женщинами забирает чересчур много сил. Если бы я был суеверен, решил бы, что все женщины – ведьмы. Работаешь с пациенткой и видишь, что с каждым сеансом ты бледнее, а она – ярче и здоровее. Нет, о вас, Юля, я ничего подобного не думаю. О вас мне покамест, собственно, думать нечего. Ведь вы мне ничего о себе не рассказали.

Он замолчал, позволив ей пожать плечами и затушить окурок.

– Все, что вы мне рассказали, – это стандартный набор. Идя к психоаналитику, вы, наверное, готовили себя. Неосознанно. Знали ведь, что придется рассказать о себе, вот ваш «компьютер» в вашей очаровательной голове все и разложил по полочкам. Чтобы получилось и психологично, и в то же время чтобы о настоящих ваших страхах и болевых точках – ни гу-гу. Да, метро… метра – нигде нет. Чтобы его отыскать, надо копнуть. И обнаружится банальнейшая причина. Причин этих – стандартный набор. Любой начинающий психолог перечислит их по пальцам. Но какой бы ни была причина, знать о ней – уже боль и состояние стресса. Обнаружить ее мне, как психоаналитику, легко, но вот чтобы вы ее согласились увидеть и поверили мне, что я вас не мучаю, а лечу, чтобы было так – между нами должно быть полное доверие. Вы знаете, какая доверительность наступает между доктором и его пациенткой? Абсолютная, безграничная, словно оба – уже в одном теле, так сказать – одна душа. Не верите? Вот вы сейчас напряжены и не верите. Но если бы мы провели сотню-другую сеансов… Вы бы узнали, что такое настоящий друг. Но, скажу вам по секрету – к проблеме метрополитена это не имело бы ровным счетом никакого отношения. Вашу фобию можно исцелить и без этого влезания в душу. Вы уйдете от меня и будете знать, что у меня не остались ключи от вашей души. Так будет честнее, не правда ли?

Она наконец посмотрела на него. Во взгляде что-то промелькнуло, какая-то мысль. Доктор оставил этот момент без обычного своего комментария.

– Итак, вы поведали мне о себе. Теперь мой черед. О чем мне вам рассказать? Конечно, о моих проблемах. А какие у меня проблемы? Конечно – психоаналитические.

Она улыбнулась уголками рта. И вытащила новую сигарету. На этот раз в движении не было скованности и нервозности.

– Ну вот. А так как проблемы психоанализа не могут замыкаться на одном лишь докторе, то будут они касаться и вас, Юля. Но касаться как обобщенной, так сказать, пациентки. Понимаете, методика предписывает мне доискаться до ваших фобий, а затем до их истоков. Истоки должны пребывать где-то в вашем детстве или юности. Все фобии родом из детства. Кстати, еще по коньячку? Совсем по чуть-чуть.

Доктор Шип плеснул в фужеры.

– За ваше исцеление.

Она кивнула, и они выпили.

– Скажите, Юля, вы не обидитесь на меня, если я не стану изучать вашу индивидуальность, раскрывать вам вашу личность? Нет? Вы меня успокоили. Тогда я вам скажу по секрету одну вещь. Знаете, в какую эпоху мы живем? В эпоху безличного. Нет личностей, нет. Нет индивидуальностей. Так что нечего раскрывать. Современному человеку бремя личности не по плечу. Даже гении, за которыми мы должны признать индивидуальность, выдерживают ее ношу с превеликим трудом. Недаром о них говорят, что они параноики, шизофреники, в лучшем случае им следует ставить диагноз «неврастения» или «маниакально-депрессивный синдром». Это Фрейд ублажал своих экзальтированных дамочек сказками об их сложной и многогранной натуре. А человек прост, и нет в нем никаких сложностей, даже если этот человек – женщина. Вы не обижаетесь, Юля? Я знал, что мы поймем друг друга. Ведь вы – сильный характер. Вам самой эти сказки были бы смешны. Другое дело, что… Не сейчас, потом, через день, неделю, вы подумаете, что у ваших подруг в их жизненном наборе есть утешительные сказки психоаналитиков, как есть походы в косметический салон, в массажный кабинет. Подумаете и взгрустнете. Поверьте, здесь грустить не о чем. Потому что каждый психоаналитик думает о людях то же самое, что и я. Только я это прямо выкладываю, а они боятся. И у них есть свои фобии. И они проходят цикл психоанализа у своих коллег, для профилактики. А люди просты. И мне совсем не нужно слушать вашу историю жизни, вдаваться в подробности и искать болевые точки, чтобы выяснить, откуда же у вас метробоязнь. Я знаю откуда. Вы упрекали меня, что я жажду исповеди. Вот я как раз и не жажду.

Доктор Шип снова замолчал. Свет в комнате был приглушен, доктор небрежно оперся о подлокотник кресла, поза его свидетельствовала о раскрепощенности, пациентка откинулась на спинку своего кресла, что говорило о спокойном ожидании. Доктор выключил настольную лампу и зажег торшер, стоявший в углу за его спиной, видимо, выключатель был спрятан где-то в столе. Торшер изливал красноватый сумеречный свет.

– Мне нравится такое освещение, – продолжал доктор. – Предметы едва различимы, их контуры расплывчаты. Стен почти не видно, и кажется, что ты плывешь где-то… Плывешь по жизни, сокрытый ото всех, но все-все видишь. Это подсознание, Юля. Только оно может желать и бояться. Разум – лишь инструмент, чтобы желания осуществлялись, а страхи – нет. Скажете, запел доктор свою песенку, задул в свою дуду? Сейчас охмурять начнет. Признаюсь, я и сам не верю в это подсознание. Его придумал все тот же Зигмунд Фрейд, отец психоанализа. Для этих самых экзальтированных дамочек, дабы благоговели перед большой наукой и делали круглые глаза, дуры. На самом деле сидит в каждом из нас такой маленький тиран, наше истинное Я. И никакой психоанализ ему нипочем. Ни за что не покажет себя тиран, ни из какого зеркала не глянет. Раз он решил, что метро – это страшно, значит, будет страшно. Не помогут никакие уговоры, никакие угрозы или спецметоды вроде кодирования. Можно, конечно, попробовать гипноз, но я, знаете ли, не советую. Гипноз, решая одну проблему, порождает массу новых. Да вы, кстати, гипнозу не поддаетесь, редкий для женщины случай. Что же делать, спросите вы, с этим тираном? А надо ли с ним что-то делать? Разве можно изменить свое Я? Ведь это уже будет не ваше Я, другой человек, не Юля, а какая-нибудь Валя. Вы желаете стать Валей, Юля?