Низвергатели легенд - Андрей Мартьянов

С 1186 года владения на материке раздирались постоянными битвами. Чем закончилось это противостояние, известно: подавленный неудачами и изменой своих детей король скончался в Нормандии от вызванного полнокровием и тяжелыми известиями удара, на глазах у некоего захолустного дворянина Мишеля де Фармера.

Ричард уселся на трон. С его именем в государстве связывали определенные надежды. Все знали о его удали, куртуазности, таланте менестреля и чертовской внешней привлекательности. Народ его любил, а потому и бароны, и простецы закрывали глаза на мелкие грешки нового повелителя.

Однако ничего не изменилось, разве только к худшему. Ричарду очень хотелось получить славу освободителя Гроба Господня. Не слушая материнских возражений, король выкачал из Англии гигантскую сумму денег, разорив не только государственную казну, но и пустив по миру дворянство, купечество и крестьян. Англия для него словно не существовала. Ради мечты, сияющей ореолом святости, Ричард забыл о том, что он король, окончательно превратившись в воина. Если бы Элеонора Аквитанская вовремя не вмешалась, взяв управление страной в свои руки и назначив первейшими министрами младшего сына – принца Джона, и Годфри Клиффорда, то Ричард потерял бы корону в результате баронского бунта. Восторг и истовость времен Первого Крестового похода давно прошли, большинство подданных стремились жить спокойно, увеличивая свое благосостояние, а значит, и усиливая государство.

Ричард не желал слышать о спокойствии. Он хотел воевать. И первым должен был войти в Иерусалим.

Мечта начала исполняться. Флот английских крестоносцев наконец-то покинул континентальную Европу. Первая остановка планировалась на Сицилии, после – на Кипре, а затем…

По замыслам Ричарда, уже к Рождеству 1189 года знамя Плантагенетов должно было развеваться над Святым Градом.

Действительность, как всегда, вносила свои незаметные коррективы.

– Господи, да в чем же я виновата? Простите меня, шевалье, и вы, господа оруженосцы… Я понимаю, что принцессе так не пристало…

Беренгария плакала. Наследница наваррского короля сидела на каменном уступчике набережной и поминутно вытирала слезы льняным платочком со своим вензелем. Сэр Мишель, Гунтер и Сергей, топтавшиеся рядом, чувствовали себя полными болванами, ибо поделать ничего не могли, да и помочь, в сущности, тоже. Еще одна красивая легенда Средневековья в глазах Казакова разбилась на мелкие осколки, склеить которые уже было невозможно.

– Такой позор! – Беренгария всхлипнула и было видно, что воспитанная в горах Наварры принцесса ничуть не ломается. Ей действительно обидно и больно. – Как на меня будут смотреть сегодня вечером!

Сэр Мишель промычал что-то невнятное, долженствующее обозначать нечто наподобие «я ваш верный слуга», а Гунтер благоразумно промолчал. История, приключившаяся час назад, ему очень не понравилась. Взять бы этого Ричарда, отвести в темный угол да самым некуртуазным образом начистить рыло. Нельзя же так обращаться с женщиной, а тем более – с невестой!

– Беренгария, – неожиданно подал голос Казаков и принцесса, на мгновение позабыв свое горе, приоткрыла рот. По всем правилам этикета, к королевской дочери нельзя обращаться напрямую, а только по титулу. Даже старая Элеонора на людях называла Беренгарию «сударыня дочь моя». Впрочем, какая теперь разница? И не стоит забывать, что этот мессир отчасти варвар и не знает европейских обычаев. – Беренгария, послушайте меня. Вы боитесь идти на ужин?

– Боюсь, – призналась принцесса, тоже решив отступить от непреложных канонов поведения – ни в коем случае нельзя признаваться в дурных чувствах. – Меня высмеют. Сударь, вы же видели – он оскорбил меня перед благороднейшими дворянами!

– Если эти дворяне – благороднейшие, – медленно сказал Казаков, – они промолчат и никому не расскажут. А сами осудят поведение вашего… кхм… жениха. Если вы не хотите идти на прием к Танкреду, не ходите. Скажите, что у вас… понос.

Беренгария слабо улыбнулась. Наконец-то!

– А еще, – встрял сэр Мишель, – обязательно расскажите обо всем королеве-матери. Ричард будет принужден извиниться. Я многое слышал об Элеоноре – Ричард боится ее пуще смерти.

– Хорошо же знакомство будущих супругов, начинающееся с извинений, – вздохнула принцесса, старательно созерцая белые гребешки волн, ударяющих в набережную, чтобы эти любезные молодые мессиры не видели слез в ее глазах. – Впрочем, я сама виновата в произошедшем. Если бы меня представили сегодня вечером в соответствии с этикетом двора, он не посмел бы… сделать… сказать…

Тут Беренгария не выдержала и снова разрыдалась. Теперь более от злости.

История вышла простая и донельзя неприятная. Неф английского короля, войдя в гавань, значительно замедлил ход, и лодка могла приблизиться к его борту. Ричард, большой любитель позёрства, едва только не забрался на носовое украшение корабля в виде головы морского змея, и обозревал оттуда приближающуюся Мессину, явно воображая себя новым воплощением Готфрида Бульонского, Раймунда Тулузского и Боэмунда Гискара[11] в одном лице. На палубе нефа присутствовали и его сподвижники – герцог Йоркский, сын шотландского короля Эдвард, Ланкастеры, граф Анжуйский, граф Солсбери, герцог Людовик де Алансон – лучшие семьи Британии и Аквитании… Виднелись пышные одежды епископов и кардиналов из свиты Папы Климента, но сам святейший понтифик не показывался – Папа был человеком очень пожилым и плохо переносил морские путешествия.

Пышно, сверкающе. Очень впечатляет. Колышутся на ветру знамена, над которыми главенствуют полотнище с золотыми леопардами и шафранно-желтый флаг с изображением ключей святого Петра. Король Танкред может гордиться – никогда доселе Сицилия не видела столь блистательного сообщества.

– Свихнуться можно, – яростно шептал под нос Казаков на русском. – Разбудите меня, я сплю! Такие зрелища следует проводить по профилю белой горячки. Эх, телевизоров и видеокамер не придумали! Эксклюзивный материал! Для любое историческое кино по сравнению с этим – голимая туфта!

…Если бы Ричард понял, что происходит и подыграл Беренгарии, получилась бы сцена, достойная пера менестреля Кретьена де Труа, собирателя легенд о временах короля Артура и Круглого Стола. Прямо-таки эпизод из рыцарского романа. Влюбленная и страдающая невеста, сопровождаемая верными, но целомудренными паладинами, подвергая опасности свою драгоценную жизнь, вышла в море, дабы первой увидеть своего возлюбленного. Получилось вовсе наоборот. Как потом высказался Казаков, рыцарский роман сгорел в огне камина, заместившись сценой из жизни каких-то непонятных для Гунтера (категорически незнакомого с молодежными движениями конца ХХ века) pankov.

Беренгария, не без труда удерживаясь на ногах в раскачивающейся лодке, самым драматичным манером извлекла платочек, которым позже утирала глаза, и в соответствии со всеми законами куртуазии окликнула Ричарда:

– Я счастлива приветствовать вас, мессир жених мой!

Поначалу король вообще не обратил на нее внимания, но, когда Беренгария повторила возглас, Ричард наконец повернулся. Как его и описывали все хроники, он оказался высоким, весьма широкоплечим и светловолосым человеком, выглядящим на двадцать семь или двадцать девять лет, хотя сейчас ему было тридцать два. Лицо мужественное и красивое, золотые кудри вьются, глаза темно-серые и округлые.

– С каких это пор я стал женихом портовых шлюх? – процедил Ричард. – Милая, у вас и так уже трое избранников в лодке, не считая простеца на веслах.

– Вы… вы не узнаете меня? – Беренгария от обидной неожиданности заговорила медленнее.

– Невозможно помнить всех публичных девок! – донеслось с нефа. Со стороны свитских раздались смешки. И Ричард вдруг запнулся. Он узнал. Он был знаком с Беренгарией, хотя видел ее всего один раз в жизни. Однако теперь отступать было поздно.

– Убирайтесь! – высокомерно бросил король и отвернулся. Беренгария успела уловить непонимающе-изумленный взгляд стоявшего позади короля графа Анжуйского, ее близкого родственника и друга короля Санчо. Неф прошел дальше к пристани, обогнав лодку.

Принцесса, разумеется, уверила себя, что Ричард намеренно хотел ее оскорбить, и вначале не понимала, что произошла досаднейшая ошибка. В последнем Беренгарию долго и старательно убеждал сэр Мишель вкупе с оруженосцами, но всем понимали – король все-таки узнал свою нареченную, и не желая испортить впечатление о себе перед собравшимися в порту горожанами и наблюдавшими за прибытием нефа со своих кораблей подданными Филиппа, не стал извиняться. Хотя, если рассудить, его рыцарской чести не повредил бы красивый жест: Ричард мог броситься с корабля в волны, подплыть к лодке и заключить будущую супругу в крепкие объятия. Лэ о столь прекрасной встрече разнеслось бы по всей Европе за неделю. Одна беда – король Англии не умел плавать.