Первое правило королевы - Татьяна Устинова

– Инна, я хотел тебя… предупредить.

– О чем?

– Ты знаешь, что случилось с губернаторской вдовой?

О-оп – кровь ударила в глаза и уши, зашумела и потекла вдвое быстрее.

– Она умерла. Сегодня сказали в новостях.

– Она убита.

– Что?!

Ястребов посмотрел на нее и повторять не стал.

– Пока неизвестно точно – сама она или кто-то ее… Мне сказали, что ничего не понятно вроде, но вчера вечером у дома ее сына долго стояла какая-то машина, которая потом уехала.

Инна отлична знала, что за машина стояла возле дома на улице Ленина. В ней еще Осип сидел.

– Инна, я ни черта не разбираюсь в местном криминале – кто тут против кого дружит, а кто с кем воюет. За что Мухина могли убить?

– Мухин застрелился.

– Да ладно! – с досадой сказал Ястребов, как будто рассердившись, что Инна может повторять такие глупости. – С чего ему стреляться-то?

– Я не знаю. Мало ли с чего!

– Он застрелился, жена застрелилась, все застрелились! И у всех в кармане было по пистолету, и всем жизнь была не мила, так, что ли?

– Я не знаю, – повторила она. Инстинкт самосохранения крутился волчком, гнал волны паники.

– А… Якушев? – осторожно поинтересовался Ястребов. – Он не в курсе, ты не знаешь?

– Сергей Ильич?..

– А что, есть Якушев не только Сергей Ильич, но еще Иван Иваныч?

Невинность в голубых енисейских глазах была такой неподдельной, что Ястребов ни на секунду не усомнился – она что-то знает.

Что? Как понять?

– Сергей Ильич со мной ничего не обсуждал. Я вообще не слишком уверена, что он… станет это с кем-то обсуждать. Он с Мухиными дружил всю жизнь. Для него это близкие люди.

– Вот именно. Если он хорошо их знал, почему он теперь твердит, что Мухин застрелился, а его жена умерла от сердца?

– Саша! – она впервые назвала его по имени – просто так, при жестком электрическом свете, на кухне, а не в горячей любовной истерике, – и он усмехнулся. – Объявить сейчас на всю страну, что у нас… убили губернатора, невозможно, ты же понимаешь! А если Любовь Ивановна… не сама умерла, то получается, что у нас тут некий маньяк решил истребить всю верхушку власти? Или губернаторскую семью?

– Пресса все равно рано или поздно все раскопает!..

– Нет, – твердо заявила Инна.

– Что – нет?

– Пресса ничего не раскопает.

– Инн, пресса моментально все раскопала… про «Норд-Ост», к примеру.

Она помолчала. Ну да, конечно. Пресса раскопала.

– Контролировать семьсот человек с мобильными телефонами нельзя, – жестко сказала она. – Кто-нибудь обязательно куда-нибудь позвонит и что-нибудь там расскажет. Да еще когда дело происходит в Москве! Контролировать двоих в Белоярске – проще не придумаешь.

– Двое – это кто? Мы с тобой?

– При чем тут мы с тобой! Двое – это Митя и Катя, единственные, кто может быть заинтересован в расследовании по всем правилам. Больше не заинтересован никто. Даже ты.

– Почему – даже я?

– Потому что, если кто-то ляпнет, что губернатор убит, вся пресса в ту же секунду заголосит, что это ты лично застрелил Мухина и Любовь Ивановну, чтобы освободить себе место! Это же очевидно.

Она смотрела ему прямо в лицо, уверенная, что увидит там нечто такое, что подтвердит или опровергнет ее предположение. Она играла вслепую, наверное, в первый раз в жизни, и ей очень не хотелось проиграть.

Проигрыш – смерть. Маленькая черная дырочка в виске. Черная дыра из учебника астрономии.

– Я ни в кого не стрелял, – тяжело сказал Ястребов, и на скулах четко проступили желваки, и лицо стало злым и странно помолодело. – Я узнал обо всем от Севастьянова.

Севастьянов был премьер-министром.

Выходит дело, премьер-министр проинформировал Александра Петровича о том, что кресло освободилось – можно занимать, пока не остыло. Как дальновидно и правильно все сделано, просто прелесть.

– Значит, тебе огласки не надо. Якушеву тоже не надо, ему тут Генеральная прокуратура, представитель президента и прочий компот только мешать станет. Хрусту тоже не надо – по тем же причинам, что и Якушеву. Им сейчас надо к власти прийти, это самое главное. И тебе, между прочим, тоже.

– Мне, между прочим, тоже, – согласился он. Инна поднялась, чтобы налить себе еще воды из кастрюльки, он протянул руку, перехватил ее и притянул к себе. От удивления она даже не слишком сопротивлялась. Он обнял Инну двумя руками и прижал к себе ее голову. От его свитера пахло одеколоном, сигаретами и чужим мужчиной. Инна замерла. Кажется, даже перестала дышать.

Зачем он обнимает меня? Усыпляет бдительность? Хочет выведать что-то?

Ей было неудобно, и она переступила ногами в свекровиных носках. Ястребов шевельнулся, и она обняла его.

Они постояли молча.

Господи, как просто, пронеслось у нее в голове. Как все, оказывается, просто!..

– Эй! – Голос был сердитый, похожий на собачий лай. – Ты что? Пьяная, что ли?!

Катя опять заскулила и затрясла головой – нет, не пьяная, – и тогда тень надвинулась на нее, упала сверху. Она зажмурилась.

– Давай, давай, вставай и вали отсюда! Нечего под чужими заборами валяться! На место! Кому говорю, на место, Альма!

Альма, подумала Катя. Как хорошо. Значит, она жива? Может, мама тоже жива? И папа?

Или ее все-таки убили, и она попала в такой странный рай, где холодно, брешет собака и ангелы разговаривают неприятными громкими голосами?

– Да поднимайся ты, хорош валяться-то!! Давай шевелись, мне ехать надо!

Рывок – кажется, шуба затрещала, и рука, кажется, оторвалась, – и Катя очутилась на ногах.

– Да стой ты, не вались! И туда, туда иди! За забор. Мне выезжать надо!

– Я не могу за забор, – пробормотала Катя. – Меня… убьют.

– Пойди проспись, – посоветовал голос хладнокровно. – Убирайся, или собаку спущу.

– Альма, – спросила Катя, вспомнив. – Она жива, да?

– Пить надо меньше, – буркнул голос, – и закусывать. Поняла?

– Поняла, – согласилась Катя. – А Альма жива?

– Щас ты у меня помрешь, – пригрозил голос, но как-то так, что Катя нисколько не испугалась, потому что поняла, что убивать ее он не станет. Вот тот, который был сзади, действительно шел затем, чтобы ее убить. Она знала это точно.

– Будь осторожна, – сказал он откуда-то сверху.

– Я тут совсем ни при чем.

– Будь осторожна, – повторил он.

С кем?! С тобой?! Пока ты – самое страшное и непонятное, что есть в моей жизни. Все это страшное и непонятное началось с тебя – с того, что ты как будто по ошибке забрел в мою дачу, остался со мной до утра, а потом я обо всем узнала.

Он еще постоял, держа ее обеими руками, – словно она и вправду была ему нужна и важна, словно не только и не просто секс их связывал, но и еще что-то, – потом отпустил и, не говоря ни слова, вышел из кухни.

Инна потерла щеки. Короткая возня, шум, открылась и закрылась дверь.

Ушел.

– Ну и черт с тобой! – громко сказала она и прислушалась. – Черт с тобой!

Выплеснула из его кружки остывший кофе, сунула ее в раковину и пошла, везде зажигая свет, и так добралась до двери, заперла ее на все замки и вошла в кабинет.

Как только в кабинете вспыхнул свет, Инну пробрала дрожь.

Ни одной газеты на полу не осталось. Типографское поле от края до края исчезло. Она постояла, посмотрела, потом кинулась к дверям, распахнула их одну за другой и выскочила на крыльцо.

Никого. Нигде. Желтый свет лампы над крыльцом. Синий свет круглых шаров на дорожке. За сквозной решеткой еще один фонарь.

Никого. Охраняемая зона.

Мороз колол глаза.

Значит, он приходил за газетами.

Вот оно что.

– Мне туда нельзя, – стараясь быть очень убедительной, выговорила она, – меня там убьют. Хорошо, что калитка была открыта, я и не надеялась.

– Кто тебя там убьет? – насмешливо протянул голос. – Кому ты нужна, мочалка драная? Давай вали отсюда!

– Мне нельзя, – повторила Катя. – Меня убьют.

– Значит, туда тебе и дорога, – мрачно заключил голос. – Отойди с дороги!

Он куда-то делся, взревел мотор, и потоки света странно подвинулись и сместились. Машина, поняла Катя. Он сел в машину и собирается уезжать.

Я не могу тут остаться. Как только спасительные фары и сердитый голос скроются за поворотом снежной дороги, тот, кто шел за ней столько времени, непременно ее убьет.

Свет словно сконцентрировался и пригвоздил ее к лиственничному забору, она оказалась в середине желтого круга. Машина выпрыгнула из темноты и остановилась. Распахнулась дверь.

– Вы кто? – неожиданно близко спросил изменившийся голос. Был насмешливый и громкий, стал осторожный.

Катя сунула в карман заледеневшую руку.

– Довезите меня… куда-нибудь, – жалобно попросила ока, – до булочной. А там я сама. Только не бросайте меня, пожалуйста, не бросайте здесь!.. Он меня убьет.

– Катерина Анатольевна?..

Оттого, что он произнес ее имя – вместе с отчеством! – она чуть не упала в обморок.