Первое правило королевы - Татьяна Устинова

– Ну что?..

– Что?

Она вздохнула нетерпеливо:

– Я хочу знать, кой черт занес вас на эти галеры.

– Куда… черт меня занес?

Он и вправду ничего не понимал. Инна покосилась на смуглую волосатую руку, которая лежала поперек ее бледной груди. Утром, когда она рассматривала себя в зеркале, собственная грудь показалась ей загорелой, теперь выяснилось, что она бледна почти до зелени – по сравнению с ястребовской ручищей.

– Зачем ты пришел?

Он вдруг рассердился. Как, в конце концов, он мог ответить на этот вопрос?!

Я пришел потому, что не мог больше сопротивляться?..

Я пришел потому, что ты засела у меня в печенках и есть только один способ избавиться от тебя – это повторить все снова?..

Я пришел потому, что впереди у нас ничего нет, кроме все той же реки Иордан из моих горячечных мыслей, которая разделит нас?..

Я пришел потому, что ты первая женщина, которая обращается со мной не то чтобы даже на равных, а свысока, черт возьми, и ничего не боится, и не дает мне вздохнуть!

Я пришел потому, что так, как получается у нас с тобой – горячо, болезненно, остро, – у меня еще ни с кем не получалось! В этом я тоже должен признаться, когда ты смотришь на меня требовательными голубыми страшными глазищами, похожими на ранний енисейский лед?!

– Ты объявила мне войну, – выговорил он мрачно. Очень хотелось курить, но он боялся, что, как только встанет, она исчезнет куда-нибудь и больше не вернется – а сейчас они лежат, почти обнявшись, почти прижавшись друг к другу, почти так, как положено лежать любовникам.

– Ты ошибаешься, – быстро ответила она, – я не объявляла никакой войны.

Ему совершенно точно показалось, что она над ним смеется, он даже расслышал усмешку в голосе, похожем на… как бы это сказать… на темно-синий бархат, вот как! Он повернул голову и посмотрел ей в лицо.

Ничего. Никаких насмешек. Очень серьезное лицо, бледнее, под глазами синяки.

– Ты объявила мне войну, – повторил он, рассматривая ее, – а мне захотелось еще раз с тобой увидеться… просто так.

– Как – так?

– Никак, – буркнул он.

– В постели?

– И в постели тоже.

– Ты думаешь, я сплю с тобой из-за твоего общественного положения?

Чего-чего, а таких глупостей он не думал.

– Инн, – сказал он, морщась, – ты же все прекрасно понимаешь. Война так война, я не возражаю.

Он еще как возражал, но не говорить же ей об этом!

В конце концов, он предложил ей все, что мог предложить, а такие предложения не делают дважды.

– И все-таки, – ненатуральным, холодным, не своим голосом произнесла она, – в следующий раз, прежде чем нагрянуть, позвони мне, пожалуйста, по телефону. Чтобы я была готова.

Он разозлился:

– В следующий раз обязательно позвоню и обязательно по телефону. Чтобы ты была готова.

– Как ты попал в дом?

– Вошел в дверь.

– Ты что, сломал замок?

– Ну конечно. Ломом.

Она тихонько хихикнула – не хотела, но не смогла удержаться.

– Твоя дверь была открыта, – сухо пояснил Ястребов. – Света не было. Я зашел и увидел тебя на лестнице.

Неужели она не заперла дверь?! Как это ее угораздило? Вот так – Осип недоглядел, и она дверь не заперла!

Говорить больше было не о чем, и неловкость, которая никуда не исчезла, а просто пряталась где-то под кроватью, выползла оттуда и стала неудержимо и стремительно распространяться по комнате с ворсистым ковром и огромным комом зеленого казенного покрывала посреди кисельной розы.

Надо вставать. Надо вставать и делать вид, что все нормально – изящно набрасывать халат, эротично подвязываться атласным поясом, принимать душ вдвоем, варить кофе, целоваться в сумерках у плиты.

Ах нет, сначала душ, а потом эротичный халат с поясом.

Ничего такого Инна не умела. И неловкость страшно ей мешала, и еще то, что у нее никогда не было любовника, и то, что у него фамилия Ястребов, и следовательно, они принадлежат к разным «политическим группировкам», и еще то, что она так легкомысленно настроила его против себя в эфире, и то, что Осип сказал – за всеми нынешними темными делами стоит этот, который неизвестно как оказался в ее постели.

Впрочем, известно. Он вошел в дверь, потому что дверь была открыта.

– Я могу сварить кофе, – фальшиво сказала Инна, мечтая, чтобы он отвернулся. – Хочешь?

Конечно, надо было отказаться, но он согласился – герой-любовник, Луис-Альберто, чашка кофе после секса, задумчивый поцелуй и неожиданное известие о том, что она на самом деле его сестра!..

Так как он все смотрел на нее угольно-черными, как самая черная из всех черных дыр, описанных в учебнике астрономии, глазами, она кое-как перегнулась, подтянула к себе атласное казенное покрывало, обмоталась им и сползла с кровати.

По дороге в ванную она налетела на тумбочку – все потому, что он смотрел на нее! – свалила на пол новую книжку Донцовой и его очки. Донцову Инна вернула на место, а очки протянула ему. Он взял – ладонь была широкой и горячей.

Неизвестно почему его очки вызывали у нее странные и сильные эмоции.

– Ты… плохо видишь?

– Да так. – Как?

– Ну, не то чтобы плохо, но без очков мне… трудно.

– Они тебе идут, – зачем-то сказала Инна.

– Спасибо, – весело поблагодарил он и нацепил их и посмотрел на нее – совершенно голый мужчина в стильных очках.

Она шмыгнула в ванную и заперла за собой дверь, как будто он стал бы ломиться.

Господи, что такое?! Что с ней такое?! На днях ушел муж, застрелился начальник, потом погибла его вдова, потом вместо работы ей предложили роль массовика-затейника, а теперь под покровом ночи к ней то и дело наведывается ее новоиспеченный любовник, которого она ославила в эфире, у которого странная и угрожающая репутация, если только репутация может быть угрожающей, и который, по всем признакам, вскоре займет освободившийся трон. Любовник, который принадлежит к «стану врага». Который, как сообщил сегодня осведомленнейший Осип Савельич, «договорился с кем-то наверху» и организовал смерть губернатора и его супруги, чтобы побыстрее освободить вышеупомянутый трон.

Вот так.

Она никогда и ничего не боялась – такое у нее было правило с тех самых пор, как ей исполнилось восемь, – поэтому она не стала отсиживаться в ванной, решительно вытерлась, решительно натянула свитер, решительно зачесала назад мокрые белые волосы, сделала решительное и незаинтересованное лицо и вышла в спальню.

Ястребова – голого и в очках – не было на широкой купеческой кровати. Все следы «бурной страсти», в виде раскиданных подушек и одежды на полу, были ликвидированы. Тоник сидел в центре кисельной розы и дергал ушами – прислушивался к чему-то.

– Где он? – шепотом спросила Инна у Тоника. Тот повел хвостом – ему не нравилось, когда Инна приводила в дом чужих, а уж таких, которые позволяют себе валяться на их с Инной кровати, – тем более.

Инна спустилась вниз и обнаружила Ястребова на кухне – опершись обеими руками о плиту, он смотрел, как закипает вода в кастрюльке, и оглянулся, когда она вошла. Вид у него был забавный.

Неловкость приволоклась следом за Инной и привольно расположилась между ней и ее любовником.

Фу, какое отвратительное слово.

– А… где твой сын? – Это не она спросила, а все та же неловкость, которая требовала говорить о чем-то «отвлеченном».

– Пока в Москве. Он прилетит на выходные. Или я к ним слетаю.

Интересно, «они» – это кто? Или в Москве имеется еще одна любовница?

– Сколько ему лет?

– Одиннадцать.

Она удивилась – почему-то ей казалось, что у него должен быть взрослый сын, вроде мухинского Мити.

– Он… учится?

– Ну конечно. Я пока не могу забрать его сюда, чтобы не срывать среди года с занятий.

Итак, он уверен, что станет жить тут постоянно. Ничего себе!.. А выборы? Так сказать, волеизъявление масс, главное завоевание демократии? Впрочем, всем таким завоеваниям Инна отлично знала цену.

Он достал кружки – большие, не те наперстки, в которых она подавала кофе вчера, – банку растворимого кофе и сахарницу. Она насмешливо наблюдала за ним.

– Откуда ты знаешь, что где стоит?

– У меня все стоит там же, – буркнул он. – Все дома одинаковые. Тебе с сахаром?

– Да.

Он насыпал в кружки кофейной крошки и сахару, залил кипятком и помешал старательно.

Инна покосилась на кружку. Ястребов садиться не стал, привалился спиной к стойке, хлебнул и отвел глаза.

В джинсах и темном свитере он производил совсем другое впечатление, и Инна вдруг подумала, что в костюмах ему, наверное, до смерти неловко. Скорее всего, приехав с работы, он первым делом сбрасывает пиджак и галстук и только потом стаскивает ботинки.

– Инна.

Она вздрогнула и посмотрела ему в лицо. Каменная стена, а не лицо.

– Инна, я хотел тебя… предупредить.

– О чем?

– Ты знаешь, что случилось с губернаторской вдовой?

О-оп – кровь ударила в глаза и уши, зашумела и потекла вдвое быстрее.