Своя вселенная - Игорь Харичев

«Изящное объяснение, – думал Астахов. – Конечно, Матур мог ошибиться. Всё равно, молодец. Ему хватило смелости не побояться авторитета Хокинга. В итоге – столь яркая работа… Он смог. А я – нет…»

От переживаний у Дмитрия разболелась голова. Он положил на стоящий рядом стул распечатку статьи, закрыл глаза.

– Что, притомился? – полез к нему с вопросом бойкий сосед.

– Притомился, – выдавил Дмитрий, чтобы его оставили в покое.

Что же, теперь это его крест? Будто гвоздь в голове. Как жить, работать? Чёрт бы побрал этих сволочей. Чтоб они сдохли от своих наркотиков. И поскорее.

«Матур молодец, – вернулась к столь важным для Дмитрия вещам его мысль. – Применить теорию струн к описанию строения чёрных дыр – красивая идея.»

Чувство, которое испытывал Астахов, правильнее было бы назвать не завистью, а ревностью. Он беззаветно любил науку, и всякий успех, достигнутый другими учеными, вызывал в нём приступ хрустальной ревности.

Дверь в палату издала ожидаемый звук. Появилась нянечка, подошла к его кровати. Предстояла процедура перевязки, долгая и довольно мучительная. Опять его везли по скучному коридору, опять снимали бинты, опять лечащий врач осматривал рану, спрашивал о самочувствии. А что изменилось? Головные боли по-прежнему донимали Дмитрия.

Возвращение в палату ознаменовалось ненужным вопросом соседа:

– Что, перебинтовали?

– Нет, – мрачно выговорил Дмитрий. – Отказали.

– Правда?! – худое лицо отразило неподдельное удивление. – Да ну, врёшь. Как они, это… откажут? И потом, твоя деньги заплатила.

Настал черёд удивляться Дмитрию.

– С чего ты решил, что заплатила? – строго поинтересовался он.

– А то не видно, как за тобой ухаживают.

– Я – известный учёный. – Астахов напустил важности на своё лицо.

– Сейчас учёные, это… не в ходу.

– Через десять лет я получу Нобелевскую премию.

– Нобелевскую?.. – Какими хитрыми стали жуликоватые глаза. – Когда получишь, заходи. Мы её, это… обмоем.

Дмитрий недовольно промолчал.

Надо было работать. Научные журналы, бумаги, распечатки статей из Интернета, принесённые Ириной, лежали на стуле рядом с кроватью. Дмитрий взял очередную статью, принялся поглощать слова, сгруппированные во фразы, постигать спрятанный в них смысл.

Фразы выстроились в утверждение, что международная команда астрономов разгадала загадку происхождения космических лучей – их порождают сверхновые звезды. Фотографии остатков сверхновой, которая взорвалась более тысячи лет назад, должны были подтвердить правоту авторов работы.

«Положим, то, что космические лучи вызваны взрывами сверхновых, предполагали давно,» – увлечённо размышлял Астахов, глядя в потолок. – Эти лучи открыли аж в тысяча девятьсот двенадцатом году. Они – поток частиц высокой энергии, преимущественно протонов, приходящих на Землю из мирового пространства. Часть из них связана с активностью Солнца, но подавляющая часть космических лучей приходит извне Солнечной системы, а возможно, и извне нашей Галактики. Вопрос о том, что порождает такие лучи, горячо обсуждался долгое время. Но только сейчас нашла подтверждение старая гипотеза…»

Мысль утекла куда-то в сторону. «Что истинно, а что ложно? – спрашивал себя Дмитрий. – Как узнать? Как выяснить правду? Зачем приходим в этот мир? Затем, чтобы прожить свою жизнь, не задумываясь ни о чем? Или для того, чтобы осмыслить, понять, разобраться, ответить на самые главные вопросы? А какие они, главные вопросы?.. Что есть жизнь? Вечна ли она? Как устроено мироздание? Что произойдет с нашей Вселенной в далёком будущем? Думаю, это и есть главные вопросы. И я один из тех, кто пытается найти ответы на них…»

Потом настало время худосочного обеда. Тележка привезла кастрюлю, стопку суповых тарелок и тарелки со вторым. Половник выполнил свою работу. Четверо получили постный борщ для самостоятельного употребления, среди них – Дмитрий. Пятого нянечка принялась кормить из ложки. Шестая койка была пуста – утром их сотоварищу стало хуже, его вернули в реанимацию.

Теперь уже Дмитрий не привередничал. Доел первое и получил бледную котлету с макаронами. Он старался не думать о вкусовых качествах еды. Здесь потребляли пищу для поддержания сил, а не для удовольствия. Впрочем, компот был на этот раз вкусный.

Тихий час Дмитрий использовал по назначению. То ли от слабости, то ли от окружающей обстановки он приучился к дневному сну. Приятно, знаете ли, уйти ненадолго в нереальную реальность. Забраться подальше в царство сновидений. Болтливый сосед прилежно посапывал поблизости от него.

Возврат к бодрствованию ознаменовало появление Ирины. Решительным шагом вошла она в палату. А следом за ней – Денис Хайтун, бывший сокурсник и коллега Астахова. Денис работал в академическом институте. Улыбка у него была какая-то виноватая, словно он имел отношение к тому, что стряслось с Дмитрием. Астахов поднял руку.

– Привет, Денис.

– Привет. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Только беспокоят головные боли.

– Как тебя угораздило?

– А что я, нарочно? – Дмитрий весело глянул на Ирину. – Денис думает, будто я там стоял и ждал, когда меня огреют.

– Ничего я не думаю, – немного смутившись, проговорил Хайтун.

– Ладно, присаживайтесь. – Астахов переложил на кровать журналы и распечатки. – Денис, там ещё один стул есть. Возьми его.

Посетители уселись.

– Вот, стараюсь не отстать. – Дмитрий указал на статьи, лежавшие рядом. – Наука так стремительно развивается. Столько интересного. Уйма информации приходит каждую неделю. Какое, всё-таки, время благодатное. Что там Хорган выдумывал про кризис науки. Нет никакого кризиса… – С благостной физиономией он глянул на Дениса. – А ты продолжаешь утверждать, что Вселенная фрактальна?

Улыбка Дениса обрела мягкую, снисходительную тональность.

– Моя позиция прежняя. Нельзя отождествлять нашу Метагалактику со всей Вселенной, говоря о её расширении, о Большом взрыве и так далее. – Голос Дениса был вкрадчивым и, в то же время, непреклонным. – К тому же, доказательств того, что расширяется вся Вселенная, не существует. Напротив, если Вселенная фрактальна, она в принципе не может расширяться.

– Мы живём в замкнутой Вселенной, – незамедлительно возразил ему Астахов, – которая в начале Большого взрыва была много меньше… грецкого ореха. Да она может быть такой и сейчас. Ещё Фридман предположил, что масса замкнутой космической системы масштаба Вселенной равна очень малой величине, что делает возможным размещение вселенных в элементарных частицах.

Денис не думал сдаваться. Упрямое выражение светилось на его смуглом скуластом лице.

– Как ты знаешь, плотность космических объектов стремительно падает с их размерами. Звезда, скопление звёзд, галактика, скопление галактик, наша Метагалактика. Экстраполируя эту последовательность, Идлис ещё в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году пришёл к выводу, что «бесконечная» плотность Вселенной равна нулю. – Он смотрел на Дмитрия пристальным взглядом, будто изучал его. – А плотность всякого фрактала, расположенного в реальном трехмерном пространстве, тоже равна нулю. Настоящие фракталы обладают пустой структурой, которая при проникновении в неё как бы расступается до бесконечности. Вселенная, судя по всему, является единственным настоящим фракталом. Но, имея нулевую плотность, фрактальная Вселенная незамкнута.

– А куда деть окружающий мир?! – в запале поинтересовался Дмитрий. – Он имеет отличную от нуля плотность. Куда ты денешь то вещество, те скопления звёзд, которые мы наблюдаем?!

– Да, любой конечный фрагмент Вселенной имеет отличную от нуля плотность, – нарочито спокойно продолжал Хайтун. – И потому нестационарен. Но вся бесконечная Вселенная, имея нулевую плотность, стационарна в том смысле, что все её фрагменты не могут одновременно расширяться или сжиматься. Перенесенный на нашу Метагалактику, Большой взрыв теряет свою исключительность.

– Слушайте, нельзя ли потише, – прилетел с другой стороны палаты недовольный голос. – Устроили обсуждение. Здесь больница.

Астахов не мог не ответить своему давнему приятелю и столь же давнему оппоненту. Покосившись туда, откуда раздалась гневная реплика, он пылко прошептал:

– А как же возможность существования параллельных миров?

– Никак, – зазвучал в ответ столь же горячий шёпот. – В вечной и бесконечной Вселенной, расположенной в едином трёхмерном пространстве, отпадает нужда в дополнительных пространственных измерениях.

– А чёрные дыры? – весомо бросил Дмитрий.

– Да вся наша Метагалактика – чёрная дыра. Не веришь? С чем их ассоциируют? Со сверхсжатыми массами. Между тем чёрной дырой может быть тело со сколь угодно малой плотностью, лишь бы она была больше некоторой критической плотности для каждого конкретного радиуса тела. По моим расчётам, чёрная дыра с радиусом Земли должна иметь плотность, на двадцать шесть порядков превышающую плотность воды. Плотность чёрной дыры с радиусом Солнца должна превышать плотность воды на семнадцать порядков. А плотность чёрной дыры с радиусом нашей Галактики может быть уже на семь порядков меньше плотности воды, а чёрная дыра с радиусом нашей Метагалактики может иметь плотность, меньшую плотности воды на тридцать порядков. Реальная средняя плотность нашей Метагалактики близка к этой критической плотности.